Нил Стивенсон - Смешенье

Мили две ехали в молчании. Затем Мойше терпеливо начал новый заход:

– Я по-прежнему владею частью ртути, поэтому имею право знать, сколько продано, сколько ждёт доставки и сколько осталось.

– До нашего появления люди испанского короля драли с владельцев рудников по триста пиастров за английский центнер ртути, – напомнил Дэнни. – Когда мы начали продавать за двести, они сбросили цену до ста, что ближе к нормальной рыночной. К тому времени как вас с отцом арестовала Инквизиция, мы временно остановили продажи в надежде, что цена подрастёт.

Джимми продолжил:

– Когда мы вернулись с мыса Течений и узнали, что вы в тюрьме, цена была сто двадцать пять пиастров, поэтому мы только развозили ртуть тем, с кем договорился ты. Мойше, и закапывали выручку в разных местах отсюда до Веракруса. Однако в последнее время нам нечего было делать, а цена поднялась до ста шестидесяти…

– В Сакатекасе ближе к двумстам, – вставил Томба.

– И мы заключили несколько новых сделок.

– Превосходно! – воскликнул Мойше. Три сомбреро повернулись в его сторону, полагая, что он съязвил, однако Мойше был совершенно серьёзен. – Я хочу без промедления обратить свою долю в металл!

– Поскольку речь о ртути, тебе надо было сказать «в звонкий металл», – заметил Джек.

– Отлично. Я хочу получить свою долю серебром, а лучше золотом, и отправиться на север с ними. - Мойше обернулся на толпу евреев в санбенито с красными андреевскими крестами. – Испанцы покорили земли за жалкой речушкой Рио-Гранде и назвали их Новой Мексикой. Хуже старой она всё равно не будет. Говорят, там размещён гарнизон в шестьсот кавалеристов, и каждому платят пятьсот пиастров в год, но почти все деньги оседают в сундуках у губернатора, который безбожно дерёт с солдат за еду и прочее. Я отправляюсь туда и буду снабжать их провиантом по честным ценам, а по пути обращать в иудаизм каждого встреченного индейца!

– Хм… если хотя бы половина того, что говорят о команчах, правда, лучше не лезть к ним с разговорами о религии, – заметил Дэнни.

– И вообще с разговорами, – подхватил Томба.

– А по большому счёту лучше и вовсе не лезть, – добавил Джимми.

– Хватит! – отрезал Джек. – Мойше вынимает деньги из одного плана, чтобы вложить в другой, и, разумеется, новый замысел нуждается в доработке. Времени на это ещё предостаточно.

Через несколько дней въехали из долины в куда менее населённые горы. Если не считать индейцев, вытесненных из низин испанцами, здесь жили только рудокопы. Рудники были старые, глубокие и знаменитые, вокруг стояли саманные домишки и церкви. Работали всё больше невольники, по большей части индейцы. Местность очень походила на Гарц – кучи шлака и большие печи там, где серебро выплавляли из богатых руд, ряды земляных куч там, где его извлекали из бедных при помощи ртути. Джек не сказал бы, где тоскливее: в Гарце с его свинцовым небом и пронизывающим ветром или в этом выжженном солнцем краю, где не растёт ничего, кроме кактусов. Размышления Мойше были ещё мрачнее.

– Эту землю терзают почти двести лет, теперь все её кости и кишки – наружу. Напоминает изгнание евреев из Испании в 1492 году. Они перебирались в Португалию и видели у дороги тела тех, кто выехал раньше, – друзей и родственников, которым разбойники вспороли животы в надежде найти там проглоченные золото и алмазы. Испанцы поступают с землёй так же, а мучить её заставляют прежних хозяев – индейцев.

– Вижу, действие коки закончилось – тебе самое время всерьёз обдумать новые планы.

Ближе к Гуанохуато рудники были новее, кустарнее, здесь работали все больше свободные, часто сами хозяева. И всё же этот край уже успели обжить – выстроить поселки, возвести церкви, перевезти семьи. В городишке, который ещё недавно отмечал собой северную границу цивилизации, путники остановились на день, чтобы подбить счета.

С той самой ночи в Кадисском заливе, когда они ограбили бриг бывшего вице-короля, Мойше вёл в голове приходо-расходную книгу. Порою, например, когда они попали в плен к королеве Кот-таккал, целые страницы этой книги отправлялись на помойку. Некоторые сообщники погибли, другие вошли в дело позднее, третьи предпочли взять свою долю нематериальными активами, как Габриель Гото, хотевший только вернуться в Японию. Часть общего капитала составляла «Минерва», которая, с Божьей помощью, должна была и дальше приносить прибыль, часть – доставленная из-за океана ртуть. Её разделили на две партии – для Новой Испании и для Перу; первую уже практически реализовали, вторую, возможно продали за большие или меньшие деньги, которые теперь могли лежать, а могли не лежать на дне Магелланова пролива. Часть не ведомой обшей прибыли принадлежала королеве Коттаккал, часть – курфюрстине Софии Ганноверской. Однако Мойше разрешил все затруднения, записал итог, чтобы Джек мог показать его ван Крюйку, и терпеливо объяснил все сложные места.

На это ушло три дня. Под конец Мойше вынужден был взять мешок сушёных бобов, разложить кучками на столе и, передвигая бобы от кучки к кучке, объяснить Джеку, куда ушли деньги. Немалая часть бобов оказалась на полу – это означало чистые убытки. Однако после всех перемещений на столе осталась солидная куча бобов, а когда Джек узнал, что каждый соответствует ста пиастрам, то вынужден был признать, что план, придуманный Мойше в Алжире, был всё-таки неплох.

Джимми, Дэнни и Томба тем временем съездили в разные необитаемые места и откопали серебряные слитки, чтобы отдать Мойше его долю. За неимением банков активы приходилось тщательно зарывать в землю.

5 января 1702 года Мойше и два десятка его спутников надели санбенито и, сев на мулов, выехали из города в направлении Новой Мексики. Джек отправился их проводить. Когда церковная колокольня скрылась из вида, все, кроме Джека, сняли санбенито и колпаки, после чего сложили из них костёр. Джек каждому пожат руку, а Мойше обнял и, пока слёзы смывали пыль с его лица, сделал несколько нелепейших обещаний, например, что, купив себе в Англии графский титул, приедет в Новую Мексику погостить. Прощание длилось долго; самые горькие мгновения наступили, когда Мойше сел наконец на мула и развернул его к северу. Джек ещё долго стоял у костра, следя, чтобы санбенито сгорели полностью, и глядя, как пыль от каравана тает в голубом небе: пепел в пепел, прах в прах…

– Ртуть в серебро, – сказал он, поворачиваясь к городу. – Затем Джек в Лондон.

– Насколько я понимаю, осталось забрать последнюю ртуть с мыса Корриентес, доставить её покупателям и привезти серебро в Веракрус, – сказал Эдмунд де Ат в тот вечер, когда они сидели в харчевне и пили пульке.

– Это куда сложнее, чем ты думаешь, – проворчал Дэнни.

– Напротив, я считаю, что это чересчур сложно для человека с моими слабыми способностями, – сказал де Ат. – Здесь я вам только помеха. В Веракрусе я мог бы подготовить почву к тому времени, когда, Бог даст, туда придет «Минерва».

– Так отправляйся в Веракрус, – предложил Джек.

– Mне было бы интересно там побывать, – ответил де Ат. – По-настоящему он зовётся Новый Веракрус. Старый почти двадцать лет назад сжёг до основания безжалостный разбойник и негодяй по прозвищу Десампарадо…

– Эту историю я уже слышал, – сказал Джек.

Чтобы завершить все дела «Минервы» в Новой Испании, потребовалось несколько месяцев. Джек, Джимми, Дэнни и Томба перебрались в пограничный городок Сакатекас, где никто не возмущался, что Джек ходит без санбенито, а если и возмущался, то помалкивал – в городе, где все всегда вооружены до зубов, опасно делать замечания. В Европе Джеку льстила и даже помогала репутация головореза, которую он снискал у лордов, леди и богатых негоциантов. Однако жизнь в обществе головорезов оказалась если не опасной, то утомительной. Поэтому он не стал задерживаться в пограничном городке, а собрал караван мулов и отправился через Сьерра-Мадре-Оксиденталь на мыс Корриентес за остатками ртути и книгами ван Крюйка, спрятанными в горах, чтобы их не изъяла и не сожгла Инквизиция в Акапулько или Лиме.

Обратный путь в Сакатекас оказался исключительно опасен, поскольку на перевалах путников подстерегали по меньшей мере три шайки десперадо. Однако Джимми и Дэнни, обогнув половину земного шара и повоевав бок о бок с членами малабарской воинской касты, стали специалистами по путешествиям через враждебные горы. А Томба, бежавший с сахарной плантации на Ямайке и с тех пор немало странствовавший в краях, недружественных к чернокожим бродягам, приобрёл хитрость, которую Джек назвал бы восточной. Он ничему не мог бы научить этих трёх парней, только время от времени напоминал, что они не в Индии и каждому отпущено лишь по одной жизни на брата. Молодёжь весело пропускала его слова мимо ушей, а может, считала их доказательством, что Джек к сорока одному году превратился в докучного старика, беззубого в прямом и переносном смысле.