Суд над колдуном - Татьяна Александровна Богданович

ль Ондрейка Федотов, лекарь? — спросил подъячий.

— Лекарь я. То так. Аль занедужил чем?

Второй подъячий снова захохотал:

— Занедужил! Сам, мотри, не занедужай! В Приказе-то чай все косточки переберут.

Ондрейка смотрел на подъячих, не вставая с лавки. Волосы на голове у него спутались, борода слежалась на сторону.

— Вставай ин скорея. Тотчас велено в приказ доставить, — сказал сердито старший подъячий.

— В приказ? — спросил Ондрейка. — Пошто? Може, посля? К соседке я посулил утром быть рано. Что не разбудила меня, Олена? — обратился он к жене. — Мальчонка шибко занедужил у ей, вовсе ножки отнялись.

— Сказано — в Разбойной приказ велено тебя привесть. Какой мальчонка? Дурень прямой! В толк не возьмешь! Эй, робята, — сказал подъячий стрельцам, топтавшимся в дверях. — Вяжите ему руки.

— Пошто вязать? — крикнула Олена. — Лиходеи вы! Убегёт он что ль? Ондреюшка, родной мой! Отколь напасть такая? Аль поклеп кто взвел? Батюшка! Заступи хоть ты. Чай ведаешь. Ду́рна за им никакого нету.

— Как мне ведать, Олена? Моя изба чай не близко.

— Гони, гони его скорея, — торопил подъячий. — Чего зря язык трепать? И ты, поп, с нами подь, в Приказ.

— Я что ж… Я, как велено… — заговорил поп.

Стрельцы уже закрутили Ондрейке сзади руки и погнали его в дверь. Олена шла за ним, утирая слезы.

Сошли с лестницы.

— Ну, и гони скорея. Кажись, всё, — сказал подъячий и заглянул в свиток.[9] — Э! — проговорил он. — Запамятовал было вовсе. Тут про ученика про ево писано, про Афоньку Жижина. Тоже чтоб взять. У тебя что ль живет Афонька тот? — спросил он Ондрейку.

Но Ондрейка стоял на крыльце, свесив на грудь лохматую голову, словно и не слыхал ничего.

— У нас, — проговорила нехотя Олена.

— Где ж он?

— А послала я его поутру в ране дров нарубить. С той поры и не видала.

— А вон он в крапиве хоронится, — сказала толстая баба, которая стояла рядом с квасником. — Как стрельцов завидел, так и схоронился.

У самого забора, в густой рыжей крапиве проглядывала белая рубаха.

— Эй, ты, Афонька! — крикнул подъячий. — Вылазь что ль.

В крапиве не шелохнулось.

— Волоки его, робята, — сказал подъячий стрельцам. — То-то дурень! Гадает, не видать его.

Трое стрельцов побежали к забору, раздвинули пищалями крапиву. Там на корточках, весь съежившись, засунув голову между колен, сидел парень в белой рубахе, босой.

Стрельцы схватили его, встряхнули и выволокли из крапивы. Парень ревел, упирался, дрожал всем телом.

Кругом захохотали. Во двор набралось за то время много народа со слободы. Каждому охота была узнать, чего к попу Силантью целое войско нашло. Может, какой лихой человек забрался да и забился куда, благо двор просторный, да и строений не мало.

— Ты что ль Афонька? — спросил парня подъячий.

Но Афонька только зубами стучал, слова вымолвить не мог.

— Да самый он и есть Афонька, — заговорила опять толстая баба. — Ведомый вор. Намедни курицу у меня уволок. Тать прямой. Видно хозяин-то добру научает. Тоже лекарь зовется!

— Ты погоди, Мавра, — перебил квасник. — Я сам все про его, про Ондрейку, сказывать буду. Я….

— Помалкивай ты, — оборвал его подъячий. — Сказано, в приказе спрос тебе будет. Вяжи парня, робята. Да и бабу-то прихватить надобно, что про ево молвила. Чья та баба?

— А моя хозяйка, Мавра, — заговорил опять квасник Прошка. — Да чего она понимать может? Баба! Я сам все скажу. Я про все дела ондрейкины доподлинно ведаю. Ты меня спроси. Я под им…

— Уймись ты, балда. Не переслушаешь! Гони их, робята. Поздо чай. Ободняло вовсе.

— Эй, ты, плакун! — крикнул веселый подъячий Афоньке. — Кафтан-то у тебя есть? Вишь, колотит тебя. Мотри, из рубахи не выпрыгни.

— А вон кафтан ево, — сказала толстая баба. — Коло дров, где рубил.

Один стрелец добежал до дров, поднял обтрепанный кафтан и накинул его на плечи парню поверх связанных назади рук.

— Пошли что ль, — нетерпеливо сказал старший подъячий.

Стрельцы пинками погнали Ондрейку с Афонькой и квасника с женой.

Поп степенно шагал рядом с подъячими. Олена с плачем ухватила за шею мужа. Стрельцы оторвали ее и пихнули назад.

— Вишь баба непутевая! Сама в приказ захотела. Пошла прочь!

— Лиходеи! — крикнула Олена сквозь слезы. — Пропасти на вас нету! Ты не кручинься, Ондреюшка. Я про тот поклеп разведаю. Вызволю тебя. Нет за им никакой вины, люди добрые — крикнула она, торопясь за стрельцами.

Государево слово

Соседи, которые набрались во двор к попу Силантью, тоже высыпали на улицу следом за приказными.

— Вишь болезный! — жалобно запричитала одна баба, глядя на Афоньку. — Несмышленый как есть парень. Ревет! Гляди, пытать будут!

— Баба дура и есть, — сказал сердито старик. — Нашла кого жалеть? Да ты ведаешь, кого в Разбойный приказ водют? — душегубов да колдунов. А Ондрейка-то лекарем слыл. Ведомо, — что лекарь, что колдун одна стать.

— Може, и впрямь колдуны? — проговорил кто-то.

— Колдуны, родимые, колдуны, — запела горбатая старушенка с кошелем. — Вы меня послухайте. Мне Улька кума про все их воровство и ведовство сказывала. Лекарь тот — самый злой колдун и есть. Беси к ему ходют. Он их на кого хошь напущает. Сказывала Улька, она его еще на Смоленске городе знавала. Сколь много людей он там, сказывала, извел — не перечесть. Гадал и на Москве тем же обычаем промышлять. Да, вишь, Москва-те не Смоленск! Как почал, сказывает, бесов скликать да людей портить…

— Ну, завела, старая! Людей портить! А каких? Ведаешь? Може, ты и сама-то ведьма. Вишь, полон кошель трав да кореньев.

— Ах, ты, жбанная затычка! — заверещала старуха. — Ты как можешь такое слово молвить! Ведьма! Слышьте, люди добрые, как лается пес. Я те покажу ведьму!

— Ну, ну, ладно, бабка, сама не лайся. Може, и впрямь лишнего наклепала?

— Ан, не наклепала! Я про того колдуна и не такое ведаю. Слово лишь молвлю — так ему голову и снесут!

— Похваляешься, бабка. Ври да не завирайся.

— Ан не похваляюсь! Я за им, може, государево слово[10] ведаю…

Всю толпу сразу как ветром унесло. Бросились все врассыпную. Слово страшное — и слушать то его нехорошо. Как раз в приказ попадешь, — зачем не донес. Бабка и сама струсила, что за спором лишнего наговорила. Подхватила кошель и за людьми, — в город. Да не тут-то было. Прямо перед ней, откуда ни возьмись — стрелец. Верно, за толпой стоял, все ее речи слышал. Ухватил ее за рукав шубейки и говорит:

— А ну-ка, старица, идем со мной в приказ.

— Да что ты, Христос с тобой, милостивец! Пошто в