Кен Фоллетт - Гибель гигантов

Берни шепнул что-то Джоку на ухо, и тот сказал:

— Давайте спросим саму Этель, хочет ли она выдвинуть свою кандидатуру. Если нет, то и незачем откладывать решение.

Берни с улыбкой повернулся к Этель.

— Хорошо, — сказал доктор Гринворд. — Этель, если бы предложили вашу кандидатуру, вы бы согласились?

Все посмотрели на нее.

Этель не знала, что ответить.

Берни мечтал об этом всю жизнь, а ведь он ее муж. Но кто из них был бы лучшим кандидатом от их партии?

Секунды шли, и уверенность на лице Берни сменилась изумлением. Он-то не сомневался, что она откажется.

Это укрепило ее решимость.

— Я… я никогда об этом не думала, — сказала она. — И, как говорит председатель, пока еще даже нет такой законной возможности. Поэтому мне трудно ответить. Я уверена, что Берни — хороший кандидат… но мне бы хотелось еще подумать. Так что, возможно, нам лучше сделать, как предлагает председатель, — отложить принятие решения.

Она повернулась к Берни.

Он смотрел на нее так, словно был готов ее убить.

Глава тридцать третья

11 ноября 1918 года

В два часа ночи в доме Фицгерберта на Мэйфэр зазвонил телефон.

Мод еще не ложилась, сидела при свече в гостиной, под взглядами портретов почивших предков, и задернутые шторы ей казались погребальными одеяниями, а диваны и кресла, едва заметные в тусклом свете, дикими ночными хищниками. В течение нескольких последних дней она почти не спала. Ее мучило дурное предчувствие, что Вальтер не доживет до конца войны.

Она сидела одна, с остывшей чашкой чая в руках, глядя на горящие угли и думая, где он сейчас и что он делает. Спит в сыром окопе или готовится к завтрашнему бою? А может, он уже мертв? И она уже вдова, проведшая с мужем всего две ночи за четыре года брака. Она могла быть уверенной лишь в одном: в плен он не попал. Джонни Ремарк проверял по ее просьбе списки пленных офицеров. Джонни не знал ее тайны: он думал, она беспокоится о нем лишь потому, что до войны Вальтер был близким другом ее брата.

Телефонный звонок испугал ее. Сначала она подумала, что это какие-то новости о Вальтере, но тут же поняла, что из-за этого Джонни не стал бы ночью звонить. Сообщение о друге, попавшем в плен, вполне могло подождать до утра. Может, что-то с Фицем, подумала она в ужасе. Вдруг его ранили там, в Сибири?

Она бросилась в вестибюль, но Граут успел раньше. Она виновато сообразила, что забыла отпустить прислугу спать.

— Да, милорд, я сейчас узнаю, дома ли леди Мод, — сказал в трубку Граут. Потом, прикрыв трубку рукой, сказал: — Миледи, это лорд Ремарк из военного министерства.

Она взяла у Граута трубку и сказала:

— Что-то с Фицем? Он ранен?

— Нет-нет, — сказал Джонни. — Успокойтесь, у меня хорошие новости. Немцы приняли условия перемирия.

— Ах, Джонни, слава богу!

— Это происходит в Компьеньском лесу, к северу от Парижа. Они приехали туда на двух поездах, встали на запасный путь, и немцы только что вошли в поезд французов. Они готовы подписывать соглашение.

— Но еще не подписали?

— Нет, пока еще нет. Согласовывают формулировки.

— Джонни, прошу вас, позвоните, когда соглашение будет подписано. Я не буду сегодня спать.

— Хорошо, позвоню. До свидания.

Мод отдала Грауту трубку.

— Граут, может быть, сегодня кончится война.

— Я счастлив это слышать, миледи.

— Но вы можете идти спать.

— С разрешения вашей милости, я тоже хотел бы дождаться звонка лорда Ремарка…

Солдаты Эйбрауэнского землячества прибыли в Омск рано утром.

На всю жизнь Билли в мельчайших подробностях запомнил этот путь длиной в шесть с половиной тысяч километров по Транссибирской магистрали от Владивостока до Омска. Они ехали двадцать три дня, несмотря на то что возле машиниста постоянно дежурил вооруженный сержант — чтобы точно знать, что машинист и кочегар не снижают скорость. Всю дорогу Билли мерз: печурки посреди вагона было мало для сибирских холодов, особенно под утро. Питались они черным хлебом и мясными консервами. И каждый день Билли ждали новые открытия.

Он и представления не имел, что в мире существуют такие прекрасные места, как озеро Байкал. Капитан Эванс сказал, что это озеро из конца в конец длиннее, чем весь Уэльс. С летящего вперед поезда они смотрели, как поднимается солнце над спокойной голубой водой, освещая полуторакилометровые горы на другом берегу и превращая снег на пиках в золото.

Всю свою жизнь он будет хранить память о бесконечном караване верблюдов вдоль железной дороги — тяжело нагруженные животные терпеливо брели через снега, не обращая ни малейшего внимания на двадцатый век, мчавшийся мимо в грохоте железа и клубах дыма. «Это ж уму непостижимо, как далеко отсюда до Эйбрауэна!» — пронеслось в этот миг у него в голове.

Но больше всего ему запомнилось посещение средней школы в Чите. Поезд стоял двое суток, пока полковник Фицгерберт вел переговоры с местной властью — казацким атаманом Семеновым. Билли пристал к компании американцев, отправлявшихся побродить по городу. В местной школе директор говорил по-английски и рассказал им, что до прошлого года у него учились только дети обеспеченных граждан и что еврейских детей в школу не допускали, даже если их родители могли платить за обучение. Ну а теперь по приказу большевиков образование стало бесплатным и всеобщим. Эффект был очевиден. Классы были забиты до отказа оборванными ребятишками, которые учились читать, писать и считать, а потом даже изучали науки и искусство. «Что бы там еще ни сделал этот Ленин, — подумал Билли (а понять, где правда, а где пропаганда, было нелегко), — за образование детей он взялся всерьез».

В одном с ними поезде оказался Левка Пешков. Он поздоровался с Билли, не выказав никаких признаков стыда, словно забыл, как уносил ноги из Эйбрауэна, преследуемый за воровство. Теперь в чине лейтенанта он был прикомандирован к землячеству в качестве переводчика.

Население Омска радостно приветствовало батальон, маршировавший по городу от вокзала к казармам. Билли видел на улицах много русских офицеров, которые, судя по виду, уже оставили службу. Еще было много канадских войск.

Когда стали отпускать в увольнение, Билли и Томми пошли бродить по городу. Смотреть было особо не на что: собор, мечеть, кирпичная крепость и река, по которой в обе стороны шли грузовые и пассажирские суда. С удивлением они заметили, что многие местные носят кое-что из американской униформы. Женщина, торговавшая горячей жареной рыбой, была в гимнастерке; у разносчика с тележкой были плотные армейские брюки из саржи; высокий школьник с полным книг ранцем шел по улице в новеньких английских ботинках.

— Где они все это берут? — удивился Билли.

— Мы снабжаем формой русскую армию, но Пешков говорит, офицеры втихую продают кое-что на черном рынке.

— Так нам, дуракам, и надо — за то, что поддерживаем не ту сторону!

Они зашли в столовую, устроенную канадской Христианской молодежной ассоциацией. Там уже сидело несколько человек из землячества: похоже, больше пойти было некуда. Билли и Томми взяли горячий чай и по куску яблочного пирога.

— Здесь, в Омске, штаб антибольшевистского правительства, — сказал Билли. — Я читал в «Нью-Йорк таймс». — Американские газеты, в его понимании, информировали читателей честнее, чем это делали английские.

Вошел Левка Пешков. Он был с красивой девочкой в дешевом пальтишке. Как это у него так быстро получалось?

— Эй, ребят, слышали, что говорят?! — воскликнул он. Вечно он узнает обо всем первым, подумал Билли.

— Говорят, что ты педик, — отозвался Томми. Все засмеялись.

— И что же ты слышал? — поинтересовался Билли.

— Перемирие подписали! — Левка помолчал, ожидая реакции. — Вы что, не понимаете?! Война кончилась!

— Не для нас! — сказал Билли и тяжело вздохнул.

Взвод капитана Дьюара вел наступление в районе деревушки О-Дез-Эглиз, на восточном берегу реки Мез. Гас слышал, что в одиннадцать будет объявлено о прекращении огня, но командир приказал начинать наступление, и он выполнял приказ. Он выдвинул тяжелые пулеметы вперед, на край леса, и через широкий луг они открыли огонь по крайним домам, давая противнику достаточно времени, чтобы отступить.

Но немцы не воспользовались этой возможностью. Они установили минометы и легкие пулеметы в садах и дворах и активно отстреливались. Особенно усердствовал один, забравшийся со своим пулеметом на крышу сарая: половине взвода Гаса он не давал пошевелиться.

— Можешь ты снять того молодчика на крыше гранатой? — спросил Гас у капрала Керри, лучшего стрелка во взводе.

— Если только поближе подобраться… — ответил Керри, веснушчатый девятнадцатилетний парнишка.