Александр Говоров - Алкамен — театральный мальчик

Но девочка покачала головой, и нам стало ясно, что она не уйдет ни за что.

Вдруг мне почудилось треньканье бронзы на улице: так звенит только уздечка у боевой лошади. И действительно, тут же послышался приглушенный храп коня. Собака приподняла голову, насторожила уши.

Вот он, наверное, отряд Эсхила!

Я выбежал навстречу и увидел силуэты всадников на усыпанном звезами небе.

Оглушительный удар сбил меня с ног.

НОЧНОЙ БОЙ И ПОГОНЯ

Ловкие руки больно связывали меня веревкой; лопотали незнакомые голоса, звенело оружие. Как поднять тревогу? Я закричал, как будто с меня сдирали кожу. Та же жестокая рука всунула мне в рот отвратительный клок овечьей шкуры.

Медовый голос (такой знакомый!) пропел:

— О доблестный начальник! Вот это тот дом, о котором мы тебе говорили... Да ты понимаешь ли по-гречески? Или повторить?

— Мы понимам... — ответил невидимый в темноте варвар, коверкая слова. — Где красивый девчонка, как твоя обещал?

— Там, там она, в доме!

Неведомые люди, топая и бранясь, вваливались в дом. Вот оно что! Это ростовщики — лидиец и египтянин — привели с собой варваров! Теперь несдобровать ни мне, ни семье Ксантиппа.

Дюжий варвар поднял меня, спутанного, и повесил на седло головой вниз. В таком положении у меня глаза готовы были лопнуть, от запаха овчины тошнило; я чуть было не потерял сознание.

Раздался отчаянный лай — наверное, Кефей набросился на врагов. Конь, на седле которого я висел, шарахнулся и сбросил меня в канаву. Я ударился очень больно, слезы лились, и в носу свербило; зато одна из веревок порвалась, и я быстро распутался.

Яростный брех собаки и гортанные крики раздавались по всей улице; один из варваров закричал жалобно, как ягненок под жертвенным ножом, — значит, Кефей его покусал.

Из-за деревьев взошла величественная луна. В ее равнодушном сиянии я увидел, как всадник заарканил Кефея и волочил в пыли его обвисшее тело.

Пример бесстрашной собаки меня воодушевил. Из дома вынесли барахтающегося мальчика и за волосы выволокли Мику. Девочка кричала, а варвары, смеясь, отрывали от притолоки ее цепляющиеся пальцы.

Я нащупал в поясе кинжал Фемистокла. Слепой от ярости, я выскочил из канавы и ударил того, который волочил Мику.

— Ай-ай-яй! — закричал варвар; кровь потекла черной струйкой из его бока.

— Ай-ай-яй! — удивились его товарищи и накинулись на меня.

Я не помню, как защищался; удары сыпались мне на плечи, на голову, острие копья вонзилось в плечо. Я вывернулся — острие поддело и разорвало кожу. Мне удалось полоснуть кинжалом носителя копья — он вывалился из ряда нападающих.

Удар обрушился на меня сзади. Я обернулся — Мика подняла обломок копья и, зажмурив глаза, крушила по чему попало. Рослый варвар выбил у нее копье, и вот она опять закричала, схваченная за волосы.

Полная луна все так же бесстрастно взирала на мечущиеся тени. Изредка ее свет вспыхивал серебром на кольчугах и уздечках.

Наконец варвары поняли, что имеют дело всего-навсего с одним обезумевшим мальчишкой. Я был тут же сбит с ног; глотая пыль, успел разглядеть колеблющийся свет факелов, который приближался как бы с неба. Голос лидийца перекричал весь гам и плач сражения:

— Афиняне идут, спасайтесь, доблестные!

Мучители бросили меня и вскочили на коней. Ростовщики, подобрав полы длинных одежд, спасались в кустах. Все утихло; только пронзительно плакал Перикл и слышался удалявшийся топот.

Бородатое, спокойное, «свое» лицо Эсхила склонилось надо мной.

— Силен мальчишка! — донесся до меня голос какого-то воина. — Один двоих прирезал.

Я убил двух человек! Я лишил жизни двух взрослых людей! Я все время мечтал о войне, которая принесет мне перемены, но почему-то никогда не думал, как ужасна чужая смерть. Подняв голову, я со страхом вглядывался в лица трупов.

— А где же дочь Ксантиппа?

Я вскочил на ноги. Воины обыскали весь дом, успокоили Перикла, привели в чувство няньку. Даже собака, когда разрезали петлю аркана, встала, пошатываясь, подошла к мальчику и лизнула его в щеку.

— Где же девушка?

Тогда послышался подобострастный голос. Говорил волосатый лидиец, которого вытащили из кустов и поставили на колени:

— Увезли ее варвары, негодяи, бросили в седло и ускакали, милостивый господин...

— По коням! — скомандовал Эсхил.

Мой старый знакомый, десятник Терей, который когда-то водил нас с Мнесилохом к Фемистоклу, посадил меня на круп своего коня. Конь был рослый, и мне было видно далеко, как с крыши какого-нибудь сарая. Мне приказали смотреть в оба, чтобы распознать врагов. Няньку, Перикла и пленных пока Оставили под охраной.

Я не мог не оглянуться на тела убитых мною варваров. Эсхил заметил это и ободрил меня:

— Ужасна смерть, невыносима кровь! Но правда владела твоей рукой. Не печалься, мальчик.

А Терей добавил, натягивая поводья:

— Не ты бы их, так они бы тебя!

Мы неслись стремглав, припадая к седлам от бешенства встречного ветра. В лабиринте переулков, тупиков, садов, огородов мы бы никогда не настигли варваров, если бы боги не были к нам благосклонны. Варвары сами заблудились и, услышав топот конницы, поскакали навстречу, принимая нас за своих.

Предводитель персов что-то крикнул нам по-своему. Ему ответил афинянин, который знал их язык.

Можно было уже разглядеть, как они движутся неторопливой рысцой, а один перекинул через седло чье-то тело, завернутое в плащ. Афиняне неслись на них, как хищные птицы, и при свете раздуваемых факелов по заборам и деревьям мчались крылатые тени.

Мы сшиблись с криком торжества, сверкнули клинки, послышались проклятья варваров. Десятник Терей ударил копьем переднего варвара, но тот успел подставить щит — копье скользнуло, а мы от удара чуть не вылетели из седла. Тогда Терей перегнулся через коня и обеими руками схватил врага за горло. Кони заплясали в чудовищном танце, захрипели, закосились, и на песок закапала кровавая пена.

Я держался, еле вцепившись в медный пояс Терея. Еще рывок — и вот я вылетел, катаюсь по песку, уворачиваюсь из-под неистовых копыт. Но схватка переместилась. Я перевел дух и заметил на песке завернутое тело, которое выронил варвар. Я подполз, развернул — Мика! Ее лицо было бледно и спокойно; ресницы бросали дрожащие от факелов тени.

Я прижался ухом к ее груди: сердце молчало!

РАССВЕТ

И вот я сижу на траве над ее телом так же, как час назад она сидела над телом матери. Варвар ткнул ее ножом, как только убедился, что добыча ускользает. Впрочем, Мика жива — сердце прослушивается еле-еле. Опытные воины хотели перевязать, но нянька не допустила: прикладывала какой-то амулет, шептала, и вот теперь кровь не течет, хотя при каждом вздохе девочки что-то ужасно хрипит и булькает в ее груди.

К месту нашей схватки воины привезли Перикла и няньку, пригнали и ростовщиков. Сумрачный Эсхил не хотел допрашивать чужеземцев, махнул рукой, — воины потащили их в сторону. Лидиец повалился, елозил в пыли волосатой головой, умолял пощадить, предлагал выкуп, уверял, что у него шестеро детей в Лидии.

— Чужих детей ты зато не щадил, — выругался Терей, подгоняя его копьем.

Египтянин сбросил полу плаща, которой он окутывал бритую голову, протянул руки к Эсхилу:

— Господин, прежде всего справедливость! Пусть нас судит закон... Мы защищали этих детей, уговаривали варваров. Спросите хоть мальчика. — Он указал на меня.

Все обратились ко мне. Какая постыдная ложь! Он думает, что я не видел, не слышал... Одно мое слово... Но умертвить еще двух человек! Как сказал Фемистокл: «Надо быть великодушным к побежденному...»

— Он правду говорит? — спросил меня Эсхил.

Ах, скорей бы тишина, скорей бы хоть краткий отдых! Я кивнул головой, не поднимая глаз. Ростовщиков отпустили. Те кинулись прочь, расточая благодарности.

Все тело мое болит, жжет содранная кожа, горят царапины. Но это все пустяки. А Мика, Мика!.. Гнев закипает во мне, я готов проклинать свое мягкосердечие, но теперь уж поздно.

Ах, Мика, неужели ничего не поправить? Посланная разведка вернулась, сообщила — неприятеля нет поблизости. Эсхил расставил посты, велел отдыхать.

Стреножили коней, засыпали им в торбы ячменя — путь еще предстоит неблизкий. Воины ослабили ремешки лат, сняли шлемы, повалились на траву, и вот уже некоторые храпят как ни в чем не бывало.

Небо светлеет, рассвет недалек. Я вглядываюсь в заострившееся лицо Мики — кажется, что она вот-вот вздохнет в последний раз и...

— Помни, Терей, — выговаривает Эсхил где-то около лошадей. — Подковы необходимо осматривать ежедневно. Некоторые видят — гвоздь ослаб, и машут рукой: а, мол, еще успеется, перекую! А лошадь хромает и портится.

— Да я осматривал, — оправдывается десятник. — А скачка какая была? С кого угодно подковы слетят!