Добро не оставляйте на потом - Адриана Трижиани

между ними перемирие. Оставалось только надеяться, что оно продлится до их ухода.

– Нино всю жизнь жил по принципу «око за око». И только недавно сменил гнев на милость. Может, он принимает какие-то лекарства.

– Или просто устал от бесконечных ссор, – предположил Олимпио.

– Не думаю, что наши проблемы были связаны с папой. Возможно, Нино обижала моя близость с мамой. А может, его не устраивало, что мы с тобой живем в этом доме с родителями. Может, ему был нужен этот дом.

– Он получил деньги за свою долю.

– Денег у него предостаточно. Но в душе моего брата есть дыра, которую ничем не заполнить. К сожалению, он считает, что это я ее сделала.

– Знаешь, Матильда, похоже, ему просто твое лицо не нравится.

– Точно! – Матильда засмеялась. – Жаль, ты это только через пятьдесят лет понял.

Олимпио тоже рассмеялся.

Матильда достала из ящика комода ночную рубашку.

– Все, я пошла по своим делам. – Она закрыла за собой дверь ванной комнаты.

– Мы так и будем до конца жизни обсуждать твою семью? – крикнул ей вслед Олимпио.

Матильда приоткрыла дверь:

– А в чем проблема?

– Значит, будем, – пробурчал Олимпио.

Матильда стояла у раковины и чистила зубы, когда ее внимание привлек слой ярко-голубых пузырьков на дне стакана. Она сплюнула зубную пасту и нащупала на шее очки для чтения. Когда она перевернула стакан на ладонь, из него выскользнул браслет из переливающихся голубых аквамаринов в бриллиантовом паве[62].

– Олимпио! – Она вытерла рот и вышла в спальню. – Что это? – В вытянутой руке она держала браслет.

– С днем рождения!

– Ты положил дорогой браслет в стаканчик в ванной? На раковине? Ты спятил?

– Я хотел сделать тебе сюрприз. – Муж улыбнулся.

– Но он же мог провалиться в слив.

– Ну не провалился же.

– Но мог! – Она почувствовала, как ее лицо вспыхнуло от гнева.

– О, ради бога, Матильда. Это сюрприз. Ты говорила, что хочешь браслет к своим серьгам, вот я и сделал его сам. Не порть удовольствие. Хоть раз просто порадуйся подарку.

Матильда вернулась в ванную и заплакала. Раздался тихий стук в дверь. Она схватила полотенце и вытерла слезы.

Олимпио заглянул внутрь:

– Матильда?

Она в отчаянии взглянула на мужа.

– Дай сюда.

Матильда отдала ему браслет.

– Прости. – Она вытянула руку ладонью вверх.

– И ты меня прости. Глупая затея. – Олимпио надел браслет ей на запястье и защелкнул. – Я просто хотел повеселиться, как в прежние времена.

– И это говорит человек, который спрятал помолвочное кольцо в сфольятеллу. – Матильда улыбнулась, осторожно поворачивая сверкающие камни на запястье. – Он великолепен. Спасибо тебе.

– С днем рождения, bella. – Олимпио поцеловал ее, взял за руку, и они вернулись в спальню.

Она присела на край кровати, повернувшись к нему спиной:

– Я не умею быть счастливой.

– Ты бываешь счастливой.

– Правда?

– Ложись. Давай я тебя обниму. Ты устала.

– Я серьезно. Я не умею ничему радоваться. Ну кто еще, получив прекрасный подарок и даже не примерив его, будет воображать, что он потерян?

– Тот, кто ничего не хочет терять.

– У тебя всегда готов ответ.

– Перестань себя терзать. Когда ты страдаешь, на тебя невозможно смотреть, это как наблюдать за зверствами крестоносцев. Забудь о прошлом. Ты не можешь его изменить.

– А если я уже ничего, кроме прошлого, не помню?

– Тогда вспоминай только хорошее. Я вот вижу себя везунчиком, который пятьдесят шесть лет назад влюбился в девушку в белом купальнике на пляже Виареджо. – Олимпио встал и подошел к Матильде. Он откинул одеяло и помог ей улечься в постель.

– Я счастливый человек. Судьба забрала у меня отца, но преподнесла подарок, который я смогла открыть, когда трудности миновали. У меня появился отчим, и он был очень добр ко мне. Он сам вырос без отца, поэтому испытывал сочувствие к любому ребенку, обделенному отцовским вниманием. Ты знаешь, как это бывает. Какой бы болезнью ты ни болел, ты стремишься найти от нее лекарство.

– Все это было очень давно.

– Верно подмечено. И мое тело тому доказательство. – Матильда поерзала под одеялом, пытаясь устроиться поудобнее. – Настал день, которого я так боялась. Я состарилась.

– Я тоже.

– Я разваливаюсь, как подержанная машина.

– Главное, что она еще ездит и привозит тебя куда надо. – Олимпио поцеловал жену. – Даже в состоянии развалин мы прекрасны.

11

Виареджо1929 год

Утренний солнечный свет заливал кабинет Претуччи, так что не было нужды включать лампу над смотровой кушеткой.

Претуччи присел на табурет с одной стороны, а Доменика Кабрелли, без пяти минут медицинская сестра, стояла с другой. Волосы ее были аккуратно убраны под шапочку, в карманах темно-синего ученического фартука лежало самое необходимое: ножницы, марля, нитки, пузырек йода.

– Готова? Давай быстренько. У мэра Пьетрасанты приступ подагры. – Претуччи посмотрел на часы.

– Опять?

– Опять, синьорина.

Претуччи вел практические занятия для двадцатилетней Доменики. Он организовал ее обучение в Риме, у Сестер Девы Марии Скорбящей[63], и сам руководил ее практикой.

Доктор скрестил руки на груди, уселся поудобнее и наблюдал за своей ученицей.

Доменика положила на стол спелый апельсин. Кожура была достаточно мягкой и рыхлой, чтобы ее можно было ущипнуть. Она открыла набор с инструментами для прививок и достала шприц.

– Десять кубиков, – скомандовал Претуччи.

Доменика протерла небольшой участок неочищенного апельсина кусочком марли, смоченном в спирте. Она поднесла к свету ампулу с жидкостью и перевернула ее, чтобы проверить количество. Затем взяла шприц и наполнила его до нужной отметки. Постучав по шприцу, она удалила пузырьки. Медленно нажала на поршень большим пальцем. На кончике иглы выступила капелька. Одной рукой она придерживала на столе фрукт, а в другой держала шприц.

– Подкожные инъекции вводим под углом в сорок пять градусов. Нащупай жир, – напомнил Претуччи. – Старайся не проколоть мышцу. А если все же проколешь, пациент даст об этом знать.

Доменика ущипнула кожуру, так что образовалась небольшая складка. Введя иглу, она начала давить на поршень и давила до тех пор, пока шприц не опустел. Осторожно вынула иглу, положила шприц в лоток и вновь протерла место укола смоченной в спирте марлей. Закончив, она подняла глаза на своего учителя.

– Хорошо. Ну а когда перед тобой окажется пациент, ты будешь столь же уверена?

– Надеюсь, Dottore.

– Когда вернешься в Рим на выпускные экзамены, практические занятия будут проводить сестры. Иглы-то тебя не пугают, а вот монахини могут нагнать страху.

– Мама всегда говорит, что хорошая швея иголки не боится.

– Кусок атласа не кричит, когда его прокалываешь.

– С пациентами я справлюсь. Чем больше беспорядка, чем громче крики, тем я спокойнее.

– Почему же?

– Я не задаю вопросов, Dottore. Я просто делаю работу, которую нужно сделать.

– Сестра Евгения интересовалась твоими недостатками, я не смог вспомнить ни одного. Ты создана для этой работы. У тебя талант, и ты сможешь стать прекрасной медсестрой.

– Спасибо.

– Будь поосторожнее. Монахини настойчивы. Они неплохо обучили тебя сестринскому делу и ждут чего-то взамен. Они станут уговаривать тебя вступить в орден.

Доменика улыбнулась:

– Большинство моих молитв остались без ответа, так что я даже сомневаюсь, слышит ли Он их. Зачем Ему призывать кого-то вроде меня в свое воинство?

– Я бы не стал делиться этими