Вера Крыжановская - Светочи Чехии

— Да это хоть для королевы! Где ты откопала такую прелесть? Тебя положительно, должно быть, обобрали венецианские купцы.

— Подобное сокровище, разумеется, стоит дорого! Но я купила его, относительно, довольно дешево. Кузен Томассо приобрел их, по случаю, для одной родственницы, выходившей замуж; но жених был убит на поединке, а невеста постриглась в монастырь и вещи оставались на руках епископа, который и уступил их мне.

— Ого! Да он баснословно щедр, кузен Бранкассис, — иронически сказал Вок, — если только вещи достались ему не тем путем, каким приобретает обыкновенно его высокопреосвященство, кардинал-легат Балтазар Косса, который, как мне рассказывали, с помощью хорошо вооруженных, доверенных людей, прямо-таки грабит втихомолку купцов, проезжающих по землям Болоньи.[41]

— Вок! Как тебе не стыдно повторять низкую клевету. Ну, будут ли такие высокие лица заниматься разбоем? — негодующим тоном сказала графиня, — Право, ты стоишь того, чтобы я не отдала тебе подарков, которые посылают наши знатные родственники: для тебя кусок малинового бархата и чудной работы кубок, а для Ружены — золотую цепь со звездой из сапфиров и графскую корону, украшенную рубинами.

— У-у! За это я готов всех их признать святыми, — смеясь, объявил Вок, целуя мать, лицо которой тотчас прояснилось.

Позвав одну из служанок, он приказал отнести вещи.

После обеда, желая побыть наедине с невестой, Вок попросил ее идти за ним в соседнюю комнату взглянуть на подарки, которые он подносит ей по случаю свадьбы.

Войдя в комнату, Ружена стала с любопытством искать глазами обещанное подношение. Как ни была она избалована роскошью, но при виде парчи, блестящей скатертью разложенной на столе, и чудного головного убора, у нее невольно вырвался крик восхищения. С детской радостью она переворачивала и рассматривала дорогую ткань.

— Это платье ты наденешь в тот день, когда станешь моей навеки, — прошептал ей на ухо Вок, и, взяв подвенечный убор, он надел его ей на голову и подвел к венецианскому зеркалу, висевшему на стене.

Горевшая огнями повязка и длинный вуаль, окутывавший Ружену, как серебристое облако, так шли к ней, что она сама залюбовалась на свой чарующий образ. Граф был окончательно ослеплен ее красотой, обнял и привлек ее к себе.

— Ты так хороша, Ружена, что можешь и святого соблазнить! Я буду считать не дни, а часы, остающиеся до нашей свадьбы, — прошептал он, целуя ее.

Ружена обернулась к нему и, встретив его пожирающий, страстный взгляд, вздрогнула и попятилась, закрывая глаза руками.

— Не смотря так на меня! Мне становится страшно! Никогда ты еще так не глядел, — пробормотала она, бледнея.

— Глупенькая! — полуобиженно, полусмеясь, сказал Вок. — Прежде ты была маленькой девочкой, которую я чтил, как мою невесту, но в которую я не был влюблен. Разумеется, я не желаю тебя пугать и всей душой жажду завоевать твое сердце; но нельзя же от меня требовать, чтобы я всегда скрывал свои чувства.

Он усадил ее на крытую красным бархатом скамью и нагнулся к ней.

— Скажи, Ружена, любишь ли ты меня хоть немного? Со вчерашнего дня ты еще ни разу не возвратила мне поцелуя.

Ружена подняла голову и своим чистым взглядом посмотрела жениху прямо в глаза, словно хотела заглянуть ему в душу.

— Я очень желала бы полюбить тебя, Вок; у меня ведь никого нет на свете, кто любил бы меня, и кого я тоже любила бы. Но ты-то меня полюбишь ли? Или будешь все только любоваться мной? Говорят, я красива, но красота — дар непрочный! Видишь ли, я тебя еще не люблю, потому что мало тебя знаю. Ты красив, привлекателен и, если твоя душа отвечает твоей наружности, если я буду в состоянии уважать твой нрав настолько, насколько я признаю твою красоту, тогда… я отдам тебе всю мою душу! Тогда, будь ты красив или дурен, здоров или болен, даже увечен или слеп, я стану любить тебя до самой смерти, пока твое сердце будет биться для меня.

Удивленный граф в смущении выслушал прочувствованные, восторженные слова, слетавшие с розовых уст обожаемого создания, и вдруг сердце его тоскливо сжалось. Легкомысленный, избалованный женщинами и легкими победами, он понимал, что от него ждали полного, глубокого и постоянного чувства, словом, любви, истинного смысла которой ему недоставало; одно уже сознание этого требование казалось ему притеснением.

— Я постараюсь, Ружена, заслужить твою любовь и завоевать твое сердце, — нерешительно пробормотал он.

— Принимаю твое обещание и да пошлет нам Бог счастье!

Она взяла руками его голову и поцеловала его в лоб, а затем выпорхнула из комнаты, как спугнутая птичка.

Вечером в доме разразилась целая буря. Отец Иларий узнал об исчезновении Светомира, и все предпринятые им розыски не дали никаких результатов. Графиня была вне себя и за ужином, сообщая мужу о случившемся, упрекала беглеца в подлой неблагодарности.

Но граф принял новость довольно равнодушно.

— О чем ты волнуешься? — спокойно возразил он. — Если малый нашел себе кусок хлеба, который ему больше по душе, так нам что до этого?

— А я так нахожу даже, что он прав, — сказал Вок, презрительно посматривая на отца Илария. — Дрянных попов у нас — избыток, и нет причин жалеть, что одним негодным монахом будет меньше! Я всегда не одобрял, что Светомира насильно хотели упрятать в рясу, и его смелый поступок только возвышает юношу в моих глазах.

За эти свои слова Вок был награжден под столом горячим рукопожатием невесты, которая, после того, как встала из-за ужина, рассказала ему о приезде Светомира в Рабштейн и своей посильной помощи. Вок не только одобрил ее вполне, но и прибавил, что, не будь он, в то время на Кутной горе, он и сам помог бы своему другу детства.

Днем Анна выходила из дому навещать свою тетку и племянницу, дочь Яна Жижки, и по возвращении своем, когда они с Руженой остались с глазу на глаз, стала описывать подруге впечатление своего посещения.

— В какое ужасное время мы живем, — прибавила она. — Иногда я просто недоумеваю, как могут христиане до такой степени ненавидеть и непрерывно преследовать друг друга, потому только, что одни — чехи, а другие немцы.

— Все это очень грустно, разумеется! Но зачинщиками разных ссор бывают преимущественно немцы, а чехи только защищают свои права, — заметила Ружена. — А что именно вызвало твое удивление?

— Случай, на который я наткнулась сегодня у тетки. Пока я была там, к ней зашла ее старая подруга и бывшая соседка, Луиза Гюбнер, вдова брата профессора. Пришла она с дочерью, Маргой, с которой я подружилась, когда еще жила здесь, в Праге, до переезда к вам. Я ей очень обрадовалась. Но вообрази, как они обе несчастны. Мистр Ян Гюбнер решил выдать бедную Маргу замуж за богатого мясника, Гинца Лейнхардта; а она любит молодого чешского рыцаря. После этой истории с голосами в университете Гюбнер — в ярости, при мысли, что Марга смеет любить чеха; а к ней самой он питает прямо ненависть и невозможно грубо с ней обходится. На ее слезы и мольбы дать ей хотя свободу, потому что Гинц ей противен, дядя отвечает пощечинами. Свадьба давно уже была бы справлена, если бы не подоспело обнародование декрета, который смутил немцев и поглотил все их внимание. Теперь мать и дочь стерегутся famulus'oм профессора; но сегодня утром этот негодяй был ранен в стычке с чешскими студентами и они воспользовались случаем, чтобы навестить тетку и передать через нее письмо Милоте, ее возлюбленному, который в отсутствии.

— Бедная, как мне ее жаль! — сказала Ружена.

— Не правда ли? А если бы ты видела ее слезы и отчаяние, так они, право, и камень могли бы тронуть. Ты не будешь меня бранить за то, что я сказала Марге, чтобы в крайнем случае она пришла сюда? Ты и особенно Вок, который хорошо принят при дворе, может быть, помогли бы ей и защитили.

— Разумеется, ты сделала хорошо! Жестокость ее старого глупого дяди возмутительна. Я попрошу Вока помочь в трудную минуту.

На следующий день Ружена повела жениха к себе и под секретом рассказала ему историю Марги, прося прийти, если возможно, на помощь бедной девушке. Приведенный в хорошее настроение духа беседой и лаской своей обаятельной невесты, Вок обещал, если потребуется, даже перерезать горло старому Гюбнеру.

— Милота — мой друг! Какой притворщик, ничего ведь мне не сказал о своей любви; но все равно, что могу, я ему сделаю! Король послал его с поручением в Моравию, и он должен приехать обратно с минуты на минуту.

Несколько дней спустя после этого разговора, часов около трех пополудни, какая-то женщина, закутанная в темный плащ, явилась в дом Вальдштейнов и пожелала говорить с Анной. Неизвестная оказалась Маргой. Бледная и дрожа, как в лихорадке, она бросилась на шею подруге, едва они остались одни.

— Спрячь меня, — пробормотала она.