Ода на рассвете - Вирсавия Мельник

Петровна. Новости эти ошарашили её, но она всё это с готовностью приняла и поняла. — Какая же это радость! Конечно же приводи его сюда! Как его зовут говоришь? Юра? Какое чудное имя! Юрочка! Юрий! — Она тут же стала прикидывать какой подарочек внуку сделать, что можно приготовить. После недолгих рассуждений, женщина решила, что обязательно испечет пироги с яблоками и за ночь свяжет добротные рукавички и носочки. Это, плюс ко всему, практично, потому что холода не за горами. Марья Петровна тут же засуетилась: достала муку, яйца, формы; побежала в сад за яблоками.

Пользуясь тем, что мать так занята, Леонид встал из-за стола и нашел себе такой уголок, чтобы его меньше могли видеть и замечать. Усевшись, он достал из внутреннего кармана измятое, перечитанное по второму десятку раз, письмо. На одной стороне был указан его адрес и его имя, на противоположенной: “Город: Москва; ул. такая-то такая-то, дом такой-то такой-то, Елена Пирова”. Садовский открыл конверт и вытащил письмо. Он раскрыл его, снова и снова любуясь мелким округлым почерком, принадлежащим ручкам, которые он некогда страстно целовал и украшал золотыми браслетами и кольцами. Он снова, в двадцать первый раз, начал его читать:

Дорогой Леонид,

Жизнь наша, как ни лицемерь, а всё-таки неладной стала. Ты всё время куда-то уезжаешь. Тебя твоя жена может неделями не видеть и даже не знать, где ты находишься. Твой сын растет без отца. Мне это окончательно надоело. Я давно уже разлюбила тебя.

В моей жизни нашелся мой человек. Ты прекрасно знаешь о ком я- о генерале Пирове. Отчасти, этим я обязана тебе. Ведь, это ты нас познакомил и подружил. Постепенно простое знакомство переросло в более глубокие чувства. Мы полюбили друг друга. Я люблю его. Он любит меня. Думаешь, что столь частые его приезды к нам в гости питались дружескими отношениями к тебе? Ты глубоко ошибаешься, голубчик. Спешу тебя разочаровать! Он приезжал ни к тебе, а ко мне, и только ко мне! Не веришь? Можешь у него лично спросить. Не я это придумала.

Первым же поездом отправлю Юру с гувернанткой к тебе. Да, и заплати ей за последний месяц.

Спасибо за понимание. Спасибо за развод.

Пью за твое счастье вино! И ты за моё счастье выпей!

С любовью твоя Е. П.

Садовский положил письмо на колени и оперся головой о стену. В его памяти проносилась целая неделя мучений и позора. Он рвал и метал, когда узнал о предательстве. Сначала он чуть ли не задушил Пирова в его же кабинете. Потом помчался к Лене. Она отказала впустить его в квартиру. Как он колотил эту дверь! Как он бился об нее! Он бы точно ее вышиб, если бы не понимал, что усугубит все только. Затем он стал просить помощи у справедливости закона, но в итоге объявил войну всем московским военным органам. Вот тут-то дело пошло не на шутку. Никому до его проблем и чувств не было дела. В итоге, Леониду осталось только опустить кулаки и забыться, что он и пытался сделать, уехав в деревню к матери.

Садовский сложил письмо и взобрался опять на чердак.

Смеркалось. Леонид вошёл в дом. Марья Петровна на кухне зажгла лампу. Тесто уже подошло, начинка готова. В фартуке, запачканном мукой, она принялась делать небольшие лепешки.

— О, сыночек! — выпрямилась женщина, заметив Леонида. Она улыбнулась сыну и убрала со лба запястьем пару непослушных волосков, выскочивших из-под платка. Садовскому на мгновение показалось, что мать ничуть не изменилась, не постарела, что годы ее никак не испортили. Здесь всё так же, как и пять, и десять, и двадцать лет назад. И то же выражение, и те же слова, и та же улыбка. Как ему, мальчишке, было приятно это видеть и слышать, а особенно после того как начудил чего-то. Оно могло означать только одно: мир и прощение. Сейчас он уже взрослый человек, а чувствует то же самое, давно забытое и отрадное. — Ты отдохнул немного?

— Немного, мать, немного… — он всунул руки в карманы и оперся о стенку. — Ну и где же твои подопечные? Не пришли?

— Пока нет.

— Может сбежали?

— Нет, они не сбегут.

— Не даром они у тебя живут. Смотрю, что хозяйство у вас всё в порядке. Молодцы вы тут без меня…

— Они очень старательные… А почему это без тебя? Теперь всё будет с тобою! И с внучком! Мы все вместе тут заживем. Вот как хорошо будет! — замечталась Марья Петровна.

— Конечно, хорошо… иначе и нельзя… — прошипел в ответ сын.

— Ты что-то сказал, Лёня?

— Нет. Ничего я не говорил.

— А-а… Тогда, сынок, садись за стол. Я картошечки подогрела, и хлебушек свежий есть. Садись.

Вскоре заурядные ворота открылись и впустили лошадь с возом сена к амбару.

— Е-ге-гей! — вышел на встречу Леонид. — Вот какая трудяга! Тихо! Тихо! — взял он лошадь под уздцы и погладил ее по морде.

— Да, потрудилась она сегодня на славу! — отметил Роман, спрыгивая с воза. — Здравствуйте! — протянул он руку командиру. — Роман.

— Здравствуй! — пожал руку Садовский. — Леонид Петрович.

— Мне Лиза рассказывала о вас. Спасибо, что вы так похлопотали о нашей семье!

— Не стоит, голубчик, — тяжело улыбнулся командир, не оставляя без внимания кобылу.

— Я знаю, что все мы могли получить более строгое наказание.

— Ничего тут такого нет, — напускал Садовский на себя добродетельную важность.

— Ром, я все сделал: гусей и козу привёл, ворота закрыл, — подойдя, отчитался Сашка и отступился, заметив знакомое лицо.

— Хорошо, братец, — похвалил его Роман. — А теперь поздоровайся с сыном Марьи Петровны, Леонидом Садовским.

— З-дравствуйте!

— Привет, борец! Скажи мне, откуда у тебя такая лошадка, а?

— Люди добрые на время нам дали.

— Ах, вот как! Ну, она у вас потрудилась, нужно чем-то ее угостить. Попроси-ка у Марьи Петровны сахару или яблок: чего-нибудь.

Сашка побежал к няне.

— Когда ее отдавать будете?

— Завтра к обеду. Ещё разочек привезем сена и отдадим, — объяснил Роман.

— Военные всегда высоко ценят лошадей такой темной масти, как эта. Красавица! Ты служишь?

— Нет.

— А что так? Надо!

— Учиться убивать и разрушать? Нет, это никуда не годится.

— Поэтому ты пошел в архитектурное, чтобы строить, наоборот? Да, удалец!

— Вот! — вернулся Саша с двумя кусочками сахара и пятью маленькими яблоками.

— Это хорошо, — сказал Леонид и принял сладкий груз. Кобыла сразу унюхала и, без какого бы то ни было смущения, слопала деликатес.

— Леонид Петрович, — голос Романа стал ниже, — мы можем увидеться с родителями или хотя бы узнать где они и как они