Граф Таррагона - Виктор Васильевич Бушмин

– Все, милая моя, пошли купаться! – Бланка встала и взяла ее за руку. – ну, а дальше, – она подняла глаза к небу, – все в руках Божьи, – Бланка тихо хохотнула, – а, прежде всего, в твоих…

Они буквально выбежали из палатки Филиппа и кинулись в шатер Агнессы. Скоро оттуда послышался веселый смех, плеск воды и шушуканье, периодически прерываемое заливистым смехом Бланки и тоненьким несколько смущенным смехом Агнессы…

Филипп почувствовал, как кто-то невероятно теплый, мягкий и приятно пахнущий осторожно, чтобы не побеспокоить его, прижался к его раскаленному, словно адские жаровни, телу. Он с трудом вынырнул из хаоса своего бреда и сквозь размытую пелену ослабевшего взгляда увидел смутный облик Агнессы. Она была восхитительна: черные с крупными кудрями волосы большими волнами ниспадали на ее плечи, спину и грудь, превращая ее в невероятное по красоте и просто неземное создание.

Он закрыл глаза, думая, что это очередной виток его бреда, вызванного простудой, но нежные прикосновения и поглаживания не прекращались, перемешивая реальность событий с иллюзиями, созданными его сознанием.

– Констанс… – в бреду прошептал он, обнимая девушку.

– Да, да, это я, – тихо полушепотом произнесла Агнесса. Упоминание имени другой женщины сильно расстроило ее, но, понимая, что на кону стоит жизнь и здоровье Филиппа, она произнесла, – только, умоляю, выздоравливай…

Его губы столкнулись к ее жаркими и обжигающими устами, их тела переплетались, исполняя начальный танец природной страсти, отдаваясь потоку желания, превосходившего болезнь.

– Я тебя люблю… – прошептал он, обнимая вымышленную Констанс и покрывая ее губы, лицо, грудь и живот многочисленными поцелуями. – Как же я истосковался…

– Я тебя люблю… – ответила она, удивившись тому, с какой неожиданной искренностью и новостью прозвучал ее ответ. – Очень люблю…

Филипп ощущал каждой клеточкой своего больного тела касание ее мягких и словно шелковистых губ и пальцев, ее распущенные волосы нежно обволакивали его грудь, приятно щекоча и пробуждая к жизни. Ее жаркий и нежный рот, покрывая его тело многочисленными поцелуями, опускался все ниже и ниже, пока, он не ощутил такой мощный толчок, отозвавшийся в каждом уголке его измученного тела многочисленным эхом наслаждения. Его жар, перемешиваясь с нежной прохладой ее тела, отступал, болезнь, не в силах сопротивляться страсти жизни и безумству желания, убегала, оставляя после себя лишь приятную слабость и покой.

Они забылись и заснули, утомленные ласками и любовью, сон настиг их в удивительнейшей по красоте и природной искренности позе. Голова Агнессы лежала на мощной груди Филиппа, рука нежно обвивала его торс, а ножка, словно по-хозяйски положенная на его живот, поражала своей красотой и белизной.

Яркое весеннее утро, ворвавшееся в их палатку вместе с пением птиц и ароматами растущих молодых трав, казалось, смутилось, застав пару, лежавшую на постели и утомленную ласками прошедшей бурной ночи.

Филипп открыл глаза и обомлел – это был не сон! Это была именно она – его Агнесса, а не призрачная и такая далекая Констанс, с ее северной холодностью и сдержанностью, которая, увы, не шла ни в какое сравнение с пылкой и обжигающей страстностью кастильянки, словно впитавшей в свою кровь яркость испанского солнца, буйства красок южных земель и удивительную, почти животную, искренность чувств.

– Агнесса… – он немного смутился, произнеся ее имя.

Девушка проснулась и стыдливо отвернулась, спрятав свое смущенное лицо под густой копной своих черных волос.

Филипп выздоровел. Болезнь, так лихо и внезапно захватившая его крепкое тело в свои цепкие объятия, улетучилась, оставив после себя лишь легкую слабость в организме, да едва заметную головную боль.

– Простите меня, дон Филипп… – не оборачиваясь к нему, ответила Агнесса.

Он резко развернул ее к себе лицом и, глядя в глаза девушке, произнес:

– Я люблю тебя, моя целительница… – он стал целовать ее лицо, шею и грудь.

– Я очень перепугалась вчера… – словно извиняясь, ответила она, отвечая на его поцелуи.

– Теперь, когда мы стали настоящей семьей, – он приподнялся на руках и, неотрывно глядя ей в глаза, сказал, – я просто обязан обеспечить тебя и нашу семью…

– Мне нужен лишь ты один, глупый… – она попыталась обнять его, но Филипп встал, поднялся с постели и, спешно натянув на себя штаны, босиком направился к выходу из палатки.

Агнесса растерялась, но рыцарь резко повернулся и, стоя в просвете полураскрытого полога палатки, с улыбкой сказал:

– Теперь уж точно Таррагон будет нашим. Мне нет пути назад… – он нежно улыбнулся ей и добавил, – милая моя…

ГЛАВА VIII.   Рейд на Таррагон.  (Общий смотр и марш)

Арагон. Где-то возле Барбастро. Спустя десять дней. 28 марта 1129г.

Рамон на удивление быстро возвратился в лагерь Филиппа, которого теперь все звали Робером. Он привел с собой около двух сотен рыцарей, сотню арбалетчиков, пару сотен альмогаваров, вид которых был самый живописный и, откровенно говоря, разбойничий, да под тысячу пехотинцев – в основном беглых крестьян, обнищавших горожан и прочих темных личностей, коими всегда полнится страна, живущая в постоянной войне.

Филипп де Леви – он же Робер Бюрдет все эти дни провел в неге и ласках своей молодой жены, их страсть была такой огромной, всепоглощающей и безграничной, что они вылезали из постели лишь для того, чтобы не умереть с голоду.

Возле полога палатки остановилась тень вооруженного человека в шлеме:

– Дон Робер! – позвал он Филиппа веселым голосом. – Кажись, наш Рамон возвернулся!..

Услышав от патрульных воинов о появлении огромной тучи пыли с северо-западной части горизонта де Леви-Бюрдет с нетерпением выбежал из палатки, ставшей для него и Агнессы одним сплошным ложем любви, улыбнулся, увидев возвращение его помощника, ведущего большой отряд конных и пеших воинов, вбежал в палатку, где наскоро оделся, стараясь все-таки принарядиться и выглядеть не совсем уж одичавшим.

Агнесса сидела возле большого до блеска отполированного медного блюда, служившего ей зеркалом, и расчесывала при помощи своей служанка Бланки длинные и густые волосы, укладывая их в большие косы.

– Милая! – Филипп был возбужден. Он был обрадован и взволнован одновременно. – Рамону удалось невероятное! Он навербовал нам воинов!

Агнесса повернула голову, улыбнулась и со всей серьезностью заметила:

– Мой родной, – в ее голосе сквозила тревога, – а вдруг нам не хватит средств на их содержание?..

Филипп почесал затылок и ответил:

– Разберусь, как-нибудь…

Он перекинул через плечо перевязь своего меча в ножнах, расправил складки на своем гамбезоне, поправил пояс и вышел навстречу воинству.

«Господи… – он обомлел, увидев пестрое сборище людей, одетых и вооруженных с таким разнообразием, что на какое-то время даже лишился дара речи. – Вот уж