"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Потом приезжал прямо к нам в стратонес один человек, грек, магистр Евтихий, – рассказывал Асмунд. – Он поедет в Таврию тамошнему стратигу советы давать и за исполнением царской воли следить. С катафрактами. И рассказал: войско стратига в начале лета двинет на Каршу. Мы к тому времени, в месяц иуниус… то есть кресень, должны быть уже в Таврии, где-то возле Сугдеи. Он Каршу если не сумеет сразу взять, то обложит и будет ждать, пока тамошнему тудуну хазары из Самкрая подмогу не пришлют. А как тамошний воевода, из Самкрая, к Карше подойдет, тут будет наш черед – на Самкрай навалиться и захватить. Обещают отдать полностью в нашу волю – берите, сказал, что сможете унести. Хоть всех людей уводите и все добро выносите, чтобы голые камни остались.

Гриди и воеводы загудели: этот замысел всем нравился. Самкрай, торговые ворота каганата на Греческом море, славился своим богатством и всяческим изобилием – от людей до провозимых с Шелкового пути на запад товаров.

– Мы подумали, – Асмунд посмотрел на Вефаста и Кольбрана, – и решили: если добычу обещают и дают денег на поход – надо брать. Ну а если ты, Ингвар, и дружина скажете, что на хазар нам идти незачем, то золото же можно цесарю назад вернуть, так ведь?

Он улыбнулся и качнул в руке кружку. Гридница грохнула хохотом. Будто разбуженный, Ингвар подошел к Асмунду и с размаху обнял; тот смеялся вместе со всеми, что раньше с ним бывало нечасто. Подошел Свенельд и похлопал Асмунда по плечу – редкое отличие. А за ними навалились и остальные: завертели, радостно колотя по плечам и спине, так что вскоре Асмунд стал отбиваться и вышла небольшая потасовка. От возбуждения гриди готовы были сцепиться друг с другом; стоял ор, хохот, рев. Даже Эльга хохотала, зажимая рот ладонью, а из глаз на пальцы текли слезы.

Это был их первый на киевском престоле успех. Первые дары от греков, ведущие к еще более богатой добыче. А ведь совсем недавно здесь уже обсуждали, не пойти ли на Самкрай. Отложили решение до возвращения Асмунда. И Асмунд привез деньги на поход! Ничто иное нельзя было в этом увидеть, кроме как знак судьбы.

– И, сказали, что если с походом все пройдет удачно, то будет нам симфона такая же, какая была у Вещего, – доносился сквозь радостный гул голос Асмунда.

– Чего будет?

– Симфона. То есть договор.

– Ты там чего, по-гречески научился?

– Ну, не так чтобы научился, врать не стану, но иные слова запомнил. Значит, на тех же условиях, что раньше было: дары, прокорм купцам и послам, паруса и прочее на лодьи, и по статьям – сохранят, чтобы наследство умерших родичам на Русь отдавать и все прочее. Только, как Евтихий сказал, докажите, что вы своих дедов не хуже будете.

– Уж мы докажем!

– Не усохла еще наша сила!

– Деды смогли, и мы не посрамим!

Примерно наполовину ближнюю дружину Ингвара составляли внуки и правнуки хирдманов Вещего. Те из них, кто был достаточно удачлив, чтобы выжить в походах и разбогатеть, со временем обзаводился в Киеве своим домом и женой; постройки Олеговой горы сейчас уже были так же многочисленны, как и на Киевой горе, где сидела полянская знать. А иные роды за два-три поколения поднялись настолько, что главы их сейчас содержали собственную дружину и по приказу князя выводили в поход до сотни копий. Но самое молодое поколение этих родов составляло ближнюю дружину уже третьего по счету князя. Не так давно они служили Олегу-младшему; переманив их на свою сторону, Ингвар тем самым перехватил у соперника меч, проложивший ему дорогу к власти. И теперь обязан был не обмануть доверие этих людей.

– Тише вы! – заорал Мистина и даже вскочил на скамью, чтобы всем его было видно и слышно. – А ну тихо! Слушай меня!

Гриди обратили к нему лица, крик поутих.

– Кончай вопить! – многозначительно отчеканил Мистина. – Чтобы за стенами гридницы ни один пес и ни одна курица от вас про это дело не слышали! У нас тут есть свои жидины и свои хазары. И мы с ними сейчас… повздорили малость. – Опять раздались смешки – гриди вспомнили переполох с хазарскими бабами. – Если хоть одна рожа козлиная узнает, что мы на тот год собираемся на Самкрай – уж будьте уверены, тудун будет весной нас ждать. За зиму они войска подтянут, и не достанем мы там хвоста беличьего, только головы напрасно сложим. Не сохраним рот на замке – провалим весь замысел.

– Это ты дело говоришь! – одобрил Ингвар. – Но как же? – Он кивнул на мешки с золотом. – Поход готовить – это тебе… не обмотки перемотать! Такое дело не скроешь!

– Мы же в Таврию пойдем? – Мистина посмотрел на него с высоты своего роста и еще скамьи, будто идол кого-то из воинственных богов. – Вот и прикинемся, будто собрались на Сугдею. Вы, орлы, – он окинул гридей взглядом, – можете своим бабам как страшную тайну рассказать: князь решил весной идти на Сугдею, на греков. Дескать, обиделся, что симо… короче, договор заключать цесари не захотели, и нигде нам торгу нет. Потому пойдем на греков войной. Ты, Хрольв, и ты, Секира, – вы своим бабам нынче же расскажите. И больше не болтайте. Ваши бабы сперва друг дружке расскажут, убедятся, что все правда, и живо по Киеву разнесут.

– Тогда и жидины приободрятся, – кивнул Свенельд. – Решат, что нам ныне не до них.

– Сами еще денег принесут – на греков снаряжаться! – засмеялся Ивор.

Если бы не известие, что здесь, в Киеве, находится Торлейв, весьма вероятно, что в этот вечер Асмунд и не дошел бы до родни. В гриднице подали ужин, Ингвар велел выставить побольше пива и достать «Романа и Костинтина» – так теперь называли те два серебряных кубка, которым в день составления посольской грамоты выпала честь изображать августов. Их налили Асмунду и Вефасту, а для Кольбрана достали третий и тут же с шумом нарекли Стефаном. Асмунд, непривычно для себя взбудораженный и оживленный возвращением домой, всеобщим вниманием и одобрением, принялся изображать в лицах речи на царском обеде. К этому времени на княжий двор, привлеченные новостью о возвращении посольства, собрались бояре, и было ясно: уже назавтра полгорода будет знать, как непочтительно цари обошлись с послами и как оскорбительно отзывались о князе.

– Йотуна мать, Аська молодец! – в восхищении шептал Мистина на ухо Ингвару. – Теперь, когда зайдет речь, что князь идет на Таврию, они все скажут: а мы так и знали!

Золото уже унесли и спрятали, и само существование царских даров для киевлян осталось тайной.

– Не, ну ты расскажи! Как там гречанки? – Гриди смеялись и подталкивали Асмунда, предлагая поделиться приключениями. – Как тебе девки греческие?

– Да какие девки – мы в стратонесе жили, нас не выпускали оттуда, а там только такие же рожи, как ваши!

– Не все время же сидели! В город же вы ездили? А там в городе, на Великой улице, такие есть лавки… ну, не лавки, а там девки сидят, и если заплатишь, то можно любую… Мне дед рассказывал: если идешь по улице, девки сами набиваются! Правда, Кари, ты тоже помнишь!

Радорм сын Трюгге был одним из троих внуков того Кари, что ездил в Царьград в числе посольства Вещего тридцать лет назад. Кое-что насчет греческих девок Асмунду и правда было известно – невозможно прожить два месяца среди этерии и ничего об этом не узнать, – но сейчас он встал и среди буйства дружинного веселья нашел взглядом Мистину:

– Свенельдич! Ты домой не собираешься? А то я отца своего три года не видал!

Мистина поднял растрепанную голову; под мышкой он сжимал в захвате чью-то шею и размеренно лупил раскрытой ладонью в чей-то лоб.

– Ладно, живи! – Он выпустил отрока, и тот откатился к стене. – Там наши небось уже спать завалились.

– Если я совсем не приду, будет неуважение. Отец все-таки родной. А если спят, мы не виноваты.

Однако на Свенельдовом дворе не спали. Уложили только детей, а взрослые ждали, веря, что Асмунд непременно придет повидаться еще сегодня.

Когда Мистина ввел его в гостевую избу, Торлейв сразу вышел навстречу сыну. Пестрянка ради такого случая согласилась взять у Уты варяжское платье, коричневато-рыжей шерсти, отделанное узкими полосками пестрого шелка, но с непривычки чувствовала себя в нем неловко. Сидя на скамье у стены, куда почти не доставал свет свечей на столе, она слышала голос мужа – изменившийся за три года, – видела, как мелькает над плечами прочих мужчин его светловолосая голова… От волнения ее так трясло, что каждый вдох давался с трудом. Сейчас он подойдет к ней… что она ему скажет? Раньше она думала, что обрадуется встрече, но теперь от потрясения было больно в груди – и ничуть не радостно.