Нерон. Родовое проклятие - Маргарет Джордж

начинается с меня, а твой кончается тобой!»[14] Неплохой, кстати, получился бы девиз.

– Расскажи про Августа! – попросил я.

Такая просьба была самой безопасной: она не могла оскорбить, вызвать подозрения или помешать говорить свободно.

– Август…

Александр чуть вскинул голову и задумался, словно бы перебирая в уме воспоминания. У него было приятное лицо – тонкий прямой нос, высокие скулы и четко очерченный рот. Я бы легко представил, каким красивым он был в молодости. Я не видел ничего общего с бюстом Антония, с этой его мощной шеей, его я всегда представлял мускулистым и коренастым. Александр, судя по всему, пошел в Клеопатру. Какие у него были волосы – вьющиеся, прямые, густые или жидкие, – догадаться было невозможно: они превратились в несколько желтоватых клочков возле ушей.

– Август… Сначала я видел в нем только врага – человека, который убил моих родителей, украл мою страну, взял меня в плен и отвез в Рим, будто военный трофей. Мне тогда исполнилось всего десять лет, и, хотя он сам был довольно молод, мне он казался чудовищем. Я не знал, что он с нами сделает… с моей сестрой, с братом и со мной… Но я и мысли не допускал, что он оставит нас в живых. Мы обретались на охраняемой вилле недалеко от Рима и месяцами ждали своей участи.

Александр умолк и отщипнул от грозди очередную виноградину. Очевидно, эти воспоминания были столь далекими, что, проживая их в настоящем времени, он не чувствовал угрозы – напротив, получал удовольствие и будто подавал их мне как изысканное угощение.

Перебивать было бы невежливо, я терпеливо молчал.

– Стояла середина лета, – рассказывал Александр, – самое жаркое время года. Нас призвали участвовать в триумфе; его подручные заковали нас в тяжелые золотые цепи. Приказали медленно идти перед его колесницей. Это тянулось много часов. Мы шли мимо стен из людей; они глазели на нас, словно укрытых за холстами с изображением нашей матери. Они не насмехались, не глумились над нами, они приветствовали Августа, а нас просто не замечали. Когда процессия дошла до подножия Капитолийского холма, я сделал глубокий вдох и постарался взять себя в руки. Теперь нас должны были разделить, отправить в заточение и убить, как всех императорских пленников из триумфальной процессии.

Александр говорил спокойно. Вероятно, сопутствовавший тем событиям ужас с годами поблек и выветрился, как и сама память об ужасе.

– У меня было такое чувство, будто мать и отец наблюдают за нами. Я молил всех богов, чтобы они дали мне сил не опозорить их, не заплакать, не повести себя как трус. А потом Август спустился со своей колесницы, подошел к нам и взял нас за руки. Он провел нас к храму Юпитера на Капитолийском холме и позволил возложить на алтарь его лавровый венок триумфатора. После он приказал одному из своих рабов: «Отведи их домой». Он положил мне на плечи руки, у него были очень мягкие руки, и сказал: «Теперь у тебя новый дом». – Александр отщипнул еще одну виноградину и откинулся на спинку дивана. – Так мы стали жить с Октавией, его сестрой, в доме, полном его родственников. Мы с Селеной и нашей единокровной сестрой Антонией Старшей были примерно одного возраста. Нам было по десять, Антонии Младшей – восемь. Маленькому Птолемею, насколько я помню, было шесть.

Александр отпил большой глоток сока из кубка.

– Мы пятеро легко сблизились, Октавия была самой доброй мачехой, какую только можно себе представить. Она приняла нас и, хотя мы и были для нее постоянным напоминанием о бегстве мужа, не делала разницы между нами и родными детьми.

– А какими они были, мои бабки? – спросил я, ведь я происходил от обеих Антоний.

Александр улыбнулся:

– Обе достойны восхищения. Особенно Антония Младшая, от нее было просто глаз не оторвать. Жаль, что ты ее не знал. Кажется, она умерла в тот год, когда ты родился. – Александр посмотрел на Аникета. – Не ты ли сказал мне, что он родился в год, когда Калигула стал императором?

– Так все и было, – подтвердил Аникет. – В декабре.

– Антония умерла в сентябре, – сказал Александр.

При этом он тактично не упомянул о том, как именно она умерла – покончила с собой, хотя некоторые говорили, что ее отравил Калигула. В любом случае она испытывала такое отвращение к деградации, набиравшей силу вокруг нее, что с радостью покинула этот мир, чтобы встретиться с любимым супругом после разлуки в почти пять десятков лет.

– А что было со всеми вами потом? – спросил я.

Я знал, что Селена вышла замуж за Джубу Мавританского и стала царицей в тех землях. Но что случилось с остальными?

Александр припомнил брак Селены и продолжил рассказ:

– Из всех нас она больше всех старалась сохранить династию Птолемеев. Построила город, очень похожий на Александрию, и назвала его Кесарией; ввела в обращение монеты с изображением Клеопатры. Но, несмотря на все ее старания, род ее не продлился. Не осталось наследников Антония и Клеопатры. Мой брат Птолемей умер еще ребенком, а мне Август подыскал жену плебейского происхождения. Лучший способ лишить моих потомков звания благородных. В любом случае детей у нас не было. Я никогда не стремился найти себя в политике, вместо того я присоединился к армии Друза и служил под его началом в Германии. – Тут Александр снова выпрямился. – Я служил достойно, снискал славу, имел честь состоять в армии, которая форсировала Рейн. Правда, мы не смогли удержать территории на том берегу. – Он коротко рассмеялся. – И даже это было очень давно. В шестьдесят я ушел в отставку, тогда императором был Тиберий. А потом я и вовсе перестал принимать участие в жизни Рима, поэтому тебе и было так трудно меня найти.

– Ты столько всего видел! – не скрывая восхищения, сказал я.

– Да уж, процессия жизни, что проходила у меня перед глазами, оказалась весьма длинной. Я видел, как состарился и умер Август. То же и с Тиберием. Я пережил своих братьев и сестер и всех кузенов. Чувствую себя старым, как какая-нибудь мумия с моей родины. И выгляжу, наверное, так же.

– О нет, вовсе нет!

– Ты мне льстишь, кузен, но умение подольститься – не такой уж плохой дар. Что ж, я выжил и прожил достойную жизнь. Верю, что мать, если она меня видит, довольна сыном. – Александр посмотрел на потолок и сказал, словно бы обращаясь к Клеопатре: – Не каждый может стать правителем.

– Расскажи мне о ней! – не сдержавшись, выпалил я.

Мне так хотелось услышать о ней что-то