"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Сам Мистина сидел на земле под толстой березой и наблюдал за женщинами, покусывая длинную травинку.

Вынув серп, приступили к делу. В руках Уты дело шло отлично – раз-два-три, – и она поднимает в левой руке пук срезанной травы.

– Тебе не тяжело? – беспокоилась Эльга.

На время беременности сестра носила славянскую завеску, как раз и предназначенную скрывать растущий живот от дурного глаза, и еще почти ничего не было видно, и все же Эльга волновалась.

– Нет, ничего, – бодро отвечала Ута. – Я и черевьи сама себе завязываю. А на жатву простые бабы так и ходят до самых родов. Потому, говорят, и рожают прямо в полосе.

– Мы с тобой рожать в полосе не будем! – отрезала Эльга. – Дай я теперь попробую.

Она взялась за рукоять, теплую от ладони сестры, и левой рукой решительно ухватила пучок травы.

– Сначала режешь той частью лезвия, которая возле ручки, – подсказывала Ута. – Двигаешь рукой влево. Теперь руку к себе, режешь средней частью… теперь вправо – режешь дальние стебли… Вот!

Эльга победоносно подняла сжатый пук травы, будто голову поверженного врага. Даже засмеялась от радости: и правда, не так уж трудно. Главное, обрести навык, чтобы со стороны казалось, будто она всю жизнь этим занимается. Княгиня – это земля, она не может не уметь чего-то, что касается земли.

Оставив позади себя шагов десять сжатой травы, Эльга так ободрилась, что стала с вожделением поглядывать на окраину ржаного поля.

– А давай там попробуем, – она легонько подтолкнула Уту локтем. – Ведь колосья – это не трава. К колосьям тоже приладиться надо.

– Но как же, это ж чужое поле!

– Ну и что? Не разорится Радовек от трех горстей. Я же только попробую. С самого краю, где реденько.

На дороге Эльга на всякий случай огляделась: никого. Забрала в горсть с пяток редко торчащих на самой обочине стеблей. Они были жесткими и пыльными. Вспомнились грубые ладони на коричневых морщинистых руках тех большух, что приходили к ней: вот от этой работы они и становятся такими, с черными трещинами на пальцах, куда навек въедается земля. То, что для нее – приключение, почти развлечение, для них – привычный с юности необходимый труд. К жатве допускаются только бабы, и те, какие вышли замуж рано, могут попасть на ниву лет с пятнадцати. И до самой смерти, пока ноги носят и спина гнется, пока земля на руках не смешается с пеплом погребальной крады…

Эльга втягивала носом дух нивы и пыльных стеблей, тот особый запах зрелого колоса, который так веселит сердце землероба. Старалась войти в дыхание нивы, слиться с ним. Тогда у нее получится. Тогда ее примет эта земля, и эти бабы признают ее госпожой над ними – стройную, белокожую, с мягкими руками и иноплеменным выговором, от которого она не полностью еще избавилась.

Она срезала уже три горсти колосьев, как вдруг Ута рядом охнула в испуге и невольно схватила ее за плечо. Эльга дернулась от неожиданности и выронила серп. Но не заметила этого: разогнувшись, она увидела, как на другом краю полосы, у той стороны рощи, шевелятся какие-то крупные темные пятна. Послышались звуки, похожие на визгливое рычание или скрипучее урчание.

Из рощи раздался свист.

– Ёж твою в киль! – рядом с ними вдруг оказался Мистина и схватил Уту за руку. – Бегом отсюда! Живо! Эльга, за мной!

В двадцать три года сын воеводы умел приказывать: сам голос его будто брал за шиворот и толкал в нужную сторону. Эльга втянула воздух: на опушке рощи копошились вепри, три или больше. Во мраке, под луной, они казались совсем черными. Самый здоровенный стоял, подняв большую голову, и приглядывался к людям; в белесых лучах блестели загнутые клыки на клиновидной морде.

Стиснув зубы, Эльга молча бросилась бегом за Мистиной. Он обернулся, убедился, что она послушалась, и устремился во тьму рощи. В эту пору у вепрей есть детеныши, и животины держатся семьями; если вожак решит, что его сородичам угрожают, он бросится на людей, как смерч. А поскольку воевать отроки ни с кем не собирались, то и оружия никакого не взяли.

Сколько народу погибает по неосторожности при встречах с вепрями! Эльга бежала, не чуя земли под ногами. Отроки мчались им навстречу; боясь обернуться, она птицей вспорхнула в седло и послала лошадь по тропинке. Рядом слышались негромкие окрики, шум, стук копыт.

– За мной! – Ее обогнал Мистина, везя Уту перед седлом.

Сзади слышался топот третьей лошади: судя по звуку, на ней тоже кто-то ехал.

Проскакав шагов сто вдоль поля, они завернули за перелесок, и здесь Мистина, оглядываясь, придержал коня.

– Все! Эльга, стой!

Княгиня сбавила скорость, тоже оглядываясь с беспокойством. На третьей лошади сидел Скудота, остальные отроки догоняли их бегом.

– Все, уже не страшно, – повторил Мистина. – Они потеряли нас из виду, вдогон не побегут.

– А что будут делать?

– Жрать! – со значением произнес Мистина. – Альв!

Его отрок подошел и помог Уте спуститься с седла. Эльга тоже соскочила наземь и подбежала к сестре.

– Как ты? – Она обхватила Уту, будто боялась, что та упадет. – С тобой все хорошо? Тебе не худо?

– Нет, отчего же? – Вполне спокойная, Ута лишь потирала спину и бедро, поскольку эти сто шагов проехала не в самом удобном положении.

– Ничего не болит? – настаивала Эльга.

Ее обливала холодная дрожь при мысли о будущем ребенке. Все-таки Ингвар прав: Уте нужно беречь себя, а не разгуливать по ночам!

– Ты не очень испугалась?

– Да ладно тебе! – Ута тихо засмеялась. – После избушки Буры-бабы что мне какой-то вепрь! Смешно даже!

Эльга обняла ее и так застыла. Да уж, не она, такая смелая и решительная, а скромная Ута провела несколько дней и ночей в избушке Буры-бабы за тыном с черепами, в окружении враждебных духов, наедине с полумертвой старухой-волхвой. Зная, что в сотне шагов оттуда лежит на полянке труп Князя-Медведя – со смертельной раной от сулицы под лопаткой и с разрубленной головой. И не она, а Ута пережила бой за Зорин-городец, гибель первого мужа, встречу с его победителем, потерю того дитяти, что должно было стать ее первенцем… К шестнадцати годам ее сестра приобрела такой опыт, какой другую совсем сломил бы. Но Ута была сделана из чего-то такого, что только закаляется под ударами судьбы.

Хотела бы Эльга убедиться, что сама сотворена не хуже. Но хорошо бы – не такой ценой. А можно ли иначе?

– Хватит, девушки, поедемте, – с легкой досадой сказал возле них Мистина.

И Эльга вновь вспомнила те жуткие мгновения после гибели Князя-Медведя. Тогда Мистина тоже сказал им: «Хватит, девушки, обниматься, мне завидно. Идемте отсюда».

Еще раз всех заверив, что чувствует себя не хуже обычного, Ута с помощью мужа осторожно поднялась в седло, и Скудота повел ее кобылу по дороге. Мистина ехал впереди, Альв вел лошадь Эльги, другие отроки шагали в хвосте. Теперь уже совсем стемнело: луна освещала дорогу, но близ рощи никакой травы они уже не разглядели бы.

– Вот ведь свинские свиньи! – возмущалась Эльга. – Думала, я всех вепрей под Киевом уже на варево и жарево перевела, а тут вон – целое стадо!

– Проскочили как-то, – Мистина придержал коня и обернулся к Эльге, – а может, из других мест на свободные угодья подошли. И ты знаешь, – с мнимой небрежностью добавил он, – я думаю, не стоит князю рассказывать. А то он разволнуется… спать до утра не будет…

«А будет бранить нас последней йотуновой матерью», – мысленно докончила Эльга. Несмотря на внешнюю самоуверенность, Мистина тоже не хотел попасть под ураган княжьего гнева. А у нее и сейчас стыли жилы от мысли о том, что сестра могла бы от испуга скинуть дитя, не будь такой стойкой и закаленной. Никогда в жизни она бы себе этого не простила!

– Я не скажу, – вздохнула Эльга. – Стой!

Вдруг ее облило холодом, и она остановила лошадь.

– А где серп? Батюшки, я серп потеряла! – Вытаращенными глазами Эльга уставилась на Мистину. – Ой, лишенько! – полушепотом завопила она по примеру тех большух. – Я святой серп потеряла! Да лучше голову потерять! Поехали назад!