Две королевы - Юзеф Игнаций Крашевский

ничего не отвечала, но её взгляды не показывали, что была убеждена.

– И тобой, – прибавил король, – я обязан ей! Она, такая суровая с другими, нам оставляет свободу, нас опекает… любит тебя как собственного ребёнка.

Он поднял к ней голову, точно требовал ответа. Дземма ещё молчала, только вздохнула.

– Дай Боже, – отозвалась она после паузы, – чтобы это не изменилось. Я не раз видела королеву, переходящую от любви к ненависти так скоро, так резко.

– Никогда не без причины, – начал король, – её возмущает неблагодарность, не умеет простить измены… а мы на дворе, среди людей, которых осыпаем милостями, мы постоянно выставлены на неожиданные удары. Бона умеет быть по-королевски благодарной, но также и по-королевски наказывает.

Дземма содрогнулась от какого-то страха.

– Мы вдвоём, – продолжал дальше король, – нам, по крайней мере, нечего от неё опасаться, а мы ей всем обязаны. Она поклялась защищать меня от будущей супруги, жить с которой не буду вынужден.

– А старый король? – спросила Дземма.

– Отец ни на что не способен, когда королева сопротивляется, – говорил Август, – вынуждает его отступить и остаться нейтральным.

Итальянка долго думала, её лицо немного прояснилось.

– Говорят, что вас с нею, с нею, – начала она, с акцентом выговаривая последнее слово, – хотят отправить в Литву… А я! А меня?

Август покачал головой.

– Но нет, – сказал он, – король против этого, мать сумеет меня защитить. Литва издавна требует великого князя, но польские сенаторы опасаются отдельного правительства. Страны вроде бы объединённые постоянно раздваиваются… нужно избегать всего, что их разделяет.

– Что за жизнь! – поднимая руки и закрывая ими лицо, прервала итальянка. – Дрожу от мысли о её прибытии, об этой свадьбы, этой неволи! Я видела её портрет у королевы, она красивее и младше, чем я!

– Нет! – резко воскликнул Август. – Она не имеет ни красы твоей, ни души, трусливый ребёнок… Мать говорит, что она больна и что её слабость должна пробудить отвращение.

– Но почему ты меня вынуждаешь, – добавил он, – кормиться ужасным разговором? Зачем предвидеть? На что преждевременно поить себя горечью? Спой, помечтаем!

И он положил голову ей на колени.

– Нет, не время для песен! – отозвалась, отбросывая лютню, итальянка. – Я не могу петь, когда моё сердце сжимается.

Король не настаивал.

Он молча взял её белую руку и, целуя пальцы по-одному, так любовался, мечтал, улыбался. Дземма склонилась над его головой и оставила на ней поцелуй.

Они так были погружены друг в друга, что ни один из них не услышал, не заметил, как тихонько поднялась портьера у двери спальни и показалось лицо Боны с искрящимися глазами.

Королева долго смотрела на них с какой-то радостью, осторожно опустила портьеру и исчезла.

Дземма поднялась, Август встал, наполовину обнял её и пошли вместе постоять у окна, шепча неуловимые слова. Были то любовные клятвы. Казалось, что-то бдит над ними, в коридорах не было ни малейшего движения, от дальних комнат не доходил ни один шелест. Так они забылись надолго, надолго, и только входящая карлица пробудила их к жизни.

Король немедленно покинул комнату.

* * *

В несчастливый час бедный Петрек Дудич поднял глаза и склонил своё сердце к итальянке. Ему казалось, что для бедной сироты, которая ничего, кроме милости королевы, не имела, его особа и богатство были чем-то очень заманчивым.

Карикатурной фигуры, Дудич, коего изысканные одежды делали ещё более отвратительным и смешным, на многие вещи был слеп… а чем больше он разогревал эту запоздавшую любовь, тем сильнее убеждался, что она должна приобрести для него прекрасную Дземму.

Доступ к ней, как к другим девушкам из фрауцимер, по правде говоря, встречал трудности и препятствия, но Петрек многие из них умел преодолеть подарками и деньгами.

Скупой, пока делал из соли состояние, теперь, влюблённый, он готов был на самые большие жертвы.

Верховный надзор над польскими фрейлинами королевы был в то время у вдовы охмистра, немолодой уже женщине, Клары Замехской. Этим местом она единственно была обязана тому, что, смолоду обращаясь в кругу мещан и итальянских купцов в Кракове, которых при Казимире туда достаточно наплывало, неплохо выучила итальянский язык.

Полная, тяжёлая, но здоровая и сильная Замехская ходила нахмурившись, делая суровый вид, стараясь понравиться королеве – но ни Бона полюбить её не могла, ни она – королеву.

Опасалась и ненавидела.

Но по той причине, что обычай требовал постоянных заверений в любви, верности, посвящении, охмистрина постоянно имела их на устах.

Дудич, который хорошо знал двор, не нашёл себе лучшего союзника, чем она. Он знал, что Замехская была жадная, – начал осыпать её подарками.

Крепкая баба отлично знала, о чём была речь, в душе смеялась над омерзительным модником… но не отталкивала его. В сближении с ним не было опасности, потому что у Дудича было некоторое расположение королевы.

Наконец, однажды вечером Петрек нашёл возможность поговорить с глазу на глаз со старой охмистриной.

– Ваша милость, – сказал он, – смейтесь надо мной, если хотите; может, скажете, что в старой печи дьявол горит, но чем я виноват, что имею глаза и сердце в груди. Я влюбился…

– В меня? – ответила, подбоченясь, Замехская.

Дудич начал смеяться и поцеловал ей руку.

– В Дземму, – шепнул он.

Замехская заломила руки.

– Ну ты и выбрал! – сказала она. – Правда, поздно, но зато тебе вкусного куска захотелось. На всём дворе прекрасней не найдёшь.

– Верно, – ответил с гордостью Петрек, – потому что у меня есть вкус; но эта красотка бедная, а я, благодарение Богу, узелок себе приготовил.

– И благодаря соли, – шепнула Замехская.

– Соль здоровая, – сказал Дудич, – думаю, что королева, пани моя милостивая, не будет против этого.

– А девушка? – спросила охмистрина.

– Кто её угадает? – начал Дудич. – То смотрит так, будто гневается, иногда, точно милостива.

– Ну… а если влюблена? – прервала Замехская. – Гм?

Дудич покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Но это, может, со временем пришло бы. Я бы её золотом осыпал, я бы… – он не мог докончить, только его руки выразили, что готов был пожертвовать для неё всем.

У старой Замехской иногда были добрые сердечные порывы. Жаль ей сделалось этого смешного, отвратительного человека, который всю жизнь работал на то, чтобы ради одной девушки, смеющейся над ним, глядящей высоко, всё, а может, даже и жизнь в конце потерять. Она приблизилась к сидящему и положила ему на плечо руку, с состраданием поглядывая на него.

– Слушай, Дудич, – сказала она, – у тебя, пожалуй, нет глаз. Живёшь на дворе, а не видишь того, что всем ведомо… Дземму любит молодой король, она сходит с ума по нему… наша пани смотрит на