Йожо Нижнанский - Кровавая графиня

— Вставай, соня! — Он стал трясти его.

Слесарь сел, протирая глаза.

— Кто бы мог подумать, что эдакий балбес сожрет все, что под руку подвернулось, вылакает целый кувшин вина, а потом будет дрыхнуть — хоть ножом его режь. А работа-то как? — не унимался Фицко.

— Да разве ж это для меня работа? — изворачивался Ледерер. — Это для часовых дел мастеров, нечего мне в их дело соваться.

Фицко нахмурился.

— Вы только поглядите на него! У графа Брунсвика в Крупе ты делал это с радостью, а у нас брезгаешь. Так заруби себе на носу не справишься — тебе уж ни в какое дело соваться не придется.

— Так и быть, сделаю, — сказал Ледерер после минутного колебания. — Не думай, что я очень испугался твоих угроз, просто хочу показать тебе, на что способен настоящий мастер.

Фицко с интересом наблюдал за возней Ледерера в чреве железной девы. Он был вне себя от восторга, когда слесарь после недолгого поиска обнаружил поломку и исправил ее.

— А теперь стань сюда, посмотрим, достаточно ли страстно обнимает дева, — насмешливо сказал Ледерер и подтолкнул Фицко к железной кукле.

Горбун испуганно отскочил.

Он видел, что железная дева работает исправно.

Слесарь поднял деньги, разделил их на две кучки и сказал Фицко:

— Ты мне устроил легкий заработок. Хочу поделиться с тобой, чтоб ты не считал меня неблагодарным. Вот твоя доля!

Рожа у Фицко засияла. Он подскочил поближе к деньгам и жадно набил ими карман. Он был в восторге.

— Надеюсь, что и ты не останешься в долгу, — наседал слесарь на Фицко, который блаженно похлопывал себя по карману, — и подыщешь мне место у своей госпожи. Впрочем, мне уже это обещано. Я уж вдосталь побродил по свету, с радостью осел бы где-нибудь, где хорошо платят.

— Помогу, помогу, — живо закивал Фицко. — Считай, что ты уже господский слесарь.

И тут же осекся, посуровел.

— Только ты водишь дружбу с Яном Калиной, Как же я могу на тебя положиться?

— А что от меня требуется, чтобы заслужить твое доверие?

— Калину или Дрозда! — ответил Фицко без колебаний. — Поможешь завлечь одного из них в ловушку — так до последнего часа сохранишь хорошее место.

Павел Ледерер с задумчивым видом прошелся по комнате. Фицко, ухмыляясь, следил за ним взглядом.

Наконец слесарь остановился перед Фицко и в упор спросил:

— А что я за это получу? Сколько?

— Ха! — выдохнул Фицко. — Вижу, что ты парень ушлый! Мы с тобой столкуемся. Не спроси ты меня об этом, я бы тебя поднял на смех. Что до меня, так я бы дал тебе столько, сколько можешь унести. Да только это зависит от госпожи.

— Половина будет твоя, — великодушно бросил Ледерер.

Фицко опять рассмеялся.

— А ты мне нравишься, парень, очень нравишься! Ладно, пора сообщить госпоже радостную весть, что дева починена, а тебя вывести отсюда.

Он завязал Павлу глаза.

— Приходится, ничего не поделаешь, — сказал он, как бы извиняясь, — здесь никому не дозволено ходить с незавязанными глазами. Даже будучи господским слесарем, и то легко сюда не войдешь. А уж ежели возникнет такая нужда, так придешь только с завязанными глазами. Пока у тебя не будет особых заслуг, не сможешь расхаживать тут свободно, как во дворе замка.

Наконец Фицко сорвал с Ледерера платок.

Он оказался в освещенном факелом коридоре, настолько узком, что идти двоим рядом не было никакой возможности.

— Здесь я обычно становлюсь особенно вежливым, — рассмеялся Фицко. — Всегда пропускаю своего попутчика вперед. Но ты вполне заслужил, чтоб я не избавил тебя от подобной обходительности. Остановись!

Он сделал еще несколько шагов и опустил на пол кувшин из-под вина, который нес из застенка, потом вернулся и пропустил слесаря вперед. Отойдя примерно на метр от кувшина, он сказал:

— Стой и хорошенько обопрись о стену, потому как увидишь нечто, чего еще не видывал. И смотри, чтоб голова не закружилась, а то враз достанешься крысам на обед, ха-ха!

Едва слесарь оперся о стену, как пол перед ним разверзся, рухнувший участок грозно загудел, и у его ног открылся темный проем. Затем он услыхал, как на дне пропасти кувшин разлетелся вдребезги.

— Видал? Если б не твоя смекалка, разбился бы ты, что твой кувшин, — расхохотался Фицко.

Из глубины повеяло трупным смрадом. Фицко явно наслаждался произведенным впечатлением.

— Только твоя сговорчивость тебя спасла, приятель, продолжал дружеским тоном горбун, однако тут же пригрозил — Но эту сговорчивость ты должен довести до конца, не то у нас найдется еще несколько таких пропастей, готовых проглотить любого, кто взбунтуется, будет угрожать или не сможет держать язык за зубами.

Фицко дернул рычаг, укрытый в стене, дверь поднялась, и Павел Ледерер зашагал за горбуном Глаза у него снова были завязаны.

Когда Фицко наконец сорвал черный платок с его глаз, он увидел, что находится в комнате с черными стенами и давно немытым полом. Все ее убранство составляли топчан, лавка и сундук из неотесанных досок.

5. Бой под градом, виселица на площади

Фицко сразу удалился. Грязь нового логовища вызывала у Павла Ледерера такое отвращение, что он не мог заставить себя даже сесть. Чтобы прогнать тоску, он подошел к окошку.

Оказалось, смотреть было на что.

Двор был полон людей, мужчин и женщин, гайдуков и челядинцев. Они возбужденно о чем-то толковали, но, заметив Фицко, стали испуганно разбредаться. Фицко подозвал гайдуков, тоже вознамерившихся скрыться. На вопросы Фицко они что-то отвечали, но робко, уклончиво. Фицко был вне себя. Он так орал, что стало слышно даже Ледереру, прыгал, словно за пазуху влез шмель, и яростно махал руками.

Тут ворота замка открылись, и во двор влетела на Вихре чахтицкая госпожа, возвратившаяся с утренней прогулки. Лицо у нее пылало, движения были так стремительно легки, что Павел Ледерер, жадно следивший за ней, не переставал удивляться. Она остановила коня у ватаги, окружавшей Фицко, и взволнованно спросила:

— Что случилось? На улицах полно людей, а перед церковью такая толпа, что я с трудом пробилась.

Она не все при этом сказала. Дело было не столько в большом скоплении народа, сколько в том, что от него исходила явная угроза: в первый момент ей показалось, будто тысячи глаз впиваются в нее с ужасом и невыразимой ненавистью. Но когда она яростно пришпорила Вихря, люди безмолвно расступились. В дверях церкви она увидела Яна Поницена. Он стоял там, словно изваяние, воплощенный укор. Благородно поднятая голова не склонилась в приветствии…

— Страшные вещи творятся, госпожа, — ответил Фицко, который лишь минутой назад узнал о ночных событиях. — Сегодня утром нашли открытой гробницу Орсага, а в церкви девять открытых гробов с девятью мертвыми девушками…

Графиня изменилась в лице.

— Кто это сделал? — взорвалась она.

— Говорят, сама земля извергла их, поэтому…

— Меня не волнует болтовня тупиц! — раздосадованно перебила она его, хотя сперва, будучи достаточно суеверной, готова была поверить, что тут не обошлось без вмешательства тайной, неземной силы.

У Фицко мелькнула вдруг спасительная мысль, он весь просиял.

— Это работа Яна Калины и разбойников! — победоносно воскликнул он. Ему было все равно, чья это проделка. Лишь бы госпожа закипела яростью и приказала устроить на разбойников лютую охоту. Тут уж ни Калина, ни Дрозд не увернутся! Калина и так у него в руках, но теперь он поймает и Дрозда, надо только немного пораскинуть мозгами.

— Сегодня же достать мне Калину, живого или мертвого! — выкрикнула госпожа хриплым от ярости голосом. — Не приведешь его — пеняй на себя!

Фицко рявкнул на людей, собравшихся на дворе, приказал заняться своим делом. Гайдуки, служанки и подданные кинулись врассыпную.

Потом Фицко поведал госпоже, какого искусного слесаря и ловкача помощника он нашел, и обсудил с ней план поимки разбойников, а там придет и черед Калины.

— Хорошо! — согласилась госпожа. — Поступай со слесарем как знаешь. За Калину, живого или мертвого, получишь двести золотых. Передай в ближние округа мой приказ прислать в Чахтицы всех наемников, без которых они смогут несколько дней обойтись. А из моих сел призови половину гайдуков. Надо, чтобы охота удалась!

Вскоре двор снова стал походить на муравейник. Фицко отдавал распоряжения, гонцы — верхом и пешком — заспешили во все направления, чтобы собрать в Чахтицы гайдуков и наемников.

Когда Фицко воротился в свое логово, Ледерер все еще стоял у окна, удивленный новой лихорадочной суетой.

— Поздравляю тебя, приятель, — обратился к нему Фицко, — да и себя тоже. Тебе привалила такая удача, что кусочек, видать, и мне перепадет. С этой минуты ты — слесарь при замке. Старый мастер уже покинул свое жилище, чтобы уступить его тебе. А коли нынче схватим Калину, ты сызнова получишь свои двести золотых. Впрочем, только сто, хе-хе, остальные — мои.