"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Ростислава и Милочада расстелили на полу свадебный рушник, жених и невеста встали каждый на свою половину.

Предслав благословил их караваем, Ингвар обвел Эльгу вокруг очага, потом Мальфрид подала им свадебное пиво.

В Киеве справлялось много свадеб, смешавших обряды славян и северян, но ни у кого еще не было в свидетелях такого множества знатных людей.

За столом сидели только родичи, и тех набралось с два десятка человек. Для остальных накрыли в гридницах – и здешней, и княжьей.

Я провела этот день у княгини Мальфрид.

Наутро она сама, в сопровождении всех родичей и чуть ли не всей киевской старейшины, отправилась будить молодых. Я тоже пошла, позади всех, надеясь, что под длинным кожухом и большим платком моя сряда «полной печали» не слишком бросается в глаза.

Я не сомневалась в том, что мы все увидим, но не могла пропустить такой случай.

Когда княгиня, выйдя из избы, развернула настилальник и подняла, весь двор разразился ликующими воплями.

Мы с Эльгой нарочно выбрали для этой ночи настилальник из самого тонкого полотна, выбеленный наилучшим образом.

Пятна крови были неяркими и небольшими.

А я смотрела на них и думала: какое счастье, что в Киеве пролилась именно эта кровь!

Ведь все могло обернуться гораздо хуже…

Сказать честно, в это время я думала еще и о другом, не менее важном для меня. И не только для меня. В это утро другое белое полотно… осталось чистым. Опять, хотя уже дня три-четыре, как его должны были украсить кровавые пятна.

Полотно моей сорочки.

Перед свадьбой Эльга потребовала, чтобы Ингвар удалил от себя прочих жен – до тех пор, пока у нее, Эльги, не родится сын.

– Мой сын должен быть старшим твоим наследником, и он будет старшим! – сказала она, когда он пришел посмотреть, как мы обустраиваем дом, раскладывая по местам добро из укладок с ее приданым. – Мне было сделано предсказание, что у меня родится сын и станет великим воином. И ему не годится служить воеводой у старших сводных братьев. Если хочешь знать, я не вышла за Дивислава, потому что у него уже были сыновья!

Она подбоченилась и сделала шаг к Ингвару – истинная повелительница.

А он через ее плечо взглянул на меня.

Боюсь, мое лицо переменилось, хотя я старалась ничем себя не выдать. Ведь эти самые сыновья Дивислава теперь жили здесь, со мной…

– Уговорила, – сказал он, не сводя с меня глаз. – Удалю всех.

В тот же вечер я наткнулась на дворе на одну из них, уличанку Славчу. Она плакала, прикрывая лицо варежкой, а рядом стоял довольный Хрольв с мешком в руках.

– Что случилось? – Я остановилась.

– Теперь она моя! – Хрольв радостно ухмыльнулся. – Князь мне отдал. Насовсем, сказал. Потому что я хороший парень!

– Ох… – Я вспомнила утренний разговор. – Славча, ну что ты плачешь? Я уж подумала, тебя за Хазарское море продают! А Хрольв и правда хороший человек, ты счастливо с ним будешь жить.

– Я знаю, – всхлипнула она.

– А чего слезы льешь?

– Для порядку.

Я засмеялась, Хрольв тоже засмеялся, вскинул мешок на плечо, взял ее свободной рукой за руку и повел со двора.

Двух других жен Ингвар тоже отдал старшим хирдманам, у кого не было своих.

Сейчас он готов был исполнить любую просьбу Эльги, даже с избытком.

Она была такая – всякий, кто видел ее и говорил с ней, желал угодить ей, сам не зная почему.

И вот все радостно кричали, глядя на смазанные красноватые пятна на белом льне, и Мистина громче всех.

Можно было подумать, он – родной брат невинно оболганной девы и теперь сильнее всех радуется ее оправданию!

А я даже не могла радоваться – я ведь в ней и не сомневалась.

Бог хранил ее и вел по предначертанному пути, не давая сойти в трясину.

А вот что делать мне? Совершенно того не желая, я теперь несла в себе угрозу тому витязю, пророчество о рождении которого мы с ней слушали вместе. В той избе, где старая пряха судьбы сидела на полатях, на полпути от земли к небу, с длинным копылом между ног…

Еще три дня продолжались свадебные пиры.

Потом настала Коляда.

В эти дни мне всегда страшно. С самого детства.

Помню, как родичи собирались за столом, а на нем была поставлена отдельная миска для мертвых и положены ложки. Эльгина мать всегда клала ложку и для своего первого покойного мужа, и Вальгард не возражал: тот был достойный человек, так почему не предложить и ему каши?

Мы, дети, лежали на полатях тихо-тихо, прислушивались, пытаясь уловить присутствие чуров. Их нельзя видеть, они сказываются только звуком, а еще могут прикоснуться к руке, передвинуть что-то, уронить слезу на лицо спящего…

И когда приходили личины – собирать припасы для треб и обчинного пира, я всегда забивалась в самый дальний угол.

Мне все казалось, что они пришли за мной…

Коляда в Киеве была иной: здесь тоже ходили личины, много дней подряд было шумно, везде пировали, шуточно дрались. А порой и не шуточно – уж слишком разный народ здесь собирался.

Пылали костры в святилище на Горе и на верхних уступах Подола.

Повсюду бродили и ползали пьяные. Однажды я нашла под чьим-то тыном человека с окровавленной головой, и он показался мне знакомым. Я взяла чистого снега, промыла ему лоб, перевязала платком – это был тот самый вестник, Бьярки Кривой. Он не сразу меня узнал и почему-то называл Сиббой, но потом вспомнил, кто перед ним.

И я привела его домой, то есть к Ингвару – я жила у них с Эльгой. Сама не понимая, зачем привела. Просто не могла смотреть, как лежит в снегу и крови человек, которого я знаю по имени. Я ведь выросла в краю, где на день пути нет ни одного незнакомца, и не привыкла еще обитать в таком месте, где почти все чужие и человек может умереть под тыном, хуже собаки, не знаемый никем…

Наверное, я это сделала еще и потому, что мне было слишком тоскливо. Здесь жило с полтора десятка моих кровных родичей – не считая Эльги, еще Предславичи – и все же я была так одинока, как никогда в жизни.

С Эльгой меня разделила такая грозная тайна, что я не находила себе места.

И наконец я призналась ей.

Она сначала не поняла и удивилась:

– Но ведь твой муж умер… после Дожинок, то есть ты уже на…

Я покачала головой:

– Это не муж.

– А кто? – снова удивилась она, и видно было, что никакое подозрение ей даже на ум не приходит.

Я показала глазами на рубаху Ингвара, которую он бросил на ларе, торопясь на гулянье.

Она переменилась в лице:

– Да как это могло быть?

– Он убил моего мужа и захватил наш город…

Я надеялась, она сама все поймет. Хотя знала, что понесла я не в день битвы на Ловати, а позже, по дороге сюда.

– Да как он посмел! – в ярости закричала она. – Он мое приданое ездил добывать или другую жену себе? Вот почему он говорил, что на тебе женится!

– Что? – Теперь уже я не поверила ушам. – Что он говорил?!

– Что на тебе женится, если я за Мистину пойду! И с тобой станет киевским князем!

– Опомнись! – Я бросилась к ней. – Что ты мелешь?

Она и правда опомнилась и закрыла себе рот рукой, будто проговорилась нечаянно.

– У Киева есть князь! – мягко напомнила я. – Сын нашей с тобой двоюродной сестры Брониславы, дочери дяди Одда. Он наш племянник, мы ему зла не желаем. И сыну его. Он-то к нам со всей родственной любовью…

– Да, конечно, – кивала она, но была бледна и смотрела куда-то в пространство. – Только что же мне с тобой-то делать? Я еще не… не знаю пока… А ты уже знаешь… Никому не говори, слышишь!

Она вскочила и схватила меня за руки:

– Ни единой душе!

– Я и не скажу. Но пойми… Я думаю, это все из-за того… что с нами было в лесу. Мы разгневали чуров… из-за нас погиб Князь-Медведь. Я неправильно вошла в Навь, а ты неправильно вышла, и теперь у нас все перепуталось – мужья, старшинство детей… Нужно поискать кого-то, кто знает, как это исправить…