"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

На жатвенных пирах в Киеве сидели и торговые люди, уже вернувшиеся из Царьграда. Их слушали с большим вниманием, а им было что рассказать. Как и ожидалось, царица Феофано недолго оставалась на царьградском золотом столе с двумя малолетними царевичами – лишь месяца три. Роман умер в конце зимы, а уже середине лета василевсом был провозглашен воевода Никефорос, знатного анатолийского рода Вард, давшего царству немало полководцев. В Царьграде говорили, что он и раньше состоял с Феофано в любовной связи, а теперь, скорее всего, женится на ней и обретет право на престол как муж царицы. Для Руси эти сведения имели немалую важность: отныне именно с Никефоросом предстояло иметь дело, и торговым русским людям, и послам, и самим князьям. Вздумай он пересмотреть былые договора, отказаться от того, на чем клялись его предшественники, Константин и Роман – придется снова воевать. Войны с греками Святослав сейчас не хотел – мысли его были в Хазарии. А бояре, слушая купцов, поглядывали на Эльгу и Мистину. Пятнадцать лет назад здесь едва не случилось то же самое: мало кто удивился бы, если бы после смерти Ингвара Эльга вышла за Мистину, который и родом своим, и заслугами, умом и силой был более чем достоин любого княжьего стола. Эльга держалась спокойно, но Торлейв невольно думал: не жалеет ли она, что в свое время не сделала того, что сейчас делает царица греческая? Будь Святослав в то время малым ребенком, как дети Романа, может, так Эльга и поступила бы. Но ему было уже тринадцать, он получил меч, и с самого начала стравливать возле княжьего стола двоих мужчин, имеющих права мужа княгини и права сына, было слишком опасно. Борьба права того и другого вида прав идет из давних времен, когда иначе, чем через женщину, власть и не передавалась. Потому Святослав и стремится с тринадцати лет Мистину избыть.

И еще одна мысль промелькнула у Торлейва, смутная, кем-то из хитрых богов подброшенная. Любовь княгини у него уже есть. Силы и славы, чтобы притязать на ее стол, пока нет. Но он так еще молод, а слава – дело наживное, если есть честь и отвага. Вот о чем стоит порадеть, а будущее судьба устроит…

«Ты думаешь, я променял месть на безопасность для себя и детей? – сказал ему Мистина, когда они в день ложного покушения вернулись от Эльги на Свенельдов двор. Признаться, Торлейв именно так и думал и оттого был растерян. – Я хотел спасти самого Святослава от мести богов, а он пытался мне помешать. С самого отрочества он меня не любил за мою силу, и теперь ему слаще умереть, чем принять спасение из моих рук. Я отступился, раз уж он так упрямо держится за свою злую долю. Пусть идет своим путем, он ведь давно не дитя. Мне жаль его как сына Эльги, но он сам выбрал свою судьбу. Принимая вину Игмора на себя, он по доброй воле глотает стрелу. Может, думает, что его удачи хватит ее переварить без вреда для себя. А может, он сам не знает, почему так поступает, его толкает на это Один. Тот, знаешь ли, заботится о славе своих любимцев, но не об их благополучии и счастье. Судьбой Святослава управляют слишком могущественные силы. Не стоит вмешиваться. Со временем станет ясно: переварит он эту стрелу или она выйдет ему боком… в самый неподходящий миг».

Торлейв не раз обдумывал эти слова. Уму Мистины он доверял и постепенно разобрал, что тот хотел сказать. Месть – вещь сложная, и порой, чтобы отомстить, не нужно нечего делать. Просто предоставить врага той судьбе, какую тот сам себе избирает.

«Ну и наконец, – добавил Мистина, покосившись на сосредоточенное лицо племянника, – на случай, если ты меня не понимаешь… Я ведь поклялся за себя и своих детей. А ты со мной вовсе кровного родства не имеешь. Так что моя клятва отнюдь не связывает руки тебе».

Часть вторая

Глава 1

– Орча! Пойдем, чего покажуууу! – зазывно протянула Остромира.

– Не называй меня Орчей! – Рагнора сердито обернулась через плечо. – Сто раз тебе говорила! Где у тебя память?

– Ну ладно тебе! Пойдем скорее! Чего увидишь!

– Я занята!

В просторной избе-беседе, где по зимам собирались женщины и девушки Свинческа, перед Рагнорой сидело с полтора десятка девок: сговаривались об уже близких Мокошиных вечерах.

– Успеется! Сейчас пропустишь – потом пожалеешь.

– Да что там такое? С неба спустился бог?

– Ты знала! – с обиженным видом воскликнула Остромира. – Откуда ты могла узнать, они же вчера только к полуночи приехали! Вот сейчас только в гридницу пришли.

– Кто – они? – Вздохнув, Рагнора встала и повернулась к подруге. – Рассказывай толком, раз уж решила не дать мне покоя!

Добившись внимания, Остромира сделала важное лицо и немного помедлила. Но глаза Рагноры сердито вспыхнули, и она решила больше не искушать судьбу.

– Наш жених приехал! – полушепотом, с важностью сообщила она. – Из самого Киева!

– Жених? – Рагнора выразительно похлопала глазами. – Наш? Остря, ты с ума рехнулась?

– Мне так Удалица сказала. Сама погляди. Он родич Эльги и Святослава киевских… а какой красавец! – Остромира завела глаза под кровлю. – И у него такие точно волосы, как я видела в воде, когда гадали! Ну ладно, если ты не хочешь, я сама пойду.

Она развернулась, но, выходя во двор и придерживая за собой низкую дверь, обнаружила, что Рагнора идет за ней.

Остромира приходилась старшей дочерью Станибору, князю смолянских кривичей, а значит, была главной невестой в земле смолян. Однако Рагнора, воеводская дочь, так уверенно держалась и во всем стремилась быть первой, что Остромира, более мягкая нравом и податливая, покорно приняла подчиненное положение. Новый человек в Свинческе, видя их вместе, принял бы Рагнору за княжну: на пятнадцатой зиме та уже имела горделивый вид и властные повадки. Она была внучкой Сверкера, последнего независимого князя смолянских русов, и правнучкой Ведомила – князя кривичей-смолян, тоже последнего. Ее прабабкой по отцу была знаменитая колдунья Рагнора, старшая дочь норвежского конунга Харальда по прозвищу Прекрасноволосый. Перед таким роскошным родством ее отец, Равдан, выходец из рода Озеричей, даже терялся, хотя среди кривичей его родня занимала весьма почетное место. А тетка по матери Рагноры, Прияслава, вышла замуж за киевского князя Святослава, чем вывела род на одно из первых мест среди русов от Варяжского моря до Греческого. С таким родством Рагнора-младшая свысока смотрела на Остромиру, хотя та тоже происходила от Ведомила, а через мать, княгиню Прибыславу, была в родстве с моравскими Моймировичами и Олегом Вещим. Кровное родство Рагноры и Остромиры было самым отдаленным, но их отцы с юности были названными братьями, девушки родились почти одновременно и с колыбели росли как сестры.

В их высоком происхождении крылась сложность: достойных женихов найти было непросто. Чтобы не уронить чести рода, выбирать придется из княжеских родов, а там выбор невелик. Хоть кого-нибудь бы найти, чтобы не в отцы годился и был собой хоть чуть-чуть пригляден, а не только родовит и прославлен. До сих пор ни один холостой князь или кто-то равный ему не попадался девушкам на глаза. Теперь, хоть Рагнора и делала вид, что приезд кого-то там из Киева ее не волнует, на самом деле ей было любопытно: какой он – тот, кто хотя бы может стать ее мужем?

Едва девушки шагнули за порог избы-беседы, как их схватил в объятия осенний холод. Пришло предзимье, самая унылая пора года: листья облетели, промозглый ветер треплет черные голые ветки. На валах Свинческа еще зеленела трава с запутавшимися желтыми листьями, но по утрам и трава, и мостки, и дерновые крыши изб покрывались белым хрустким инеем. За городскими стенами голая земля побелела, дорожки и тропки вились длинными белыми змеями меж клочками мерзлой травы. Во влажном ветре угадывалось дыхание зимы, и Рагнора пожалела, что второпях не стала искать в общей куче свой платок – голова зябла. Хорошо, что бежать от беседы до гридницы недалеко. Было около полудня, но серое небо не оставляло и надежды на хоть один проблеск солнца.