Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Не реви! – сердито бросила ей Соколина. – Поздно уже плакать, вон сколько времени прошло.

Женщины понимали: стоит одной из них заплакать, и будет уже не остановиться, но миновал тот срок, когда позволительно оплакивать покойного, да и Мистина вовсе не желает, чтобы его дом наполнился женскими воплями. Пробирал страх перед его возможными решениями; даже Соколина, наделенная неженской отвагой, сидела с вытянутым лицом. Отношения Святослава и Мистины уже не раз приближались к опасной черте открытого столкновения. А теперь, когда воля Святослава убила сына Мистины, такое столкновение стало неизбежным. Но если оно разгорится, это будет крушение всей русской властной верхушки. Такой пожар, что в огне и крови сгинет вся держава. Жутко было об этом думать, но все, от самого Мистины до двенадцатилетних Свена и Веленега, Лютова первенца, понимали: отступать им некуда, оставить это убийство без возмездия невозможно, иначе бесчестье погубит все будущее рода.

Но прежде чем что-то здесь решать, нужно было учесть еще одно обстоятельство. И Мистина о нем уже подумал: именно оно определяло большую часть его решений без малого тридцать прошедших лет.

Княгиня Эльга. Как она оценит случившееся. Святослав ведь не просто князь – он ее единственный сын и соправитель. И если она примет его оправдания… Мистина и сам пока не понял, в какой мере это свяжет ему руки. Пойти против Эльги для него было так же невозможно, как против самого себя. Но отказавшись от мести за Улеба, он перестал бы быть собой, утратил бы самое главное, то, что делало его таким, какой он есть. Свою честь и удачу.

Редко ему приходилось испытывать растерянность, не понимая, как должно поступить. Не раз величайшие витязи всех времен, с самого Ахиллеуса начиная, оказывались перед выбором, где все возможности вели к гибели, только разными путями. И вот сейчас, мысленно пробегая одну дорожку в возможное будущее за другой, Мистина в конце каждой из них видел гибель своей чести, удачи и потерю всего, чего добился.

Но обратиться за помощью не к кому – в этом беда сильных людей. Сильнее себя Мистина с молодости считал только своего отца, Свенельда по прозвищу Ворон Хольмгарда, но того уже почти пятнадцать лет не было в живых. Выше – только боги. Но те великие витязи оставили в наследство опыт: если уж все пути ведут к гибели, выбирать надо тот, что сулит наибольшую славу.

– А что же скажет Эльга? – Величана тоже подумала о княгине. – Ты расскажешь ей?

Мистина подумал, потом сдавленно хмыкнул: засмеяться он пока не мог.

– Нет уж. Пусть он сам расскажет своей матери, как его люди убили его брата и ее сестрича. Я ему помогать не намерен.

Глава 2

Погрузившись в свою беду, Мстислав Свенельдич узнал только половину новостей. О второй половине Лют и сам забыл: по сравнению с гибелью Улеба прочие перемены в далеком Хольмгарде ему казались мелочью. Но имелся кое-кто, для кого именно те перемены оказались куда важнее. И как ни тяжко было Свенельдову роду, кое-кому в этот же вечер пришлось еще тяжелее. И этот кто-то – тот, о ком с яростью и гневом думали на Свенельдовом дворе: сам князь Святослав.

Назавтра Торлейва разбудила Жалёна, ключница: она вставала в доме раньше всех, поднимала служанок, надзирала за дойкой и выгоном коров и коз в стадо. Будить молодого господина ей не полагалось, но, в полусне услышав ее встревоженный зовущий голос, Торлейв сразу сел на своей лавке. Не столько сонный рассудок, сколько тревожное чувство ему напомнило: вчера вернулась из Хольмгарда дружина Святослава, привезли такие новости, что надо бы хуже, да некуда… Сам пришел домой от Мистины, вывернув рубаху наизнанку: ведь Улеб и Торлейву приходился троюродным братом. Ранняя побудка сразу навела на мысль: еще какая-то беда…

– Там пришли к тебе! – прошептала Жалёна, глядя на Торлейва широко раскрытыми глазами. – Выйди поскорее!

– Ко мне? От Свенельдича? – Торлейв, моргая, убрал с лица волосы.

– Да, да… навроде того, – путанно ответила ключница. – Ступай поживее, не мешкай!

Торлейв скривился: он не любил путаницы и суеты, но откинул порывало и потянулся за портами.

Выйдя на длинное крыльцо вдоль передней стены избы, он внезапно понял, почему Жалёна так перепугалась. Вместо кого-то из отроков Мистины, чего отчасти ожидал, Торлейв увидел на лавке под навесом двух женщин. На скрип двери они встали, повернулись… и Торлейв едва подавил восклицание.

– Ёт… Пр…

Высокая молодая женщина порывисто шагнула ему навстречу и подняла палец, призывая к тишине. Торлейв дико огляделся, будто ища укрытия. Потом осмотрел ее, не веря глазам. В обычной рубахе и некрашеной дерге, замотанная в убрус, отчасти прикрывавший лицо, перед ним стояла Прияслава Свирьковна, молодая княгиня Святославова. Торлейв никогда не видел ее в подобной одежде, и теперь у него рябило в глазах от неожиданности. От потрясения он даже не сообразил, что сам стоит перед ней полуголый: не на такую встречу он рассчитывал.

– Поговорить надо! – вполголоса, но с напором ответила Прияна на его изумленный взгляд. – Чтобы никто не слышал.

Торлейв еще раз огляделся. Для начала надо было укрыть Прияну от лишних глаз, раз уж она и правда здесь, а уж потом спрашивать, что случилось. В хозяйской избе еще спят мать и Орлец, сводный брат, в девичьей полно бабняка и детей, а поварне уже гремят котлами и сковородами…

– Пойдем в хлебню, что ли. – Уже не думая о вежестве, Торлейв схватил Прияславу за руку и потянул за собой.

Двор у Фастрид с сыном был просторный и богатый: хозяйская изба, две избы для челяди, хлев, поварня, клеть, погреб. Торлейв привел нежданную гостью в хлебню – клеть, где стояли квашни, громоздились дежи, сита и корыта, стоял широкий стол, и чуть ли не половину всего места занимала большая хлебная печь. Но хлеб Фастрид и Жилёна выпекали позавчера, следующая выпечка будет дня через три, и сейчас в хлебне было пусто, стол и деревянная утварь начисто вымыты.

Прияслава вошла, озираясь: сама хозяйка большого дома, она невольно любопытствовала, как все устроено у другой хозяйки, более опытной. Без просьбы Торлейв плотно закрыл за ними дверь и провел пальцами по волосам, убирая со лба и стараясь окончательно проснуться. Знал бы, кто пришел – хоть бы обулся, умылся и волосы расчесал. Хоть бы рубаху надел. Но нет – не стоило ради такой мелочи держать Прияну на крыльце, на виду у всего двора. А сама она, судя по