Далайя - Абай Тынибеков

То ли от дум, или же от накопившейся за эти дни усталости, но сон плавно окутал его сознание, и, сам того не заметив, старый воин крепко заснул у тлеющего костра, не ведая, что не спал не только он.

Огоньки от слабеющего, затухающего пламени играли, как в росинках, в наполненных слезами глазах женщины…

* * *

– Похоже, в ночь они подходили довольно близко к нашим дозорным, – старый воин, присев на колено, рассматривал оставленные на земле чьи-то следы.

Сотник и четверо молодых саков также внимательно всматривались в примятую местами траву.

– Мы находились вот за тем кустом, – показал рукой один из воинов на заросли в нескольких шагах от них, – и ничего не слышали.

– Это хитрый люд. Посмотрите-ка за тем взгорком, не там ли они провели ночь? – старший махнул рукой в сторону невысокого холма, и двое воинов, запрыгнув на лошадей, спешно отдалились.

Вскоре один из них вернулся и доложил:

– Там были люди, но ждали без огня. Кострищ нет.

Вслед за ним подъехал и второй воин, оглядываясь по сторонам, сдерживая горячего скакуна.

Старший направился к лагерю, на ходу оглядывая окрестности цепким, быстрым взглядом.

Караван был готов следовать дальше.

Женщина встретила спутника, напряжённо вглядываясь ему в глаза.

– Да, они где-то рядом, но почему не напали ночью, не могу понять, – ответил он на безмолвный её вопрос. – Нам не следует больше идти в этом направлении. Мы не знаем, что находится там, дальше.

Старший помог женщине взобраться на лошадь. Сам же, по-молодецки запрыгнув на подведённого к нему скакуна, стремительно взлетел на холм и стал осматриваться окрест, при этом то поднимаясь в рост, то опускаясь и прикладывая руку ко лбу, чтобы прикрыться от солнца. Широкий в плечах, он будто сливался со своим мощнотелым конём во что-то единое целое. Он не поворачивал головы в островерхом головном уборе в нужном направлении, а разворачивался туда всем телом, словно у него не было шеи. Отменный рубака и силач, он всегда имел при себе длинный меч и два акинака, чем удивлял незнакомцев, но больше поражал их, когда со звериным оскалом бросался на врага, сражая всех на своём пути одновременными ударами с двух рук. Возраст не брал верх над его телом и разумом, и только лишь серебро в его густой бороде, бровях и усах свидетельствовало о его почтенных летах.

– Четверым воинам следовать позади каравана, на расстоянии полёта стрелы. По трое – держаться с боков от него, находясь у всех нас на виду, – распорядился он, подозвав к себе сотника.

– Нам нужно идти к морю. Ничего другого в голову не приходит. К тому же только там остались родичи царицы, – возвратившись к спутнице, поделился он принятым решением.

Женщина молча повернула лошадь на запад.

Караван двинулся в путь.

* * *

Ещё один день подходил к концу. Уже было выбрано место для ночлега. Дозорные в пути не заметили преследователей. Все, как всегда, были предельно внимательны, держа наготове луки с заложенными в них стрелами. Пока всё обходилось без неожиданностей.

Остановились у небольшого ручья, в урочище. Взяв с собой сотника, старший объехал с ним тихим шагом вокруг всего леска, убедился в правильности расположения лагеря и вернулся к ручью.

Ночь наступила так же внезапно. Тишину нарушали лишь журчащая вода да лёгкий шелест листвы на деревьях. Набегавший изредка ветерок своим шорохом в ветвях настораживал воинов, напрягая их и без того обострённый слух.

Женщина казалась спокойней обычного. Старший изредка бросал на неё внимательный взгляд.

«Такое может быть и от чрезмерной усталости, и от какой-то ясности или внезапного озарения. Трудно понять её состояние», – подумал о ней старший и решил в эту ночь не смыкать глаз. Что-то сегодня тревожило его больше обычного, причём он отчётливо ощущал, что нервный трепет нарастал в нём всё сильнее, захлёстывая всё его нутро. Он был знаком ему. Такое с ним происходило всегда перед сражением. Подкинув ещё охапку хвороста в костёр, плотнее укрыв ноги спящей спутницы, он тихим шагом направился к соседнему костру, у которого, прислонившись спиной к дереву, сидел сотник.

Все, кроме дозорных, спали. Неровный свет взметнувшегося пламени то выхватывал из темноты силуэт сидящего воина, искажая красно-тёмным оттенком весь его облик, то своим дрожанием создавал причудливые тени от него на чернеющем стволе дерева. При лёгких порывах ветерка тихий огонь начинал бесноваться, и в эти мгновения каждый раз казалось, что всё вокруг наполняется движением.

Сегодня всё раздражало старого воина, и от этого ему было не по себе. Он не находил места, чтобы присесть и успокоиться. Ему очень хотелось вскочить на коня, выхватить акинаки, найти и изрубить всех, кто их преследует и не даёт покоя. Он чувствовал их присутствие, вглядывался в темноту и ещё сильнее ощущал их приближение. Завидев старшего, сотник легко вскочил на ноги. На его лице появилась тревога, но он молчал.

– Не сиди слишком близко к огню, тебя отовсюду видно, – старший обошёл костёр и остановился, скрываясь за деревом.

Сотник кивнул, быстро оглянулся по сторонам и порывисто отпрянул от яркого пламени в глубь деревьев.

– Ну-ка, подними всех. Я проверю дозорных. К кострам не подходить никому, – старший бесшумно исчез в темноте.

* * *

Первый дозорный появился перед старшим внезапно, на месте, где и был ему отведён пост. Он молча стоял, и лишь по тихому его дыханию можно было определить, что он смотрит прямо в лицо.

– Что? – старший почти шёпотом спросил у него.

– Где-то рядом. Ближе к ручью, у второго дозора. Двое или трое, но их может быть и больше, – также шёпотом ответил воин.

– Хорошо, – старший коснулся его плеча и вновь тихо исчез в темноте.

Дозорный у ручья возник сбоку от старшего, и только лёгкое движение воздуха свидетельствовало о том, что он приблизился справа.

– Где? – очень тихо, чуть склонив к нему голову, спросил старший.

– За ручьём. Пока не переходят, – почти на ухо, склонившись, шепнул огромного роста молодой сак.

– Жди, – почти прошипел ему старший и вновь удалился.

У притаившегося третьего дозорного было тихо. Никто не нарушал его участка.

Лошади, изредка пофыркивая, спокойно отдыхали под бдительной охраной четвёртого дозорного, и только лишь конь самого старшего был чем-то встревожен. Постукивая оземь копытом, раздувая ноздри, задрав высоко голову,