Благодетель и убийца - Полина Сергеевна Леоненко

— Я пойду к Орлову.

— Делай, что хочешь. Но знай, что вместе с моим увольнением ты бросишь на произвол судьбы ещё пять душ.

— Уходи. Ты мне противен.

Внезапно квартира наполнилась полного ужаса криком. С трудом, но я разобрал голос Поплавского. Он вопил, стоя в дверном проеме комнаты Евдоксии Ардалионовны, и не двигался с места. Жора добежал до него раньше меня, схватил за плечи и отвёл подальше, освобождая мне проход. Входя туда, я почти был уверен в том, что увижу.

Иссохшее маленькое тельце Фурманши покачивалось на веревке, перекинутой через оконную раму. Голова сильно накренилась, а на синюшном лице можно было разглядеть одни только глаза. Широко раскрытые, невидящие, они были направлены куда-то в сторону. Поплавский не переставал взывать в Богу, Жора всеми способами затыкал ему рот, а в комнату из распахнутого окна в комнату залетали хлопья снега.

Часть 2

Глава 1

Ужин, на который я был приглашен Верой и ее семьей, состоялся в субботу по моей же личной просьбе. В три оставшихся будних дня перед Новым годом меня ожидало дежурство в больнице, которое мне никак нельзя было проигнорировать.

Из-за грядущей встречи с Эллой Ивановной, я оказался в состоянии необъяснимого напряжения — последнее общение с ней больше напоминало жонглирование булавами, и я дал себе слово держаться так уверенно, как только мог позволить себе человек моего характера и положения. Как же я удивился, когда дверь мне открыло не чахнущее клеопатроподобное создание, драматично потирающее виски, а довольно бодрая леди, которая стала живо меня обхаживать. Накануне я приобрел самые лучшие конфеты, которые мог предложить мне местный продовольственный магазин, и Байракова радушно приняла их. Когда в прихожей появилась Вера, чтобы помочь матери встретить меня, я заметно расслабился, хотя и не мог не заметить, как хитро женщина улыбнулась.

Грядущий праздник преобразил и без того красивую гостиную Байраковых: все стены были украшены пестрыми гирляндами, самодельными бумажными снежинками, а дальнем углу, возвышаясь до самого потолка, на красной бархатной ткани в массивном глиняном горшке стояла ёлка. Вся она переливалась красным и золотым, и позже, расправившись с ужином, я подошел ближе, чтобы получше рассмотреть стеклянные шары, полупрозрачные фонари с розово-желтыми блестками в центре и хрустальные конфеты, напоминавшие зефир. Вера поместила в патефон пластинку, и комнату наполнили звуки приятной мелодии.

Круглый обеденный стол, застеленный белоснежной скатертью с вышивкой из серебряных ниток, был полон блюд: помимо двух бутылок приличного шампанского здесь были и две колбасные нарезки, и сельдь, и несколько салатов, и запеченная курица, а также две банки с красной икрой. Надя как раз завершала сервировать стол, когда мы вошли, и Элла Ивановна дала всем команду садиться. Я оказался напротив Веры и заметил, что один стул между мной и Надей оставался пустым.

— Лев, давайте я за вами поухаживаю. Что вы предпочитаете: брют или, может, полусладкое?

— На ваш вкус, Элла Ивановна, — как тот еще «знаток», я решил, что лучше за меня выберет человек, знающий толк в хорошем алкоголе, — только немного… да, этого будет достаточно. Разве мы не ждем еще одного человека?

— Верно, я совсем забыла… Надия, а где Филипп?

— Он очень извинялся и предупредил, что задержится минут на сорок. Просил начинать без него.

— Я так и подумала… что поделать — дипломат все-таки. Я рада, дорогая, что ты выбрала для себя хорошую партию.

— Мама, прошу тебя… — на щеках Нади вспыхнул гневный румянец, — это сейчас не очень уместно.

— На самом деле, доченька, очень хорошо ты затеяла устроить ужин заранее. Я, Лев, знаете ли, не очень люблю Новый год — вся эта шумиха вызывает у меня мигрень, поэтому последние годы праздную со своей подругой. Мы еще вместе в театре служили. — А что же вы?

— Это, пожалуй, один из моих любимых праздников. Я тоже не люблю шум и суматоху, поэтому особо не отмечаю. Хотя общая сплоченность и надежда, что грядущий год будет лучше, что удастся прыгнуть выше и ближе дотянуться руками до своей цели… это вдохновляет меня.

— О каких целях вы говорите, если не секрет? — вопрос звучал слишком испытующе, и все, включая меня, это почувствовали.

— Все мы стремимся к лучшей жизни, и я не исключение. Не хочу сейчас загружать себя и вас своими планами.

— Мама, давай я положу всем гарнир, — Вера принялась раскладывать по тарелкам картофельное пюре, и рука ее почему-то дрожала.

Вскоре в дверь позвонили, и на пороге появился последний ожидаемый Байраковыми гость. Звали этого человека Филипп Евгеньевич Долгорукий. Высокий, статный и довольно обеспеченный человек. Несмотря на молодой возраст он уже начинал лысеть, а глаза его, прозрачно-голубые, уже утратили юношеское озорство. Он с широкой, но немного деланной улыбкой поздоровался, внимательно осмотрел всех присутствующих, задержавшись взглядом на мне, и сел рядом с Надей. Затем мы представились друг другу.

Тридцатидвухлетнему Долгорукому действительно с недавних пор удалось пробиться в Министерство иностранных дел и работать под началом самого Федора Гусева — заместителя Вышинского. Однако сейчас он выполнял только локальную работу, которую обычно поручали чинам помладше. О работе Филипп рассказывал с запалом, впервые за вечер в его глазах появился блеск. Он даже припомнил несколько забавных анекдотов. Надя смотрела на него без влюбленного восторга, но внимательно, как на сложную арифметическую задачу.

— Поговаривают, что в следующем году министр может смениться, но, сами понимаете, поговаривать у нас можно только шепотом. Я предполагаю, что это будет Молотов. А что — он уже эту должность занимал, дело свое знает. А Вышинский может и в другом месте себя найти. Хотя обстановка сейчас такая, что все в один момент может перемениться. В любом случае, у меня есть все основания в скорости принять участие в какой-нибудь делегации, скажем, в Европу.

— Давайте за это и выпьем, господа, — подняла бокал хозяйка.

После ужина, Вере пришлось по настойчивой просьбе матери сыграть несколько романсов, а после Филипп и Надя отправились на прогулку в парк. Когда же Элла Ивановна увидела, что я засобирался домой, она как будто невзначай отправила Веру вслед за сестрой, а когда та ушла, принялась обхаживать меня, помогая надеть пальто.

— Лев Александрович, можно поговорить с вами откровенно?

— Разумеется.

— Я не такая наивная, как может показаться. От меня не ускользает то, как моя дочь на вас смотрит, да и вы… словом, все довольно прозрачно. Я даже не