"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Тебе? – Станибор в изумлении выпрямился. – С чего это?

– С того. Ты не хочешь вятичам парня с девкой возвращать. Что у вас за дела такие, что вам таль нужна?

Этот вопрос он задал уверенно, давая понять, что спрашивает не ради вопроса, а ради ответа.

– Не твоя печаль, – бросил Станибор.

– Отчего же не моя? То моего князя забота, а он меня сюда к вам прислал о его заботах порадеть. Прямо даже и не ведаю, что буду ему говорить. Под его стягом вы, смоляне и русь смолянская, на Оку и Дон идти не хотите, какую-то сами войну с вятичами затеяли. А ведь ты, Станибор, когда Ингвар тебя на стол возводил, клялся быть с ним заедино. Я тебе дело предлагаю. Отдай мне эту таль, я ее в Киев увезу. Тем и ты от заботы избавишься, и Святославу дружбу свою покажешь, да и с вятичами ему будет сподручнее беседы вести. Что не так? – добавил он, видя, что Станибор не находит ответа.

– Это наша таль, – раздался позади мягкий и притом грозный голос Равдана.

Торлейв и не услышал, как тот подошел. Обернувшись, увидел Равдан в шаге позади и своих бережатых, Агнера и Орлеца, еще на шаг позади – решили на всякий случай быть под рукой, поскольку Равдану доверяли немногим больше, чем настоящему волку.

– Мы ее взяли, нам ею и владеть, – продолжал воевода.

– Уж не хотите ли сами с вятичей дань брать? Тогда придется вам со Святославом переведаться. Только боги не дают удачи тем, кто клятвы свои забывает… всего-то за пятнадцать лет.

– Да ты пятнадцать лет назад еще без портков ходил! – гневно бросил Станибор, и в его худощавом лице вновь поступило что-то волчье.

– Я и не за себя говорю. Прислала меня русь киевская, а ей-то лет немало.

– Нашей больше! – возразил Равдан. – На месте Киева еще бор шумел и в нем Кий зайцев гонял, а здесь уже город был, пристани, торги! Еще пока ни Олега, ни Аскольда никто по имени не знал, наши люди к самому Феофилу-цесарю ездили ради дружбы.

Сам Равдан был связан со старинной смолянской русью только через жену, но хорошо понимал, какое родство почетнее.

– Тем более будет досадно, если такие уважаемые люди нарушат слово. Вы давали слово вставать под стяг Ингвара, когда ему это потребуется, и не можете отказать в этом его сыну.

– Послушай, кто говорит об отказе? – Равдан с видимым усилием взял себя в руки, подавляя досаду, и сделал Станибору знак молчать. – Мы свое слово, перед богами данное, сдержим. Но мы ведь говорили с тобой… Гораздо лучше нам будет не ссориться, а в одну сторону грести ради общей пользы.

Воевода, за последние пятнадцать лет привыкший, что его воля и его сила всем здесь правят, не привык к противоречиям. Его выводила из себя необходимость спорить с парнем на десять лет себя моложе. Но он не мог не считаться с силой, которая стола за Торлейвом – и своим долгом перед этой силой, которая и дала им со Станибором их нынешнее высокое положение.

– Вот теперь слышу разумные речи! – Торлейв мигом погасил вызов в глазах и принял дружелюбный вид.

– Да это все из-за девки! – подал голос Ждибор, один из свинческих нарочитых мужей, которого Станибор иногда по старой привычке называл Вьюрком. – Я видел – он этой долговязой проходу не дает, все за руки хватает. Нашел себе в версту – не по роду, так хоть по росту!

Мужчины вокруг Станибора засмеялись.

– Я и сам замечал. – Станибор прищурился на Торлейва. – Уж не пренебрегаешь ли ты нашими дочерями ради какой-то… Пятницы Долговязой?

– Помочь хочу сироте. – Торлейв не смутился. – Я крещеный, если ты не знал. – Он запустил палец под ворот своей сорочки и вытянул золотую цепь, на которой висел золотой же крест, украшенный жемчужинами и мелкими прозрачными смарагдами. Более толстую серебряную цепь с молотом Тора он носил поверх кафтана, а цепочку с крестом – под одеждой, что не бросалась в глаза всем подряд. – Крещеным людям Богом заповедано добро творить всякому, кто нуждается. Девка-сирота, да еще несуразная такая, зачем ее обижать? Она тебе, воевода, не противник, отпусти ты ее к родне. Сам ведь дочь имеешь.

Станибор и Равдан снова переглянулись. Торлейв, при его внешней невозмутимости, хорошо понимал, что встал на тонкую жердочку. Едва ли смоляне решатся причинить настоящий вред родичу киевского князя, когда Святослав к лету собирает большое войско. Но руку давать за чужое благоразумие никогда не следует, и если эти двое решат, что он слишком много знает об их делах, которые они хотели бы от Святослава утаить… Так можно выйти во двор и по пути к отхожему месту поскользнуться да и проломить себе голову…

– А о дочери твоей, красавице, мы еще поговорим, ведь так? – мягко, намекая на выгодное обоим соглашение, добавил Торлейв, глядя на Равдана. – Ты ведь знаешь: я ради нее приехал, не для другой какой.

– Давай не сейчас. – Равдан окинул быстрым взглядом людей вокруг. – Завтра приходи ко мне на обед, тогда и потолкуем уже путем.

По голосу было ясно: говоря «потолкуем», он имеет в виду, что толков между ними уже было достаточно, пора что-то решать.

– Да уж пора бы! – так же выразительно ответил Торлейв. – Через день уже и Карачун!

Станибор и Равдан переглянулись и дружно ухмыльнулись чему-то своему…

Уже почти рассвело, но в западной стороне на шелково-синем небе стояла луна, желтовато-серебряная, яркая, и будто не собиралась никуда уходить. Нынче было время ее торжества – самые короткие дни, самые долгие ночи. Гриди просыпались, челядинки подавали утреннюю кашу, хлеб, козий сыр. Взгляд Торлейва сам собой прыгал к двери, когда там появлялась очередная женщина, хотя он сразу видел по невысокому росту, что не та. Дединка так и не появилась, и Торлейв с трудом отгонял разочарование. Сам не заметил, как вышло, что видеть ее стало почти потребностью; если она не попадалась на глаза целых полдня, ему чего-то не хватало.

Ближе к середине дня явился отрок с Равданова двора: мол, хозяева ждут. С тремя бережатыми Торлейв отправился в гости – совсем недалеко, воеводский двор стоял от княжеского в ближайшем соседстве. Заметны были приготовления к завтрашнему празднеству: от клети-хлебни веяло свежим печеным хлебом, пирогами. Дымила «мясная яма», выложенная изнутри камнем, рядом сидели двое отроков, подкидывая полешки: яму заранее обогревали разведенным на дне огнем, чтобы заложить печь баранью или свиную тушу.

Встретили Торлейва хозяева – Равдан и Ведома, других гостей не было. Нарядная Рагнора сидела на ларе, занятая шитьем наряда из козьих шкур: на завтрашние гулянья. Этим же делом занимались и на последних перед Карачуном «веселых посиделках», чтобы завтра ночью все жители Свинческа могли предстать в виде мертвецов, зверей и прочих кудесов.

По строгому взгляду отца Рагнора с видимой неохотой оставила работу, сползла с ларя и взяла из рук матери рог с пивом.

– Покажи гостю, хорошо ли тебя выучили, – со свойственной ему властностью, мягкой и в то же время неуловимо угрожающей, велел дочери Равдан. – В Киеве женщины сведущие нужны.

Торлейв в душе восхитился умением этого человека наводить жуть, ничего такого не делая. Сам голос его, мнимо-спокойный, убеждал: будет как я сказал и никак иначе. Эта способность роднила его с Мистиной. Но все же Мистина был умнее, а значит, сильнее, и мысль о нем поддерживала Торлейва в предстоящем поединке. Его прислали сюда, как во времена Сигмунда и Синфиотли посылал отроков в лес, – чтобы показали, на что способны и чему научились.

Рагнора подошла, не поднимая глаз, а встав перед Торлейвом, бросила на него враждебный взгляд, прищурилась, напоминая: я тебя предупреждала! Торлейв широко улыбнулся, взял рог, наклонился и поцеловал ее в губы – вежливо, но чуть крепче обычного, намекая, чей будет верх. Рагнора вздрогнула и отскочила; услышала сдавленный смешок собственного отца и застыла на месте. А Торлейв, отпив из рога, подмигнул ей, как будто между ними было самое горячее согласие.

Для настоящего праздничного угощения время еще не настало, но воеводский стол был заставлен блюдами с мясом и рыбой, вареной, жареной и соленой. Окинув угощенье взглядом, Торлейв быстро оценил и посуду: серебряные, медные блюда с чеканкой, глиняные расписные, с птицами и рыбами – хазарской и сарацинской работы. Под пиво ему и хозяину поставили по стеклянному кубку, один был светло-синий, другой зеленый – не хуже, чем у князей.