Жена комиссара - Светлана Шахова

class="p1">– Как ты туда попала? – проговорила дрожащим голосом.

– Я… я хотела вас встретить… – принялась рассказывать Арина взахлёб. – Вы же на работу всегда на ту улицу ходите. А там больше работать негде, в остальных домах люди живут. Вот я туда и заглянула… Дядя немец стал что-то непонятное спрашивать. А я сказала, что ищу маму, и пошла дальше. Поднялась по лестнице. Там много дверей. Я в одну зашла. Смотрю, у шкафа красивая тётя папку листает. Она в военной форме с погонами и в пилотке. Я не испугалась, нет. Тётя сама строгая, а глаза добрые. Сначала тоже непонятно заговорила, а потом так ласково на нашем спросила: «Ты кто? Что тебе тут надо?» А я молчу. У неё на столе буханочка хлеба лежала. Я на неё смотрю. Тётя отрезала, намазала джемом из баночки и протянула мне. Я взяла. Ну, правда же, как лакомство из сказки? Потом тётя спрашивает: «Почему ты не ешь?» А я говорю: «Маме понесу». Тогда она другой кусочек отрезала, намазала и сказала: «Вот и маме твоей. Беги скорее домой»… Мама, ну что ж вы всё плачете?

Елизавета молча поднялась. Подхватила дочку на руки, расцеловала в щёки, понесла домой…

Вечером дети никак не могли успокоиться перед сном. То ли после лакомства, то ли, поймав давно забытое ликующее возбуждение матери, связанное с добрыми вестями с фронта.

– Деточки, что ж вы никак не угомонитесь? Уж одиннадцатый час, – мягко проговорила Кириковна из-за перегородки.

– Ну, всё, всё! Рты на замок. Бабушка права. Пора помолиться и на боковую, – поддержала Елизавета.

Не прошло и получаса, как сама она лежала в кровати, глядя в потолок, и с умилением слушала наполнившее комнату детское сопение.

Вдруг дом содрогнулся от мощного хлопка. Задребезжали стёкла.

– Мама! Что это?! – воскликнула Надя.

Елизавета вскочила, метнулась к окну. Из соседних домов выбегали люди. Накинув пальто, прямо на ночную сорочку, она на ходу повязала шаль, распахнула дверь. Обернувшись, бросила:

– За мной не ходить.

Позади дома где-то неподалёку за забором на глазах вырастал огненный столб. Подобно ритуальному костру пламя веселилось, облизывая языками черноту ночи и расцвечивая небо мерцающими багряно-жёлтыми искрами. На невероятную высоту взмывали едко-горькие густые клубы дыма.

В треске обрушивающихся балок тонули человеческие вопли. Жар достигал Елизаветы, но не обжигал, а лишь ласкал теплом.

Несмотря на запрет, выбежали дети. Следом семенила Кириковна.

– Лизонька, что стряслось? Что горит? – причитала та на ходу.

– Судя по тому, как знатно нас тряхануло, взорвали комендатуру. На соседней улице, через два дома…

– Если так, то начнутся облавы. Будут рыскать по всем углам, искать диверсантов.

Послышался рокот моторов.

– Быстро в дом! – скомандовала Елизавета. – Свет погасить, забиться под одеяло и носа не высовывать.

Шум за окнами стих только к утру. Но она знала, что наступившая зловещая тишина может принести гораздо больше неприятностей. Предположение подтвердилось сразу. Выйдя из дома, Елизавета увидела оцепление. У калитки напротив полицай расспрашивал пани Мрукову.

Вдруг обернулся, взмахом руки приказал подойти. Стараясь сдерживать волнение, Елизавета двинулась через дорогу. В это время соседка громко нараспев тараторила:

– Вот, говорю ж вам: там женщина с тремя детьми – мал мала меньше, а за стеной чета поляков. Что худого они могли сделать?

– Куда идёшь? – сухо бросил полицай.

– На работу, – ответила Елизавета.

– Документы!

Она протянула пропуск. Взглянув на фашистский бланк, полицай подтянулся, поправил фуражку и, смягчив тон, спросил:

– На склады?

– Как видите. Если надолго задержите, опоздаю. Будете перед новой властью отвечать.

– Ладно-ладно, ступай, куда шла.

Через три дома она оглянулась на стук. Полицай барабанил в соседскую калитку.

***

Успешно продолжающаяся операция советских войск под Сталинградом словно наполнила силами всё существо Елизаветы, опустошённое за полтора года беспросветными известиями с фронта.

Она заметила, что после взрыва надзирателей на складах стало меньше. Судя по всему, их привлекали к поиску диверсантов. Оставшиеся же больше не шерстили так остервенело, как бывало. Такое стечение обстоятельств сподвигло «затариваться» ежедневно.

– Да-а, Елизавета Тихоновна, подрыв комендатуры не только наделал много шума, но и унёс жизни, – сокрушённо сообщила Антонина Ивановна при передаче очередной партии. – Немецкие ищейки обыскивают жилища. Без суда и следствия расстреливают подозрительных.

Помолчав, она заговорила вновь:

– А знаете, погибла и наша разведчица с партийной кличкой Ника. Подрыв был организован с её помощью. Она сообщила о планируемом важном совещании… Той ночью в комендатуре заседало много офицеров, в том числе и сама Ника. Зная, что не удастся избежать гибели, она всё же осталась там, дабы не сорвать операцию… Храбрая женщина.

Елизавета ахнула. В мгновение перед глазами вырос образ «красивой немки», протягивающей Арине бутерброды с джемом. В этот момент укрепилась решимость действовать ещё напористее.

Шумиха вскоре улеглась. Надзирателей вернули в полном составе, но Елизавета не прекратила регулярные поставки медикаментов.

Двадцать четвёртого декабря на складах объявили Рождественские каникулы. «Эти антихристы ещё и Рождество отмечают! – негодовала Елизавета. – А ведь не посмотрят на великий праздник и в сочельник наверняка устроят массовый досмотр. Пойду-ка сегодня пустая».

Встав в конце дня у проходной, она убедилась в собственной дальновидности.

– Обещали праздник, а устроили поголовную проверку, – долетело до слуха.

Тут же за спиной обречённо простонал знакомый голос:

– Что же я наделала?

«Ольга Пална с «товаром», – с ужасом поняла Елизавета. – Надо что-то придумать… Срочно… Но что?»

Она мучительно пыталась придумать, как помочь бригадиру избежать смертельной опасности. В голову ничего не приходило. Меж тем очередь неминуемо двигалась, сопровождаясь воплями уже третьего разоблачённого и треском автомата за воротами ангара.

Вдруг Елизавету осенило. На подходе к пропускнику она принялась суетливо теребить пуговицу пальто. При этом взгляд блуждал с одного надсмотрщика на другого. План сработал. Её тут же подтолкнули в сторону для проверки, тогда как Ольге Павловне вместе с ещё нескольким работницами разрешили пройти.

Досматривали долго и тщательно, видимо, не веря, что всё «чисто». Наконец отпустили. Лишь только Елизавета переступила порог внешней проходной, за спиной застрекотал автомат. Холод сковал под ложечкой.

– Ещё одного раскрыли. Господи, упокой душу, – прошептала она и, не оглядываясь, поспешила прочь.

Наутро Елизавета собрала детей и отправилась в костёл. Бесснежное Рождество казалось непривычным. Слякоть под ногами, давящие тучи, пленившие небо, – всё должно было нагнетать тоску, но вместо того в душу пробивалась огромная надежда на пришедшего в мир Бога в образе сына человеческого.

В храме повсюду горели свечи. Женские голоса выводили рулады. Отражаясь от потолочных сводов, дивные звуки наполняли пространство, будто исходили от самих ангелов.

Елизавета видела, что не только она, но и дети очарованы внутренним убранством храма