Охота на либерею - Михаил Юрьевич Федоров

решил, что тот, наверное, просто привык жить один, не подумал о нём. Ну и ладно. Рука уже почти не болела, только ныла в том месте, где была сломана. И брать ей ничего нельзя было. Данил сказал, что через месяц-полтора можно будет снять лубки, не раньше. А до этого самое большее, что можно делать, — только зёрна перетирать в ступке, да и то осторожно…

…На следующий день Егорка с утра занялся тем же, что и накануне. Теперь у него появился навык, и дело пошло быстрее. К обеду горка перетёртых зёрен достигла внушительного размера, а мешок с репейником был уже почти пуст.

В обед Данил пришёл не один, с ним был небольшого роста и неприятного вида человек в сером суконном кафтане и жёлтых сапогах. По тому, как почтительно обращался с ним Данил, сразу было понятно — человек это влиятельный и наделённый большой властью.

— Вот, Иван Трофимович, присядь.

Он пододвинул незнакомцу тяжёлую лавку.

Обладатель жёлтых сапог важно сел и упёрся руками в колени, что придало ему вид готового к сражению бойцового петуха.

— Сейчас я тебе, Иван Трофимович, снадобье приготовлю.

Он взглянул на перетёртые Егоркой зёрна, негромко бросил ему:

— Молодец.

Потом отодвинул холст и полез в сундук. Достав оттуда два туеска. В одном оказались какие-то чёрные сушёные ягоды, а в другом жёлтые цветки, тоже сушёные.

— Вот эти ягоды можно так есть, а можно кисель сварить, а из цветочков отвар сделать и пить три раза в день. И твой пон… твой недуг вскоре пройдёт.

Важный человек сердито зыркнул в сторону Егорки, но ничего не сказал. Встал молча, забрал снадобье и вышел. Данил весело подмигнул Егорке. Когда шаги за дверью стихли, тот спросил:

— Данил, а это кто такой?

— Окольничий Земского приказа, вот кто. Иван Трофимович Челяднин.

Видя, что Егорка слушает его равнодушно, добавил:

— Большой человек. К царю вхож в любое время. Да откуда тебе знать, три дня как в Москве.

— А что у него за недуг?

— Об этом, Егор, не говорят.

— Почему?

— Это же его недуг. Ты сам к нему подойди да спроси. Если захочет — скажет.

Конечно же, Егорка ни к кому подходить не стал. Ему показалось, что окольничий и внимания на него не обратил. Ну, почти. Однако, как вскоре выяснилось, очень даже обратил. На следующий день Егорка сидел в Даниловой светёлке, смотрел в окно и считал ворон. Шелушить больше было нечего. Вдруг дверь без стука открылась, и на пороге появился окольничий. Один, без Данила. Он уставился на Егорку пронзительным немигающим взглядом и усмехнулся. А усмешка была такой, что Егорку аж передёрнуло. Как будто тот всё про него знал: и про жительство в Сергиевой обители, про бывшего разбойника деда Кузьму и особенно про его холопье состояние и бегство из села накануне прихода татар.

— Тебя, что ли, отец Алексий так расхваливал? — скрипучим, неприятным голосом спросил он.

— Не знаю, — растерялся Егорка.

— Чего сразу-то ко мне не подошёл?

Егорка молчал. Откуда ему знать, что должен был, оказывается, подойти к этому человеку? По своей воле — да никогда бы. Лучше уж улыбчивому да доброму Данилу репейные зёрна в ступке одной рукой тереть.

— Собирайся, — снова произнёс окольничий, — мне будешь помогать.

— А Данил… — попытался возразить Егорка.

— Ему и без тебя забот хватает. Бери одёжу да пошли.

Егорка послушно схватил свой старый, подаренный отцом Алексием кафтан, и вслед за окольничим вышел из светёлки. Кажется, в его жизни начинается что-то новое. А вот хорошим оно будет или плохим — ещё неизвестно.

Глава 7

ПЕТЕР НАЧИНАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ

Москва, зима 1571–1572 годов

Обоз шёл до Москвы целый месяц. Поднимались рано, сразу после завтрака выступали. Привала на обед не делали, для этого у каждого была припасена краюха хлеба, чтобы в животе не было совсем уж скучно. Вечером останавливались на ночлег в какой-нибудь деревушке, а то и в чистом поле. А как иначе, если деревни в этих краях редки? Ставили сани в несколько рядов, готовили ужин и засыпали у костров, поочерёдно меняясь ночью для охраны обоза.

Эта мера была нелишней. Петер хорошо помнил разбойничков, что промышляли возле Каргополя, а тут ведь начинались более обжитые места. Народу погуще — стало быть, есть кого грабить. Вот и сменяли друг друга сторожа с заряженными пищалями. Как-то раз все были разбужены среди ночи выстрелом. Это один из сторожей заметил шевеленье в ближайших кустах и, не раздумывая долго, пальнул по качнувшимся веткам.

Вскочивший первым Исай Кузьмич тут же вытащил из кожаной торбы заряженный пистолет. Обозники победнее схватились за сабли и луки. А когда стали осматривать лес, натолкнулись только на волчьи следы. Очевидно, голодные хищники, привлечённые запахом людей и лошадей, намеревались сытно закусить, да выстрел их отогнал. Стая долго ещё кружила возле обоза, сопровождая его несколько дней. Но потом, видя, что поживиться здесь не выйдет, волки отстали и пошли искать себе более лёгкую добычу.

Как-то раз встретили вооружённых кистенями да саблями мужиков совершенно разбойничьего вида. Те, глядя на обоз вприщурку, напасть всё же не решились, смущённые многолюдством охраны. В общем, когда вдали показались обгорелые руины столицы, Петер уже не считал, что две золотые монеты, что запросил Исай Кузьмич — чрезмерная плата. Попасть из Каргополя в Москву можно было только с обозом, одинокого же неопытного путешественника в зимнее время ожидала неминуемая смерть — от разбойников ли, от стужи или от диких зверей.

Москва показалась на двадцать девятый день пути, вскоре после восхода солнца. Исай Кузьмич, неоднократно ранее бывавший в столице, разглядев, что стало с великим городом, вытянулся лицом, перекрестился и протяжно произнёс:

— Ах ты, Боже мой!

Уже совсем рядом с Москвой обоз поравнялся с длиной вереницей дровней[52], везущих сосновые брёвна. Исай Кузьмич откашлялся и степенно поздоровался с последним возницей:

— Бог в помощь. Что, отстраивается Москва?

Возница оглянулся и ответил:

— Во славу божью. Отстраивается, вестимо. Каждый день лес возим.

— А ну как татары придут и опять всё спалят?

— Может, и придут, — неторопливо ответил возница, — да спалят ли? В Москве все кузницы сабли да бердыши куют, стволы для пищалей крутят[53]. Пушечный двор[54] и днём, и ночью пушки льёт. Люди от усталости с ног валятся.

— С ног, говоришь, валятся? — спросил Исай Кузьмич. — Хорошо это.

— Что ж хорошего? Кто не справляется — бьют нещадно. Почитай, у всех спины в отметинах.

— Лучше встретить татарина с битой спиной