"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Ласкового приема Торлейв не ждал, но заручился заочной поддержкой Прияны. Через день после приезда он посетил Равданов двор и вручил хозяевам дорогие подарки от киевской княгини. Ему снова удалось повидать Рагнору, но говорил он по большей части с ее матерью. Сам Равдан помалкивал, пристально рассматривая гостя. Ведома, старшая сестра Прияны, показалась ему красивой для ее лет женщиной, только слишком уж худой. К посланцу младшей сестры та отнеслась приветливо и много его расспрашивала. Несколько месяцев назад Святослав возвращался из Хольмгарда через эти места, и здесь знали о летних событиях: о гибели Улеба и вокняжении маленького сына Малуши. Не хуже прочих здесь понимали, как опасны эти события для княжеской семьи в Киеве, каким тяжким раздором чреваты. И Станибор, и Равдан очень хотели знать, как все разрешилось. Ведома волновалась за сестру: как на ней сказались эти перемены, не подтолкнули к новому раздору с мужем? Она ведь знала твердость духа и гордость своей сестры: та сломается, но не согнется. Равдан же, хоть и прикидывался, будто разделяет беспокойство жены, думал больше о том, как эти события скажутся на властной киевской верхушке, насколько ее ослабят. Смолянский воевода находился в расцвете сил. Несколькими годами за тридцать, он был весьма хорошо собой – сильный, стройный, с окладистой русой бородой без признаков седины, – а серые его глаза смотрели взглядом настороженного хищника. На верхнем веке левого глаза у него имелось небольшое родимое пятно цвета темной свежей крови: оно занимало внешний угол верхнего века и поднималось немного к брови. Не такое большое, но яркое, оно почти скрывалось, когда глаз был открыт, и появлялось, если Равдан прикрывал глаза. Это родимое пятно и дало ему имя: Равдан – «багряный», так назвала его мать-голядка, когда убедилась, что пятно крови с личика младенца смыть никак не удается. Пятно это словно предупреждало: человек это опасный, и Равдан это предупреждение оправдывал. В Киеве считали, что хотя Станибора не назовешь слабым и безвольным, он не принимает важных решений без согласия побратима-воеводы и тот обладает на князя таким влиянием, какого не было и не будет ни у кого другого. Опору его составляли выходцы из их со Станибором прежней «стаи» вилькаев, которым Равдан помог подняться вместе с собой: он поручал им дела, опасные и выгодные, сулящие и честь, и прибыток, а они в ответ готовы были по его слову на что угодно. Даже сейчас, утром в доме у Равдана, сидели двое таких же, его ровесников – Остряк и Будивид, которых хозяин по привычке именовал Хорьком и Горностаем. Видно было, что они с Равданом понимают друг друга с полуслова и полувзгляда.

Таким же был сам Мистина при Ингваре, и этому сходству нечего дивиться. Если князь получает власть по праву рождения, то второй после него человек в дружине добивается этого места при помощи собственного ума, силы и отваги.

О попытке Святослава опорочить и изгнать Мистину, устроив ложное покушение на самого себя, Торлейв, разумеется, умолчал. Сказал лишь, что княгиня Эльга добилась примирения между сыном и воеводой, а за смерть Улеба от рук его людей Святослав обязался выплатить Мистине некий выкуп. Равдан насмешливо дернул ртом: для знатного человека взять виру за смерть сына – позор. Торлейв стерпел, прикинулся, что не заметил. Утешил себя мыслью: ты, воевода, этот выкуп и заплатишь… своей дочерью.

Но переходить к делам еще было не время: настали Осенние Деды. Торлейва с его людьми Станибор поместил у себя на дворе, и вместе со всеми домочадцами и гостями они сидели на пиру, когда Ведома и Прибыслава призывали дедов и чуров угощаться паром от каши и блинов. Равданов старый отец, Краян, пел под гусли местные предания кривичей, ведших свой род от Крива-Велеса, потом рассказывали о первых варяжских вождях, похороненных в высоких могилах близ Свинческа. Снова Торлейв услышал предание о том, как Ведома и маленькая Прияна три года провели в подземных владениях Кощея, а когда вышли назад в белый свет, оказалось, что здесь прошло всего три дня. Торлейв уже знал эту песнь, но сердце щемило от тоски: как-то там Прияна в Киеве, когда он теперь ее увидит? Кто ее утешит, случись у нее новые нелады с непреклонным мужем?

В такие вечера принято рассказывать о чудесном, о встречах с Закрадьем. Торлейва расспрашивали, не знают ли в Киеве чего любопытного, и тут он не ударил лицом в грязь: рассказал, как прошлым летом в волотовой могиле на берегу Днепра нашли меч Ахиллеуса, древнего греческого полубога и величайшего воина. Ему с трудом верили, но он мог поклясться, что видел своими глазами, как меч в золотых ножнах извлекли из земли, и держал его в руках. Теперь им владел Святослав, получивший его от Одина как залог обещанной удачи и невиданного доселе возвышения.

– Те, кто встанет под стяг Святослава, будет любим богами при жизни и после смерти, – говорил Торлейв, окидывая взглядом мужчин за длинными столами. – Святославу во всем будет сопутствовать удача, и дружина его получит хорошую долю добычи и прочную славу. Ждать долго не придется: грядущим летом Святослав идет в поход на вятичей по Дону, чтобы расчистить пути к Саркелу. Он зовет вас, смоляне, русь и кривичей, присоединиться к нему. Русь – это не племя, русь – это дружина, так говорил Олег Вещий, и князь будет рад всякому, кто отважен. Вы сможете встретить его прямо на Оке и оттуда идти с ним на восток, через старые волоки на Дон и Саркел, а уж в Саркеле добычи хватит на всех. Мне известны условия, которые князь предлагает вам, и пока я не уехал отсюда, вы можете обдумать это дело и дать ответ. Князь вручил мне право заключить с вами уговор, дать вам клятвы и принять ваши.

Произнося эту речь, Торлейв видел, как меняются в лице слушатели, и особенное сомнение отражается в чертах самых главных людей – Равдана и Станибора. Казалось бы, князь и воевода, люди в расцвете сил, должны обрадоваться случаю взять славу и добычу. Но они переглядывались, не глядя на гостя. Воодушевлением вспыхивали лица молодых гридей и отроков – тех, кто лишь мечтал заслужить богатство и положение. Поймав один такой взгляд, Торлейв слегка подмигнул парню: дескать, если старики слишком пригрелись на своих перинах, мы обойдемся и без них.

Пир продолжался, на разных концах стола смоляне обсуждали новости. Торлейв уже научился различать здешние роды. «Старая русь» – остатки Сверкеровых ближников, держалась возле Равдана и Ведомы. Кривичи сидели вокруг старого Краяна. Немногочисленная «новая русь» теснилась вокруг Тородда – брата Ингвара и дяди Святослава, что жил в Смолянске, в десятке верст от Свинческа, но тоже был приглашен на пир. Бояре обсуждали новости сдержанно, а молодые на нижнем конце стола – более бурно, горячее спорили, стоящее ли дело.

– Да что он сам об этом знает? – долетел до Торлейва чей-то надменный молодой голос. – Будто он сам бывал хоть в одном походе! Только и чести, что родич Святослава!

Сыновья Станибора и Равдана были совсем юными отроками – лет двенадцати и меньше, и дружинную молодежь возглавлял парень чуть моложе Торлейва, лет двадцати на вид. Немного выше среднего роста, крепкий, с волнистыми русыми волосами и рыжеватой бородкой, с крупным носом и глубоко посаженными глазами, тот имел вид лихой и вызывающий, держался как вожак, хоть и сидел от Торлейва на противоположном конце стола. По всему облику было видно: простой княжий отрок, но честолюбивый и задиристый. Такие есть в каждой дружине: безродные, бедные, но жаждущие возвыситься отвагой и напором. В самом появлении родича киевского князя местный удалец увидел повод заявить о себе, и Торлейв мысленно приготовился к столкновению. И чем раньше оно произойдет, тем, пожалуй, и лучше.

– Кто это там такой говорливый? – Торлейв кивнул на парня Ведоме, когда та подошла наполнить его чашу.

– Этот парень тебе не соперник! – заверила Ведома, но оглянулась с беспокойством. – Это Унезор, Зорянов сын, наш отрок. Дерзок, но тебе не ровня.

– Ну отчего же… – пробормотал Торлейв, когда Ведома отошла. – Если надо, я и от такого соперника не откажусь.