Сборник рассказов - Макс Акиньшин

что за чушь я несу!» — пронеслось в его мерцающем сознании. — «Какую грамоту? Что с ней Веня будет делать?»

— И то дело, — ответил посетитель. — Ему будет приятно. Ты к человеку с душой, и он тебе никогда не плюнет. У меня последний прИзыв уходил, когда, папаху мне справили. С Узбекистана выписали, понимаешь? Звание мое правильно произнести не могли, а на КПП честь отдавали. Дембеля, гражданские уже, а честь отдавали, едитя. Вот ушли они по своим кишлакам, ворота закрыли, и все… Никому уже никто не надобен. Не дует, не шумит и в боку не колет. Чисто смерть пришла. Как-то сразу…

Геннадий Кузьмич оказывал на Марка Моисеевича какое-то магическое действие. Ему неожиданно стало жалко мир, в котором бродил никому не нужный полковник Клюгенау и в котором никто не подошел бы к нему на улице.

«Надо бы Марине написать», — подумал он о бывшей жене. — «Черте как расстались».

Остаток разговора начисто выпал из его памяти. Милейший эскулап воспрял только после того, как вышедшая из палаты в полутемный коридор бабка Агаповна, бросилась на шею философствующему Геннадию Кузьмичу.

— Дитер Болен! — клич бабки подействовал на собеседников отрезвляюще. — Ты приехал!

Ошеломленный крепостью ее объятий отставник пыхтел и силился что-то возразить. Но спорить с ней было бесполезно.

— Шеви, шеви лейди, — бабка качалась на подполковнике как на трапеции. — Шеви, ван онореее!

— Дарья Агаповна, — сипел доктор Фридман, — Позвольте! Ну, что же вы. Вы мешаете, у нас тут проверка.

— Ты завтра тут будешь, пушистик? — поинтересовалась Агаповна, после минутной возни выпустив полузадушенного бронетанкиста из лапок. — А то у меня дела сейчас.

— Буду, — заверил ее Геннадий Кузьмич — Не сомневайтесь.

Успокоенная, она удалилась в сторону уборной. В ее душу стучали вечерний рассольник и макароны.

— Она в дружине у тебя? — глядя вслед пестрому халату, поинтересовался помятый военный.

— В дружине, — ляпнул, неизвестно от чего тоскующий, психиатр. — Доброволец и активист.

— Ну, завтра посмотрим, — прогудел Геннадий Кузьмич и подвел итог. — Все у тебя хорошо с агитацией, Моисеевич. Замечательная, прямо скажу агитация — намного лучше, чем у всех. Пункты оказания первой помощи, проверять не будем. Запишу, что на должном уровне. А так, завтра часиков в девять, готовьтесь к учениям.

Они попрощались как Кастор с Поллуксом, как кровные братья перед трудными делами. Геннадий Кузьмич сердечно обнял Марка Моисеевича и, не оборачиваясь, потопал к воротам. Наблюдая синусоидное движение бывшего танкиста, тихий доктор неожиданно захотел, чтобы ему вот так вот запросто, подарили папаху, а энурезники, толпами валящие из ворот с белыми билетами, отдавали ему честь. Потому как не имел он в своей жизни даже той маленькой толики нужности и уважения, о которой помнил его случайный гость.

Сострадание и печаль по чему-то потерянному и непознанному всем человечеством металась по темным зарослям. Бледная луна взирала на них с неба. Проходя мимо меня проверяющий, неожиданно остановился и потребовал:

— А ну-ка дыхни, боец.

Я дыхнул в предусмотрительно подставленное ухо, поросшее мохом седых волос.

— Показалось, едитя. Смотри у меня, — подполковник назидательно ткнул пальцем в пространство. — Бди! Что бы чего тут… Завтра учения!

Окончив на этом наставления, он погрузился в свой неземной аппарат и отбыл. Я еще долго стоял, вдыхая холодный ноябрьский воздух, и слушал хрип глушителя растворяющийся вдали. Как же все пестро и непредсказуемо, думал я, даже тут, на небольшом кусочке поверхности, где время остановилось. И еще никто не сказал, куда бежать в поисках абсолютного покоя. Развлекаясь этой мыслью, я запер ворота и вернулся в сторожку.

А Марк Моисеевич, сидя в кабинете, сочинял письмо бывшей жене.

«Здравствуй, дорогая Марина!» — начал он, и уснул, положив голову на белый лист бумаги. Припоздавшая со смертью ноябрьская муха ползала по огрызку вареной колбасы, оставшемуся от застолья. Мышь гоняла корку хлеба. Все было тихо, но завтра в этом мире недоделанных дел и недописанных писем, в котором никто никому не нужен, должны были состояться учения огнеборцев.

Смерть

Этим утром я вышел из сторожки, полагая позавтракать тем, что послали боги и щедрость круглой поварихи Анны Ивановны. Благословлены эти самые утра! В них вступаешь всем своим разумом с твердым намерением сделать что-нибудь хорошее. Принести кому-нибудь тихое счастье и радость. На крайний случай исполнить что-нибудь героическое: убить дракона, спасти девственницу, отжаться пятнадцать раз на трясущихся руках, похмелиться и бросить курить. И уж не самый большой секрет, что все эти планы не стоят даже тушки дохлого таракана, когда у твоих ворот стоит сияющий бронеинспектор Коломытов в неизменном брезентовом плаще. Оснащенный по последнему слову техники: секундомером, двумя канистрами с бензином и вчерашним перегаром.

— А ну-ка подмогни, боец, — попросил меня Геннадий Кузьмич. — Две канистрочки к входу отнеси.

И, помешав рукой стылый воздух, что, по его мнению, означало приветствие, отбыл в сторону кабинета доктора Фридмана. Попытавшись возразить, я не нашел что ответить, поэтому просто подхватил груз и побрел к зданию больницы. По дороге размышляя о справедливости и своем месте в жизни.

Поток моих малосвязанных размышлений был прерван Прохором, исторгнутым дверью, за которой лечили души. Пометавшись немного по крыльцу, солидный санитар припустил было в сторону так, как отбегает любознательный охотник, присевший по нужде на медвежью берлогу и обнаруживший, что хозяин вовсе не спит и у него свои планы на жизнь. По одному его виду было ясно, что неумолимый как время Геннадий Кузьмич успел добраться до кабинета главврача.

— Прохор! Любезнейший! — воззвал из приоткрытого окна помятый Марк Моисеевич. — Куда вы? Вы в дружине!

— Марк Моисеевич, — заблеял любезнейший Прохор, — у меня там матрасы не прибраны, боюсь, покрадут. На прошлой неделе, две штуки увели. Цыганча лазиет.

— Вернитесь, голубчик, — больным голосом приказал эскулап. — Позавтракаете и поможете на учениях. У нас недобор в дружине.

Я прошагал мимо поникшего Прохора и канистры, весело плещущие содержимым, показались на пару килограмм легче. Зрелища сегодня обещались быть.

— ……! — пожаловался миру огорченный санитар, на самом деле фраза была намного длиннее, а слова ее могли убить пару воробьев, я ее немного изменил. — Тебя тоже припахали чо?

— Проверяющий обещал каждому премию попросить у Марка, если поможем, — с чистыми