Антонин Ладинский - XV легион

Олени бежали и бежали вдоль стен, стрела летела за ними и не догоняла, а богиня легкими перстами уже вынимала из колчана другую, чтобы поразить в священном восторге редкостную дичь паннонских рощ. Рабы приносили и приносили блюда. После нескольких чаш, – первую пили за императора, вторую за проконсула, третью за Пятнадцатый легион и Цессия Лонга, четвертую за хозяина, – настроение поднялось, и беседа оживилась. Выслушав официальную и скучнейшую речь Агриппы о благодарности всего мира августу за его заботы о процветании республики (бедняга не знал, что уже летел на почтовой тележке трибун с письменным разносом за задержку Пятнадцатого легиона) и приветственные речи городского понтифика и представителей муниципальных властей, гости наконец могли отвести душу в интересных разговорах, попивая испанское винцо. Гедомар и другие префекты германского происхождения, стесняясь своего акцента и грамматических ошибок, в беседе участия не принимали и отвечали на вопросы односложными словами, но зато отдали должную дань и вепрю, и потрохам, и пирогам, и вину. Они пожирали куски мяса, обильно посыпая солью, и опрокидывали в бездонные глотки чаши за чашами, сразу, чтобы скорее опьянеть, но не пьянели и с красными рожами, сопя и икая, почтительно смотрели на Агриппу, когда тот произносил какой-нибудь тост.

Агриппа скрипучим голосом, смакуя время от времени вино, говорил:

– Каким должен быть солдат, способный к трудам Марса? Он должен быть шести локтей росту, широк в плечах, на крепких ногах. Пирожники, повара, ткачи, цирюльники – плохие солдаты. Я бы отдал предпочтение кузнецам, дровосекам и звероловам. Вот из кого выходят первоклассные воины! Но, конечно, многое можно достигнуть упражнениями. Упражняются же ежедневно фокусники и атлеты, чтобы потешать чернь в цирке! Тем более должен легионер развивать свои мускулы, умение наносить удары и совершать прыжки! И не забывайте, друзья мои, повторять солдату, что колоть лучше и выгоднее, чем рубить.

Лонг, возлежавший рядом с проконсулом, обратился к нему:

– Мне позволено будет сказать?

– Говори, говори, – важно кивнул головой Агриппа.

– А по-моему, главное, чтобы у центурионов были увесистые кулаки. Без этого ничего не выйдет.

Возлежавшие рядом рассмеялись. Тогда Корнелин, обращаясь к проконсулу через несколько человек, на лицах которых ясно можно было прочитать удивление по поводу такого нарушения субординации, не без волнения сказал:

– Кто будет оспаривать справедливость твоих слов? Легион – величайшее создание римского военного гения, и его надо беречь как зеницу ока. Где мы найдем такую стройность, такое соответствие отдельных частей, составляющих целое? Легат возглавляет его, префект заботится об укреплениях и обозах, о пшенице для людей и соломе для животных. А легионеры, сложив щиты и копья, и оставшись при одних мечах, берутся за кирки и лопаты, чтобы возвести лагерный ров. Во всем порядок и мера. Но не забудь, проконсул, что теперь все большую и большую роль играет на полях сражений конница, а следовательно, все более варваров в наших рядах, ибо римляне плохие конники. Конница же нам нужна, ибо легионы потеряли прежнюю легкость маневрирования. А посему считаю, что надо увеличить конницу, усовершенствовать машины и зажигательные стрелы, придумать какое-нибудь средство наводить ужас на варваров. Например, хорошо бы приручить молнии, уметь бы управлять громом. Я не знаю, но что-нибудь в этом роде, иначе варвары сомнут нас...

Агриппа слушал трибуна, нахмурив брови. Ему не нравился критический тон этого молодого человека. А кроме того, за столом сидели, вероятно, люди, которые могли послать кому следует описание ужина с перечислением присутствующих и с содержанием речей. Одно небо знает, что может подумать август.

– Мужи, – перебил он, вежливо улыбнувшись Корнелину и обводя взглядом собрание, – не лучше ли нам поговорить о достоинствах сего великолепного вепря, украшенного колбасами и плодами? Клянусь Геркулесом, он огромен как бык.

На краю стола, где находились Бульбий, любитель покушать квестор Руфин Флор, Виргилиан, Скрибоний и другие, речь шла о любви. Молодые люди из оффиций проконсула вспоминали своих любовниц, расхваливали их опытность в науке любви. Смуглый пальмирец Вадобан, повеса и забияка, сверкая белками глаз и зубами, рассказывал о прелестях какой-то девчонки:

– Понимаете? Похожая на опрокинутую чашу, наполняющая руку упругая грудь! Подобная знойной пустыне, жаждущей орошения! Благоуханная нераспустившаяся роза! Кармин! Не лиши нас, богиня, счастья обладать такой...

– Ах, ах, – не выдержал квестор.

– Когда я целовал Хариту, я пил ее уста, как верблюд пьет воду в пустыне, я лобзал перси моей Хариты, как дар небес.

– Где же она теперь, эта прелестная Харита? – полюбопытствовал Руфин Флор.

– Плутон похитил ее у меня. В расцвете лет...

Легкомысленная беседа овладела всем столом. Даже Агриппа, с приличным его возрасту спокойствием, принял участие в общем разговоре о женщинах:

– Не следует только приближаться к женщине натощак или с переполненным желудком. В первом случае грозит задержка мочи, во втором – апоплексия.

Кто-то из почтенных гостей пожаловался на старость, вздыхая о том времени, когда он был полон огня.

– Так в чем же дело? – перебил его врач Александр. – Призови на помощь медицину! Весьма содействуют любовной силе желтки с оливковым маслом, спаржа в сале или, например, лук, сваренный с ароматами. Есть и более сильные средства...

– Молоко верблюдицы с медом, – крикнул Бульбий.

Кажется, возлежавшие не на шутку заинтересовались этой темой, почему-то многие с напряженным вниманием выслушивали сатирионические рецепты, а один из горожан, с лысой, как колено, головой, даже записал что-то на восковой табличке и спрятал ее в складках тоги.

Вадобан, склонившись к квестору, рассказывал об антиохийских веселых домах.

– За одну драхму ты можешь попользоваться Европой и Африкой, без отказа, без соперников. А если ты предпочитаешь мальчиков, то существуют особые заведения, роскошные, с водоемами и библиотеками, с огромным выбором. Какие там юноши, с блистающими глазами, с завитыми черными, как смоль, локонами, перевитыми белой или алой лентой, с нежнейшей кожей...

Руфин Флор, человек глубоко образованный, автор довольно известной книги «О человеческом сомнении», тайный почитатель Митры, слушал, улыбался, произносил какие-то нечленораздельные звуки.

Среди всеобщего шума до Виргилиана доносились только обрывки разгоряченных разговоров. Рабы сбились с ног, наполняя испанским, увы, уже не столетним, а похуже, плоские чаши.

– Что касается меня, то я люблю, чтобы...

– Афродита Перибазия, с раздвинутыми ногами...

– Одну распаляет погонщик ослов, другую гладиатор, но все они одинаковы... – ворчал какой-то женоненавистник.

Двое военных, не то герулы, не то геты, не поделив чего-то, вступили с пьяных глаз в перебранку. Тот, у кого через все лицо розовел ужасный шрам, кричал другому, голубоглазому белокурому гиганту:

– А ну, ударь!

– И ударю!

– Пес!

Агриппа обратил на них внимание.

– Тише вы там! – крикнул он.

Префекты угомонились и вновь взялись за чаши, косясь со злобой друг на друга. Оба носили звучные римские имена. Один назывался Саллюстий Траян, другой – Аврелий Гета.

– Надо еще более усовершенствовать баллисты, придумать новые зажигательные снаряды, отравлять города серным дымом, а стрелы – змеиным ядом... – донеслось с другого конца стола.

У некоторых возлежавших кусок не лез в горло от таких разговоров. Они привыкли дома с добродетельными провинциальными супругами говорить о солении впрок овощей, о благочестивом намерении соседа посетить храм Эскулапа в Пергаме или о чем-нибудь в этом роде.

– Прекрасное постигается зрением или слухом. Мы находим его в некоторых словосочетаниях, в музыке. Наконец, поднимаясь в абстрактные сферы, в поступках добродетельных людей...

Виргилиан прислушался. В отрывках разговоров о баллистах и женских ляжках, слова о добродетели и красоте поразили его, как соловьиное пение среди рева ослов. Говорил выбритый по-восточному человек, возлежавший по другую сторону Руфина Флора.

– Кто это? – спросил он проходившего по делам хозяйства Грациана Виктория.

– Это – Дионисий, приближенный Юлии Мезы, из Антиохии. Он прибыл сюда с поручением закупить возможно большее количество кож.

Грациан был доволен вечером. Всего было много, вина в достаточном количестве, Агриппа очень хвалил испанское и вепря. Слава богам, все было в порядке.

Дионисий продолжал, мягко улыбаясь, поблескивая умными глазами:

– Но что же является причиной того, что глаз находит женское тело прекрасным? Симметрия? Но какая же симметрия в красоте золота или, например, в блестящей речи оратора, в возвышенном поступке? А ты вспомни о том, как содрогается душа и отвращается при виде чего-нибудь безобразного, как радостно воспринимает она красоту, и тебе станет понятно, что красота какого-нибудь предмета только отражение красоты идеальной, небесной. Об этом ты, конечно, читал у Платона. Душа, слетевшая на землю из мира идей, знает, что красота есть только отражение небес. Это ведь небо отражается в женских глазах. Красота – только эманация божества. И цветок, и олень, – поискал он глазами пример на росписи стен, – и даже эти псы, что бегут за оленем, все это пронзено светом, что истекает из божества. Постепенно ослабевая, он исчезает совсем в мертвой материи, превращаясь в темноту, в небытие...