Владимир Рынкевич - Наука умирать

   — Но можно иначе.

   — Нельзя. Так сложилось.

   — И Корнилов?

   — И он.

   — А другие?

   — Других нет. Только мы. И это прекрасно. И песня хорошая:

Цыганский быт и нравы стары...

   — А там на площади?

   — Об этом, Роман, не говорят под песню.

Однако пели не везде. Когда прапорщик Пауль из Марковского полка шёл на квартиру, его остановили двое поручиков.

   — Господин прапорщик, просим вас помочь. В этом доме большевик. Надо его взять.

Грозно постучали. Открыли сразу с испуганными лицами и трусливыми заявлениями о том, что ничего не знают. Обошли дом, заглянули в шкафы, под кровати. Обнаружили большевика в дальней комнате, забившегося под кровать. Пауль достал наган, заставил вылезти. Едва тот показался, держа в руке массивный старинный кинжал, как один из поручиков выстрелил ему в голову. Большевик уже не шевелился, но поручик выстрелил ещё раз.

Остальную часть пути прапорщик Пауль шёл, не напевая цыганские песни, а задумавшись о происходящем.

Роман Гуль в это время спешил на квартиру, где его ждал брат. Пришлось переходить пути за станцией. Там снова что-то кричали офицеры. Он столкнулся с поручиком Корнеевым. Тот — с винтовкой наперевес, перед ним — молодой солдат в рваной гимнастёрке. Пленный. Просит пощады:

   — Пожалейте, дяденька! Помилуйте!

   — А... Твою мать! Куда тебе — в живот, в грудь? Говори! — злобно кричит Корнеев.

   — Пожалейте, дяденька!

Злобно хрипя, словно дрова рубит, поручик ударил ^пленного в грудь, в живот, опять в грудь. Упал исколотый «...штыком пленный и ещё долго стонал, всё тише и тише. Поймали ещё одного. Конечно, тот тоже просил пощада!.. но в ответ лишь зверские крики:

   — Беги... твою мать!

Пленный бежать отказывался, хватался за ствол винтовки, понимая, что значит это «беги».

   — Беги, а то заколю!

Инстинктивно пленный отскочил в сторону и побежал, оглядываясь, дико крича. Может, удастся убежать в вечерней темноте. Но стреляли чуть ли не из десяти винтовок. Наконец он упал, попробовал встать, опять упал, пополз.

   — Уйдёт! — крикнул кто-то.

   — Я раненый, — вскричал пленный.

Поручик Корнеев догнал его и выстрелил в голову, из которой что-то разлетелось в разные стороны.

   — Что такой весёлый пришёл? — иронически спросил Сергей.

   — Песни пел с Марковым.

   — О-о! Он песни поёт? Какие же?

   — Цыганские.

   — Это интересно. Это его как-то даже объясняет.

   — Как объясняет?

   — Я присматриваюсь к нему: генштабист, молодой генерал, интересный мужчина, а здесь вдруг в какой-то куртке, мат на каждом слове, на лошади сидит как новобранец. И всё это нарочно. А тут, оказывается, нечто цыганское.

   — Не понимаю. Он же не цыган.

   — Конечно, нет, но здесь свобода от всего, кроме того, что тебе нравится. А нравится ему скакать, стрелять, командовать, рисковать жизнью.

   — Некоторые ещё любят убивать безоружных пленных.

   — Марков, по-моему, этого старается избегать.

Перед сном ещё говорили о сомнительном будущем. Куда поведёт Корнилов.

   — Конечно, на Екатеринодар, — утверждал Сергей. — Только загвоздочка — там теперь красные бушуют. Вполне могут взять власть. Как в Ростове. И выйдет: откуда ушли — туда и пришли.

Истинный вождь армии знает, что предлагаемые им решения верны, и с помощниками советуется чаще всего для того, чтобы его больше уважали. Вождь, только что победивший в сражении, абсолютно уверен в себе и принимает решения, ни с кем не советуясь. Генералу Маркову ночью передали приказ:

«Сводно-офицерский полк с 1-й батареей следует в юго-восточном направлении на село Белая Глина, в арьергарде за конным отрядом Глазенапа[29]. Начало движения 8 марта 8.00».

Маркову не надо объяснять, почему в арьергарде: обмануть противника, будто идём на юг, на Ставрополь, а потом вдруг повернуть на Екатеринодар, и марковцы впереди!

Вышли точно. Дорога сухая, идти легко. Когда генерал скачет вдоль колонны, «бегут ноги». Но 4-я рота...

   — Что за строй? — закричал Марков, размахивая нагайкой.

Рота хором:

   — Справа по три, ваше высокопревосходительство!

   — Почему? Кто разрешил нарушать устав? Я вам покажу! Пехота, а справа по три!.. Я вам...

Затем вдруг взмахнул плёткой и поскакал дальше. Понял: почти вся рота из Ударного дивизиона кавалерийской дивизии, вот и не хочет расставаться с конной традицией.

В 3-й роте с недоумением узнал капитана, которого накануне хотел расстрелять. Тот шёл в строю, но с погонами поручика. Генерал догнал Кутепова:

   — Александр Павлович! Что это за офицер в строю?

   — Из вчерашних пленных, Сергей Леонидович. Они предстали перед полевым судом, и их простили. Некоторых снизили в звании.

   — Вы согласны с решением?

   — Я не был членом суда.

   — А если бы?

Кутепов мрачно покачал головой.

Хотелось, чтобы следующий вопрос прозвучал как можно равнодушнее:

   — Всех офицеров простили?

   — Всех, Сергей Леонидович. Мне ещё одного поручика подсунули. Есть такой Линьков. Впереди идёт с той стороны. Не верю им. Пусть в бою себя покажут.

   — Допросить хочу обоих. Может быть, что-нибудь новое прояснится в обстановке... и в них: пусть скажут всё, что знают. Скроют, солгут — им конец.

На привале Марков вызвал Мушкаева и Линькова. Михаилу слегка кивнул, сказал: «Помню, встречались, но в другое время». Усадил обоих на камни, сам похаживал, помахивая нагайкой. За его спиной раскинулась степь, чёрный блеск оттаявшей земли, местами сверкающие зеленя, горизонт в туманном мареве, блёклое зеленоватое небо, недосягаемо высокое, равнодушно молчащее.

Начал с Мушкаева.

   — Я служил у Сиверса. Знаете? Латыш. «Окопную правду» редактировал. Я попал к нему не по своей воле...

   — Отставить! Суд был вчера. Дело.

   — Сиверс назначен командующим Юго-Восточным фронтом. Его задача: наступать по железнодорожным линиям Ростов—Степная—Тихорецкая—Ставрополь. Состав — до 30 тысяч — бывшие солдаты и добровольцы рабочие. Но это на бумаге, на самом деле — награбят и разбегаются. Сам Сиверс — фанатик. Пытается навести порядок. Расстрелы каждый день.

   — Бронепоезда?

   — Несколько. Три или четыре. Действуют от Ростова и от Тихорецкой. А в Тихорецкой — хорунжий Автономов. Его выбрали командующим Юго-Восточной революционной армии. У него солдаты и часть казаков. Тысяч 20. Он Наступает на Екатеринодар, поскольку съезд в Армавире Объявил Кубанскую раду незаконной. Ваши... то есть наши войска могли бы ударить ему в тыл.

   — Что можете добавить, Линьков?

   — Вполне логичный план. Договориться с добровольцами, защищающими Екатеринодар, и нанести одновременно удар с фронта и тыла. Наверное, связь уже установлена...

   — Отставить, Линьков. Мы с вами сейчас поговорим.

Марков отпустил Мушкаева, сел рядом с Линьковым, сказал:

   — Я помню ваши действия в Бердичеве, помню ваши предложения стать красным генералом. А как теперь?

   — Совершенно искренне, Сергей Леонидович, после разгона Учредительного собрания искал случая перейти в Добровольческую армию. Ведь Корнилов — республиканец.

   — Долго искали случая.

   — Служил в отряде при военно-революционном комитете в Ростове, и нас двоих послали навстречу Дербеневскому полку. Я боялся Мушкаева, а он меня. Вот и попали оба. Я хочу что-нибудь сделать для нашей Добровольческой армии, как-то проявить себя. Вот связь с Екатеринодаром. Пошлите меня с людьми.

   — Обратно к своим?

   — Теперь мне обратно хода нет.

Трубы затрубили «сбор». Марш продолжался.

   — Подумаем, — сказал Марков.

Линьков поспешил занять своё место в строю. Теперь главным своим делом он считал немедленное убийство Брянцева, который рано или поздно его вспомнит. И Кутепов — зверь. Командовал карателями в феврале в Петрограде, расстреливая революционных солдат и рабочих. Да и Марков мягко стелет. Хочет поймать на чём-то...

Степь сухая — можно сойти с дороги и идти в стороне одному. Сколько веков шагают по этой прекрасной степи солдаты. Сражаются, побеждают, гибнут. Уже триста лет, как здесь южная оконечность Великой империи. Профессор Академии Генштаба Марков писал в своей книге:

«При изучении Кавказа было бы ненормально представить нашу борьбу на этом театре оборонительной. Как вся история войн на кавказской окраине, так и оценка сил наших соседей Турции и Персии — всё говорит за необходимость наступательного образа действий, и только с этой точки зрения и следует изучать Кавказский теamp. Конечно, стратегические соображения, выросшие на современной оценке политической обстановки, сил и средств своей страны и противников, не могут и не должны оставаться неизменными, но следует твёрдо усвоить, что, приступая к исследованию любого театра, надо прежде всего сказать, с какой целью это делается и какой образ действий в данное время в изучаемым районе наиболее вероятен и возможен».