"Мир приключений" 1926г. Компиляция. Книги 1-9 (СИ) - Коллектив авторов

Его горизонты так широки, что я сам еще не в силах их охватить. Это за меня сделают впоследствии другие.

Знаю одно, что польза, которую я принес людям, с лихвой искупает мою вину перед ними, если только меня можно признать вообще виновным.

Я кончил и отдаюсь на ваш суд!

V.Приговор.

Председатель в своем резюмэ, упоминая о последнем слове подсудимого, счел долгом указать присяжным, что та проблематическая польза, которую в далеком будущем, быть может, извлечет человечество из преступления, совершенного доктором Пирсом, не руководила преступником в то время, когда он творил свои злодеяния.

Если наследники какого-либо богатого старика окажутся в выгоде от того, что он будет убит ночным громилой, то это обстоятельство, как известно, отнюдь не является смягчающим вину убийцы.

— Надеюсь, что присяжные сделают из этого надлежащий вывод.

И вывод был сделан.

После недолгого совещания присяжные вернулись в зал суда и старшина их прочел:

«На вопросы: виновен ли профессор Пирс в умышленном причинении тяжких увечий приблизительно двум стам детей, в возрасте не свыше одного года, последствием каковых увечий было 67 установленных смертных случаев и два установленных случая прекращения роста? И если виновен, то заслуживает ли снисхождения? — присяжные единогласно отвечают: „Да, виновен. Нет, не заслуживает“».

Председатель покрыл голову черной шапочкой. Судьба Пирса была решена…

Рассказы ВИГГО ф.-МЕЛЛЕРА.

С датского перевод А. ГАНЗЕН.Иллюстрации для «Мира Приключений» В. ИЗЕНБЕРГА.

ОТ РЕДАКЦИИ. Мы знакомим читателей с новым, очень выдвинувшимся за последнее время талантливым датским писателем Вигго ф. — Меллером. Насколько известно, только два рассказа его напечатаны в РСФСР: один «Кубучем», другой — «Ленинградом». Слава Меллера на родине началась после выхода его книги «Сошедшие с рельс».

Писатель необыкновенно тонко изображает почти неуловимые для обыкновенного глаза отклонения человеческой психики от нормального, фиксирует с точностью, поражающей даже специалистов, внешние проявления жизни нашего подсознательного «я», а удивительно глубоким психологическим анализом спорит с талантливейшими психологами-художниками.

Рассказы «Собака» и «Впотьмах» могут служить образцами творчества этого интересного автора.

257

«Есть многое на свете, друг Горацио»…

Вернувшись в тот вечер домой, я нашел у своих дверей собаку, — жалкого, бездомного, грязного пса.

Я был в гостях и вернулся в приподнятом настроении. Вечер прошел для меня очень удачно. Я имел успех: сумел, к вящему моему удовлетворению, повеселить своих друзей и позлить недругов. Я не только, как говорится, не ударил лицом в грязь, но прямо блеснул остроумием и сделался центром всеобщего внимания. Подстрекаемый своим успехом, почти опьяненный сознанием своей талантливости и неотразимости, я пускался в ожесточенные споры и защищал самые рискованные положения, приводя в восторг молодежь и вызывая яростные возражения старших собеседников, принужденных, однако, вскоре умолкнуть. Последнее слово осталось за мной, я вышел победителем, хотя в глубине души отлично сознавал, что стою на зыбкой почве и наговорил больше, чем мог бы по зрелом обсуждении доказать.

Но ничто не выдавало внутренней необоснованности моих речей; наоборот, радостное сознание собственного превосходства над другими придавало мне смелости, и слова мои дышали искренним пафосом, что невольно покоряло слушателей. В довершение триумфа я случайно услыхал, как мой главный противник, перед умом и знаниями которого я сам преклонялся, и который безусловно во всех отношениях был выше меня, — назвал меня: «homo novus1), с которым скоро всем придется считаться». А прелестная молодая девушка, в которую я был влюблен, послала мне на глазах у всех, через всю залу, выразительную улыбку восхищения.

Затем начались танцы. Откровенно говоря, я не любитель танцев, нахожу это занятие глупым и бесцельным, но, когда захочу, танцую хорошо и знаю это. В этот вечер я особенно живо сознавал это. Я вальсировал с прелестной моей избранницей, и в ушах моих звучали лестные похвалы вполголоса, посылаемые нам вслед. «Красивая пара! Взгляните, как они подходят друг к другу»!

Не правда ли, понятно, что после такого вечера я должен был находиться в состоянии блаженного опьянения? Спешу добавить, чтобы предотвратить недоразумения, могущие возникнуть при описании мною последующего: я вовсе не был пьян в обычном смысле этого слова. Ничуть не бывало. Я по своему обыкновению почти не пил в тот вечер: две-три рюмки вина, не больше.

Двое друзей проводили меня до дому. Небольшая прогулка и теплый прозрачный воздух светлого весеннего вечера прекрасно подействовали на меня, охладили чисто физически мой пыл, так что я, еще не стряхнув с себя праздничного настроения, мог уже хладнокровно оценить свой успех со стороны, по достоинству, и, благодаря этому, вдвое насладиться им.

Напевая веселую мелодию, в пальто нараспашку, открывавшем фрачную пару, стал я подниматься по лестнице. Еще слышно было, как приятели мои чиркали у подъезда спичками, закуривая папиросы; и я крикнул им прощальное приветствие.

Жил я в трехэтажном доме и занимал две совершенно отдельные комнаты на самом верху. Уже на площадке второго этажа я услыхал собаку. В сущности, в ту минуту я не знал еще, что это именно собака; но у моих дверей на верхней площадке что-то завозилось и не то глухо взвизгнуло, не то всхлипнуло. Собака, должно быть, спала, и ее разбудили мои шаги. Я мгновенно остановился и весь похолодел.

Я мгновенно остановился и весь похолодел…

До этого момента я никогда не сомневался в своей храбрости. Правда, мне еще ни разу не приходилось подвергать ее испытанию в таком смысле, но вообще никто никогда не мог упрекнуть меня в недостойном поведении или трусости; нервы мои были в порядке и с честью выдерживали те мелкие, неожиданные неприятности, каким все мы подчас подвергаемся.

А теперь я стоял, буквально оцепенев от страха.

Странный холодок обдал мой мозг, я готов был окликнуть своих приятелей у подъезда, но пока я колебался, время было упущено, я услыхал их удаляющиеся шаги по троттуару. Я был один с чем-то неведомым на темной лестнице. Быть может, этот необъяснимый, смутный страх был просто реакцией после непривычной экзальтации? Наверху опять что-то завозилось, и я прошептал пересохшими губами: Кто там?

Ни звука в ответ.

Я напрасно прислушивался, мой страх возрастал с каждой секундой, а хриплый звук моего дрожащего голоса был мне самому донельзя противен. Неужели это был тот самый голос, который всего полчаса тому назад своею мужественной, уверенной звучностью восхищал и меня самого, и других, когда я так остроумно и элегантно играл словами? В голову мне назойливо стучала мысль: Хорошо, что тебя никто не видит; хорошо, что тебя никто не видит.

По какой-то странной ассоциации идей мне понемногу стало ясно, что наверху возится собака. Я догадался об этом, вспомнив, как однажды в детстве напугался собаки. У меня вообще хорошая намять, но особенно хорошо я помню и никогда не забуду те немногие случаи, когда мне по своей собственной вине приходилось очутиться в смешном положении. Они неизгладимо въелись в мою память, чрезвычайно чувствительную ко всему, что касалось моей собственной особы. И вот, стоя в темноте на этой проклятой лестнице, я вдруг вспомнил одну свою загородную прогулку с родными, когда был еще мальчиком.