"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Ингвар из гридницы дважды присылал паробков, но вот наконец княгиня явилась: в голубом греческом платье с серебряными крестами – давнем подарке Мальфрид, – в белом убрусе, с моравскими узорными подвесками на шитом золотом очелье. Свои воеводы и оружники уже стояли в гриднице вдоль своего стола, когда отроки начали вводить гостей. Под приветственный гул рогов Торлейв, Хельги, Белояр и их плесковские родичи прошли в распахнутые ворота и через двор. В гриднице перед очагом их ждали хозяин с хозяйкой: Эльга подала окованный серебром рог с пивом сперва Торлейву, как старшему своему родичу, и он выпил за здоровье князя и княгини. Потом отрок вновь налил пива, и теперь Торлейв подал тот же рог Ингвару, и тот выпил за гостя.

Плесковичей усадили на верхнем краю гостевого стола, ближе всех к хозяевам, потом стали запускать и рассаживать остальных. Бояре привели жен, но со Свенельдова двора из женщин не пришел никто: Уте из-за беременности, а Володее – как невесте не стоило показываться чужим людям. Эльга мельком отметила: Асмундовой жены тоже нет, видимо, та не захотела идти одна с мужчинами. И хорошо. Только этой поневы кривской ей тут в гриднице и не хватало!

За вечер Эльга вспомнила Пестрянку: подругами они не были, но, как ровесницы, всю жизнь ходили на одни и те же посиделки и девичьи игрища над Великой. Однако то было давно и на другом краю света. Здесь и сейчас все стало совсем иначе.

За длинными столами устроились киевские бояре, окрестные старейшины – в том числе Радовек и Белянец, не желающие даже смотреть друг на друга. Подчинившись княжьему суду, Радовек изгнал Загребу и тем сохранил право появляться на пирах, жертвоприношениях и советах, но держался обособленно, и люди его сторонились. Зато Беляница с тех пор проживала среди Эльгиной челяди: спустя несколько дней после суда ее привел сам отец, сказав, что люди косятся нехорошо. Так что Эльга осталась в выигрыше, приобретя пару умелых рабочих рук для хозяйства.

Паробки подносили Ингвару караваи хлеба, а он, стоя во главе стола, принимал их и отсылал гостям, начиная от самых знатных; получив хлеб, каждый вставал и кланялся хозяину:

– Спасибо за хлеб, за соль, за кашу, за милость вашу!

– Не за что, богов благодарите! – отвечал молодой князь старикам, годившимся ему в отцы.

И в то же время никто не усомнился бы, что он занимает место во главе стола по праву. В таких случаях его ничем не примечательное лицо принимало выражение сосредоточенности и уверенности, намекая на скрытую силу, что важнее красоты и статности.

Потом понесли блюда со всякими закусками: вареными и печеными яйцами, соленой и копченой рыбой, вяленым и жареным мясом, соленым и копченым салом, грибами. Эльга пошла вдоль стола с серебряной круглой чашей заморской работы, где была насыпана соль; каждому гостю она отсыпала немного на стол перед ним, те снова благодарили. Угощение с общих блюд брали кусками и клали перед собой на стол или на ломоть хлеба. Белянец и Радовек повздорили, не желая есть с одного блюда; к счастью, старый Избыгнев вмешался и пристыдил их – и князя, и богов обижаете!

Ингвар, как хозяин, первым поднял братину – за богов и предков, после чего пустил ее по кругу.

– Если мы будем пить за каждого из моих предков с самого начала, то лучше бы вода в Днепре превратилась в пиво! – сказал он. – Мы ведем свой род от Одина, а Один – от великанов. Их мы тоже не забудем, но помянем сейчас тех, кто указал роду новую дорогу и принес новую славу.

– Надо понимать, ты говоришь об Олеге Вещем? – спросил Хельги. – Ведь здесь, в Кенугарде, он первым из вашего рода – то есть рода твоей жены и моего – получил власть.

– Мы считаем Олега Вещего основателем рода русских князей в Киеве, – кивнул Ингвар. – Его здесь почитают и русь, и поляне. И раз уж к нам приехали его самые близкие родичи… Это для нас большая честь – принимать его родного брата Торлейва… Я жалею, что мне не довелось повидаться с отцом княгини… Но хотел бы, чтобы они, Олег и Вальгард, из Валгаллы тоже услышали, как мы их почитаем. Слава павшим!

Не отличаясь большим красноречием, киевский князь, тем не менее, знал, что хочет сказать. Благополучно добравшись до конца речи, он поднял братину к кровле.

– Слава руси! – во весь голос рявкнул Мистина, и дружина привычно подхватила:

– Слава!

– Слава Олегу Вещему!

– Слава!

– Слава роду Олегову!

– Слава!

– А теперь тише! – повелительно добавил Мистина. – Послушаем, как Олег Греческую землю воевал.

Полянский боярин Гордезор был среди тех, кто почти тридцать лет назад ходил с Олегом на Царьград. Средний его сын, Борелют, умел играть на гуслях и пел на пирах славления витязям былых веков. Песнь об Олеге была довольно новой: ее сложили участники похода вскоре по возвращении, и у них ее позднее перенял Борелют, примерно в те годы и родившийся.

Как пошел князь Олег в царство Греческое, Собирал себе дружинушку хоробрую: Он одну дружину взял – из Полянской земли, Он другую-то взял – родом кривичи, А и третью взял – мужей русских, киевских. И пошел он на конях, на конях да кораблях, А числом кораблей да две тысячи. К Цареграду он пришел да и с моря в Суд вошел, Затворились греки в городе да накрепко. Перекрыли Суд да цепью железною, Не пойти на кораблях, не проехати…

Из участников того похода в живых оставались лишь трое. Стемид и Лидульв кивали на каждую строчку, будто подтверждая: все так и было. Точнее, так они рассказывали, и так новые поколения будут об этом знать.

И пошел Олег на берег, стал кругом воевать, Все палаты попалил, года на дым пустил. И полону-то набрал многи тысячи. Повелел Олег поставить на колеса корабли, Побежали корабли мимо города, Дуют ветры в паруса, ветры буйные, Гонят лодьи по земле, будто по морю.

За три года в Киеве Эльга слышала эту песнь уже не менее десяти раз: большие княжеские пиры никогда без нее не обходились. Она уже помнила все слова, но всякий раз слушала с волнением. Звонкий перебор гуслей, красивый, полный чувства голос Борелюта проникали в самое сердце и там рождали звонкое эхо. Удивительно: она ведь женщина, какое ей дело до войны и дружинных песен? Однако, выросшая близ отцовских отроков, она привыкла считать их дела своими, и теперь ей казалось, что она сама была там, в Царьграде, вместе со своим дядей и его отроками. Или он еще звал их хирдманами? Однако песнь сложили на славянском языке, и это было еще лучше. Это означало, что Полянская земля тоже приняла пришлого варяжского вождя в свое сердце. Может быть, потому, что он был первым, кто указал привыкшим сидеть на месте славянам дорогу на широкий простор.

Увидали его греки, испугалися, Испугалися они да и взмолилися: Ты возьми-ка себе дань, сколько надобно, Не губи ты только нас, землю Греческую. Как послали ему греки хлеба, мяса и вина, Да не стал то есть Олег – то отравлено. И сказали тогда греки: сильно мудр князь Олег, Он хитер да умен, духом вещим наделен. Как прибил Олег свой щит ко воротам золотым, И пошел домой по морюшку по синему…

В песни еще долго перечислялись богатства, захваченные Олегом в Греческом царстве и полученные как дань: цветное платье, паволоки, вино, оружие, кубки и всякое узорочье. Эльга невольно глянула на свое платье: ну и что, если за тридцать лет шелк немного вытерся? Ведь и ее платье было свидетелем славного похода, доказательством того, что каждое слово в песни – правда. И сердца слушателей сами были в эти мгновения будто кораблики под цветными шелковыми парусами, что неслись по морюшку по синему навстречу красному солнцу своей славы. И каждый, не исключая и Эльги, готов был умереть за то, чтобы сохранить эту славу и приумножить.