"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

В этих местах к Днепру примыкало множество глубоких оврагов, сейчас засыпанных снегом, а возвышенности между ними местные жители называли горами. Гор этих в окрестностях было десятка три, и каждая носила имя живущего на ней или вблизи рода. Тородд, за годы жизни здесь наслушавшись местных преданий, охотно делился ими по вечерам, радуясь, что теперь у него сразу два любознательных слушателя. Лысой горы смоляне весь год избегали – на ней обитали мертвецы, им в нужные сроки приносили жертвы, чтобы не покидали собственных владений и не тревожили живых. Иные горы были отданы на жительство богам: через Днепр напротив друг друга стояли Девичья гора и Молодецкая, Бабина и Дедова, на каждой из них в урочное время приносились жертвы и проводились гуляния. Тородд рассказал, что по местному обычаю парни и молодцы с той стороны Днепра в Ярилин день должны реку переплыть, чтобы гулять с девушками с этой стороны близ Молодецкой горы, и наоборот, и таким образом они женятся уже много поколений.

«Был бы у нас в Киеве такой обычай, никто б не женился», – пробормотал Торлейв, услышав это.

И пояснил в ответ на удивленный взгляд Бера:

«В Киеве Днепр шириной… да почти до небокрая. Как море. Человеку вплавь не одолеть».

«Как Волхов в самом истоке у Ильменя», – добавил Тородд; из них троих только он видел и то, и другое.

Торлейв и Бер при этом посмотрели друг на друга с одной и то же мыслью: они родились и выросли на противоположных концах долгого пути, что создал Русскую державу, и встретились ровно посередине, чтобы обнаружить, как много у них общего. Само то, что они, внуки общего деда Вальгарда, живут в таком отдалении, показывало, как широко раскинуло крылья племя русь, при всех различиях между югом и севером по-прежнему единое.

На горе Смоленец у Тородда имелось обширное хозяйство с отроками оружными, челядью и скотиной.

– Отец, конечно, прав, – признал Бер, когда они с Торлейвом шли через двор к конюшням. – В Хольмгарде хозяйство куда больше этого, но сейчас за ним некому смотреть. Пока жива была Сванхейд, все шло хорошо, но теперь из семьи там остался только я. Малфа присмотрит, чтобы в наше имущество не запустили ручонки младшие сыновья Ветрлиди и чтобы все не пошло прахом, пока я не вернусь, но у нее свой дом и дети.

– Так может, тебе и правда лучше вернуться? Тем более что невеста ждет…

Упоминание о Малфе Торлейв пропустил мимо ушей: рассказывать, как он чуть было на ней не женился и почему не женился, вовсе не тянуло. Бер тоже не хотел говорить, какое воздействие оказал на непростую судьбу этой удивительной молодой женщины, и в этом тоже сказалось сходство между ними, о чем они так и не узнали.

– Я думал, что мой обет можно считать исполненным. Но я рассчитывал, что дальше это дело возьмет на себя Свенельдов род. Я же не мог знать, что они летом отказались… ладно, не отказались, но дали слово не искать смерти Игмора. Смотри, мы все теперь под обетом! – Бер остановился перед конюшней и повернулся к Торлейву. – Свенельдов род обещал не трогать Игмора, а я обещал не знать покоя, пока он жив. Выходит, ради своей чести мы все должны выполнять свои обеты! Одину неугодно, чтобы я взялся полоть кур и стричь репу…

– Ну а я-то? Если уж мы напали на след…

– Мы пойдем по нему вместе! Если мой брат идет на такое опасное дело, кто такой я буду, если засяду дома кормить сыр и доить шерсть! Тролль зеленый и пес переодетый, да и все.

Торлейв фыркнул от смеха – эту околесицу Бер нес с самым серьезным лицом. Но по существу речь его была вовсе не смешна.

– Но ты уже сделал половину дела, даже больше. Можешь уступить остаток мне без урона для чести.

– Не могу. Я раньше не знал, что у меня есть брат… Ну, то есть знал, но не знал…

– Я понимаю.

– Ну вот. Теперь, когда мы с тобой знакомы, я не могу послать тебя одного ловить эту харю где-то у ётунов в лесах.

– У тебя есть и другие обязанности – и невеста, и весь дом Сванхейд на тебе…

В эти дни каждый из них обрел то самое, чего ему всю жизнь не хватало: не просто брата, очень близкого по крови, но и товарища по духу – а с этим даже кровным родичам далеко не всегда везет. Торлейв уговаривал Бера именно потому, что проникся к нему самым дружеским чувством, но понимал, что ради того же чувства Бер отвергает уговоры. Повернись все наоборот: мог бы он пить на своей свадьбе, зная, что его брат ловит хромого Кощея в чужих зимних лесах?

– Прекрати! – Бер в непритворной досаде отмахнулся. – Иначе я подумаю, что ты хочешь в одиночку взять зверя, которого я загнал в нору. Шкуру пополам, и это мое последнее слово.

– Это Игмошу-то? – Торлейв вздохнул. – Никогда я его с братией не любил, да и не за что было. Но трудно все-таки в голове уложить, что он теперь для нас – дикий зверь.

– А мне не трудно. Я его не знаю, мне он не лучше любого медведя в лесу. Вот Улеба я знал… – Бер запнулся, рядом с Торлейвом острее ощутив уже утихшую боль потери. – Видишь, почему мы должны идти вместе?

Они снова побрели к конюшне, думая об одном и том же: останься Улеб в живых, будь он сейчас с ними – как хорошо им было бы втроем!

Ни один из них, собственно, этого похода не предлагал. За несколько дней они успели рассказать друг другу почти всю свою жизнь, и как-то между делом обоим стало ясно, что им необходимо поехать к Кощеевой горе и своими глазами убедиться: Игмор там засел, или до ее нового хозяина им дела нет. Простой замысел напрашивался сам собой. Вот-вот Тородд отправится в дань по рекам на восток; если поехать с ним, то больше половины пути можно проделать вместе с дружиной, а потом свернуть по верхнему течению Оки на юг. Бер с Торлейвом даже сходили в ближнюю весь, потолковали там со стариками и нашли человека, который бывал на Оке и примерно знал, где в нее впадает Жиздра.

Оставалось найти людей для похода. Тот Кощей или не тот, соваться к нему с малыми силами, с тремя бережатыми на каждого, было бы неразумно, даже при убеждении Торлейва, что Агнер стоит троих. Тородд уверял, что не может подвергать опасности смолянскую дань, отклоняться от пути обхода, разыскивая каких-то троллей, которых хозяин дани, то есть Святослав, желает видеть живыми и здоровыми.

И у Торлейва была мысль – где взять недостающее.

В Свинческ Бер и Торлейв отправились вместе – они теперь все делали вместе, будто иначе и быть не могло. По пути с севера Бер проехал через Свинческ в тот самый день, когда Станибор и Торлейв были на лову, и теперь ему пришлось первым делом посетить князя, чтобы не обидеть невниманием. У Станибора Бер рассказал о смерти Сванхейд, о делах с ее наследством, что и привело его к отцу. Равдан расспрашивал, пойдут ли из Хольмгарда дружины в летний поход на хазар, Бер подтвердил, что непременно пойдут: ведь князем в Хольмгарде теперь сидит родной сын Святослава, Владимир, и он не может выйти из воли отца, поскольку ему всего два лет от роду…

На ночь Бер остался в гриднице, вместе с Торлейвом. Наутро они, будто прогуливаясь, забрели к воеводскому двору и послали Илисара узнать, дома ли хозяин и может ли принять.

Разумеется, их тут же пригласили в дом.

– А я думала, ты сбежал, – игриво шепнула Рагнора Торлейву, когда вручила ему рог и он наклонился ее поцеловать.

Узнав, что выходить ей не за него, она сменила гнев на некую насмешливую милость.

– Я скоро сбегу, – так же шепотом утешил ее Торлейв. – Но я знаю, у тебя хватит полотна в ларях, чтобы утереть слезы.

– Чтобы утереть слезы такой потери, мне хватит и вот этого! – Рагнора показала краешек рукава. – А что это с тобой за красавец?

– Это мой первый стрыйный брат Берислав, Тороддов сын, – пояснил хозяевам Торлейв. – Его мать Берислава была родной сестрой Эльги и сводной – моему отцу. А красота его уже оценена по достоинству: он обучен с внучкой конунга из Мерямаа.

Равдан и Ведома приняли Бера со всей любезностью. Равдан смотрел внимательно: он угадал, что Торлейв привел своего брата не просто так.