Рудольф Баландин - Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно

Пожалуй, обряд посвящения и встреча с кардиналом и папой только укрепили сомнения Бруно. К формальностям он всегда относился с недоверием. Вдобавок обладал чувством юмора. Вряд ли он искренне был серьезен, когда его облачали во многие одежки, предлагали испить красное вино. Да и обзавестись искусственной лысиной — мероприятие вполне комическое.

Знакомство с высшими католическими чинами тоже не укрепило веру Бруно в церковь. От проницательного взгляда молодого монаха не могли укрыться надменность и самодовольство верховных владык, не блещущих ни знаниями, ни благочестивой жизнью. В одном из трактатов Бруно описал появление папы перед народом. Вот этот отрывок в пересказе историка В. С. Рожицына:

«Вместо небесного света появляется папа с ханжеским, безумным лицом, на голове его тиара и повязка, звериные когтистые пальцы унизаны перстнями. Его безобразное, расплывшееся туловище покрыто облачениями. Ему поклоняются как наместнику божьему. Он качается из стороны в сторону, едва держится на ногах и все же шествует с подобающим ему величием».

В этом описании можно узнать уродливую фигуру «святого» Пия V.

Итак, торжественное возведение в сан священника духовно еще более отдалило Джордано от церкви. Он стал позволять себе крамольные высказывания.

Однажды он беседовал с одним из монастырских богословов — Монтальчино — в присутствии нескольких монахов. Разговор шел о ересях. Джордано не осуждал их безоговорочно, а пытался разобраться в том, что в них разумного. Монтальчино возмутился:

— Можно ли всерьез относиться к высказываниям еретиков, закоренелых в грехе и невежестве?!

Джордано возразил:

— Еретики не облекают свои рассуждения в схоластическую форму, однако нередко излагают свои взгляды логично и доходчиво. Не всякий еретик — невежда, как не всякий невежда — еретик.

Бруно привел пример Ария, которого схоласты толковали упрощенно. (Христианин из Александрии Арий в IV веке доказывал не божественную, а человеческую природу Христа; возражал против признания единства бога-отца и сына, так как отец должен быть старше сына. По Мнению Бруно, и святой Августин считал бога-отца творящим началом, создавшего и сына своего.)

Монтальчино был доносчиком, агентом инквизиции. Как многие тайные агенты, он не только вынюхивал ересь и доносил на еретиков, но и сводил личные счеты, клеветал на своих обидчиков. В споре одержал верх Джордано. Злобный Монтальчино отомстил тайно и подло: настрочил донос, перечислив сто тридцать пунктов, по которым Бруно отступил от учения католической церкви. Припомнились и другие прегрешения брата Джордано: выдворение икон из кельи, глумление над описанием семи радостей Богородицы.

Дело принимало серьезный оборот. Местное церковное начальство поддержало обвинение. Донос был передан в римскую инквизицию. Для предварительного разбора этого дела в Рим вызвали и самого обвиняемого.

В Риме он остановился в монастыре святой Марии, где был принят как гость. Он готовился отправиться в канцелярию римской инквизиции, когда ему доставили письмо из Неаполя. В нем говорилось: после отъезда Джордано в его келье произвели обыск, обнаружили книги отцов церкви с запрещенными комментариями Эразма.

Теперь у него оставалось два выхода. Остаться и ждать суда инквизиции, не рассчитывая на снисхождение. Или ослушаться, бежать и стать отступником.

Он выбрал второй путь.

Непослушание церковному начальству — грех тяжкий. Отступнику грозил смертный приговор. В лучшем случае его ждало публичное покаяние и двадцать лет монастырской тюрьмы.

Побег Бруно совпал с одним странным событием. На следующее утро из Тибра выловили, якобы, тело монаха. В нем опознали неаполитанца из монастыря святого Доменика. Возможно, монах прибыл в Рим по делу Джордано, собираясь выступить с обвинением. Вопрос не выяснен. Не исключено, что случай этот выдуман. В протоколах инквизиции он не упомянут.

Бруно стал отступником, рискуя жизнью. А ведь еще недавно, после получения степени доктора римско-католического богословия, ему открывался путь к высоким должностям. Церкви нужны были умные, вдохновенные богословы с точной памятью и твердой логикой. За долгие годы господства догматического богословия его приверженцы научились твердить одно и то же, отвыкнув от острых дискуссий.

Реформация застала врасплох правоверных схоластиков. Требовался приток новых свежих сил. Но откуда их взять? Те, кто умел и любил рассуждать, не избегая сомнений, старались осмысливать даже еретические идеи. А тем, кто на разные лады повторял то, что дозволено, подобно Монтальчино, поражения в диспутах приходилось восполнять сочинением грязных доносов.

Великолепная память, редкая работоспособность, остроумие выделяли Джордано из среды заурядных богословов. Начальство терпело его еретические выходки, надеясь, что он облагоразумится и станет, подобно многим, добиваться власти, славы, чинов. Расчеты эти не оправдались.

Вспомним одну евангельскую историю. Иисуса в пустыне искушал дьявол. Последнее главное искушение:

«Опять берет Его дьявол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их.

…и говорит Ему: все это дам тебе, если падши поклонишься мне».

Конечно, никто не сулил Бруно «все царства мира и славу их», не искушал злонамеренно. Однако наверняка понимал Бруно, что ему не представит большого труда сделаться знаменитым богословом. Не случайно же его талантам дивились папа и кардиналы.

Знал Джордано, что, отрекаясь от служения дьяволу лицемерия, обрекает себя на гонения, позор, угрозу мучительной смерти.

Евангельскому Иисусу помогла преодолеть соблазны вера в господа бога. Что же помогло Бруно выбрать путь преодоления и мученичества? Тоже вера. Он не хотел, не мог жить лживо. Его бог был олицетворением добра, правды, красоты.

Каждый человек имеет своего личного «бога», от которого зависят его поступки, которого он чтит и слушается. Это — совесть. Она — в нас, и в то же время выше нас. Совесть мешает нам творить несправедливость. Она толкает на поступки невыгодные, быть может, материально, зато выгодные духовно, приносящие высокую радость и удовлетворение.

Бруно обрел право осмысливать и оспаривать — всерьез — все на свете, право бороться за свои убеждения, право на верность юношеским идеалам, на великую радость познания и поисков истины.

Каждый волен выбирать свой жизненный путь по своим силам и убеждениям, по своей вере и совести.

Джордано сделал выбор. И не в тот момент, когда решил самовольно сбросить рясу. Значительно раньше: когда вынес иконы из кельи, вел опасные диспуты, не кривил душой в угоду власть имущим, ради выгоды. Он поступал в точности так, как поучал Христос своих учеников: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?»

Всех благ дороже чистота души!

Он покинул Рим и на попутном корабле отправился в Геную. Туда он прибыл 15 апреля 1576 года. В вербное воскресенье.

По улицам двигались шествия с цветами и хоругвями, под стройные песнопения. Церковный праздник омрачался страхом чумы и просветлялся надеждами на чудесное избавление от мора.

В Генуэзской крепости толпился народ: несколько монахов приобщали верующих к святой реликвии. Двое держали над драгоценным ковчежком мохнатый ослиный хвост. Стоящий рядом монах говорил скороговоркой, нараспев:

— Лобызайте, лобызайте… Не трожь руками!.. Лобызайте священные мощи того благословенного осляти, которое сподобилось нести господа нашего с Елеонской горы в Иерусалим… Целуй да проходи с богом… убери руки!.. Поклоняйтесь, лобызайте, жертвуйте милостыню. Сторицею воздастся вам и наследуете вечную жизнь! Лобызайте и поклоняйтесь!

Двигались люди, прикладывались губами к ослиному заду и следовали далее, одухотворенные.

Вот она — слепая вера! Поистине тысяча слепых не заменят одного зрячего. Почему никому и в голову не приходит, что перед ним нечто скверное, подобное смрадному хвосту Сатаны, а вовсе не светлому крылу ангела?!

Торжество святой ослиности…

Чем чаще встречался Бруно с монахами, тем более убеждался в правильности своего решения: ему не место среди этой продувной ослоухой братии. Вот только очень непросто оставаться одному, безо всякой поддержки. Для него закрыты монастыри, дававшие приют и скудную пищу бродячим монахам.

И время крайне трудное. В Генуе, как и во многих прибрежных городах, свирепствует чума. К приезжим относятся с особой подозрительностью. Связи в обществе разладились: страх смерти заставляет одних проводить время в молитве, других — искать утешения в вине, третьих — уединяться или покидать город. Преподаватель философии — а этим собирался заниматься Бруно — никому не был нужен.

Бруно перебрался в небольшой тихий городок Ноли. Средств к существованию не было. Пришлось давать детям уроки грамматики. Дополнительно удалось заинтересовать нескольких молодых дворян лекциями по астрономии.