Овидий Горчаков - Если б мы не любили так нежно

Шторм бушевал почти непрерывно. Как ни крепился Джорди, но, когда обогнули полуостров и вошли в Скагеррак — самый западный из проливов, соединяющих Немецкое море с Балтийским, их корабль стало так швырять, что и он, последним из джентльменов удачи, поддался морской болезни.

Джордж Лермонт умирал не только от морской болезни, но и от стыда: он, сын капитана Лермонта, мечтавший о море, не переносит качки! О как хотелось ему домой! Кормили сносно, наравне с командой — по фунту солонины и фунту свинины в день. Но он не мог ничего есть. Его выворачивало наизнанку. Уже и корабельщики опасались, что им придется хлебнуть рассола в нелюдимом Северном море в компании Дейви Джонса — морского дьявола. В довершение ко всем мукам между мысом Скаген и шведским берегом, где пролив всего уже, рукой подать, из тумана показалась грозная шведская эскадра из восьми многопушечных судов во главе с огромным трехмачтовым левиафаном «Каролус». Как раз пробило восемь склянок, и уже садилось солнце в мглистом небе, когда дозорный на мачте крикнул сверху:

— Справа по борту военные корабли! Приказывают нам убрать паруса!

Эскадра открыла огонь, но старую калошу с английским флагом спас густой туман — они ушли с дырами от ядер в парусах. Только промысел Божий спас Джорджа Лермонта от бурь и шведских пушек.

От шведов удирали на всех парусах, делая благодаря попутному ветру почти десять узлов.

— Слава Господу Богу! — изрек своим громолодочным басом Дуглас, командир наемников.

Во время обстрела наповал убило ядром бакалавра Маклеода, а ведь он, бакалавр Лермонт, стоял рядом, и если бы бриз снес ядро на пол-ярда, тут и закончилась бы его Одиссея в самом начале. Не Маклеода, а его обернули бы в саван и опустили за борт в ледяную воду. За кормой долго кричали и носились над волнами гигантские альбатросы. Теперь одним альбатросом будет больше — моряки верили, что эти птицы — души людей, погибших в море.

Было над чем призадуматься. Сначала тот наемник из Перта, теперь — этот несчастный Маклеод, кажется, из Сторновея, главного города на острове Люис…

Люис?! Да ведь сэр Джеймс Лермонт погиб из-за похитивших его туземцев Маклеодов (MacLeod clan). Лермонты выкупили его за баснословную сумму, но измученный пытками рыцарь умер, так и не доплыв до замка Балькоми в Шотландии…

Был этот парень из Сторновея дик, весел, могуч.

Когда Джордж рассказал после бури о Маклеоде, он спросил дядю:

— Почему погиб он, а не я, скажем? Ведь он воевал уже десять лет в Ирландии.

— Все мы в руках Божиих, — отвечал ему Дуглас. — На все воля Божия…

Что это? Судьба, рок, удача, фортуна? Или в самом деле Божий промысел? Существует предопределение или всем на свете правит случайность? В семнадцать юношеских лет начинаешь задумываться над этими проклятыми вопросами, когда вдруг почувствуешь близкое дыхание смерти и бренность своего существования.

Весь 1613 год станет для Джорджа Лермонта годом смертельного риска. А ведь умри он, не было бы у России и всего мира поэта Лермонтова!

Как Джордж узнал потом, Польша уже тринадцать лет воевала со Швецией. Его новый сюзерен Сигизмунд III был прежде королем Польским и Шведским, но в 1604 году шведы свергли его. Вот Сигизмунд и вел войну за потерянный трон, не довольствуясь оставшейся короной. Война в 1613 году шла на землях Ливонии, Курляндии, Лифляндии и Эстляндии. Несмотря на блестящие польские победы в начале войны, теперь верх одерживал король Швеции Густав II Адольф: — Непобедимый Лев Севера. Наверное, он сам вел свою эскадру к ганзейскому острову Готланд, севернее которого лежал Стокгольм.

— Прекомическая, джентльмены, ситуация! — усмехался, крутя залихватский ус, рыцарь Огилви. — Защитники протестантов — шведы едва не потопили своих единоверцев — шотландцев, которые плывут прочь от своего протестантского монарха, чтобы служить его католическому величеству королю Польши!

В Данцигскую бухту вошли в блистательный солнечный полдень. Когда корабль бросил якорь в гавани, капитан отправился в шлюпке на берег. Шотландцы, собрав свои нехитрые пожитки, высыпали на борт и любовались прекрасным портом, старинным и богатым ганзейским городом, который поляки называли Гданьском. Над множеством кораблей реяли флаги Гамбурга, Бремена, Любека и других городов Ганзейского союза, или лиги, — всего в эту лигу входило почти девяносто городов. Были тут и флаги Англии, Нидерландов, Франции. Вот уже почти три века бороздили суда Ганзы холодные воды Северного, Балтийского и других морей. Теперь, правда, для немецких купцов наступили нелегкие времена, могущество Ганзы клонилось к закату. Восточные германские города постоянно ссорились с западными. Росла сила ее противников — Англии, Швеции, Руси. Военный флот Ганзы не мог соперничать с флотами великих морских держав. Открытие Америки круто изменило направление торговых путей.

Когда-то сюда заходили и корабли из Новгорода Великого с мехами и серебром, со строевым лесом, медом и воском для всей Европы, с шелком и другими товарами Востока из-за Волги и Каспия. В Новгороде Великом расположились богатые ганзейские конторы. В 1478 году Царь Московский Иван Васильевич (Грозный),[40] поддержанный татарской конницей, после долгих войн захватил господин Великий Новгород, казнил многих бояр и купцов и увез к себе новгородский вечевой колокол.

Капитан вернулся с каким-то роскошно одетым рыцарем с плюмажем над сверкающим шлемом и дорогим красно-белым плащом с расшитым серебром голубым Андреевским крестом. Этот человек первым поднялся на борт. Джордж взглянул на него и обомлел, а в следующую секунду рванулся вперед и едва не крикнул: «Папа!»…

Капитан, поднявшись вслед за рыцарем, прочистил горло и сказал громко:

— Джентльмены! Представляю вам вашего начальника главного капитана Его Величества короля Польского и Шведского Сигизмунда[41] Третьего Питера Лермонта!

Питер Лермонт! Великий Боже! Да ведь это младший брат покойного отца и, следовательно, родной его дядя! В семье Лермонтов его называли «черной овцой». В семнадцать лет он убил южника на дуэли в Стирлинге и бежал неизвестно куда. Это было десять, нет, двенадцать лет тому назад. И с тех пор никто ничего не знал о судьбе Питера Лермонта…

Подойти? Назваться?.. Но ведь он сбежал из дому — как отнесется к этому его дядя?

Мало-помалу Джордж Лермонт, отступая, затерялся в толпе будущих кондотьеров.

А капитан тем временем оглядывал пеструю толпу земляков, и Джорджу совсем не понравился взгляд дяди Питера. В нем было высокомерие и презрение и в то же время сожаление и сострадание. Взгляд его яснее всяких слов говорил джентльменам удачи: «Эх, дурачье вы, дурачье! На какое дело вызвались! Все вы жалкие смертники!» А вид у солдат фортуны и впрямь был жалкий и разнесчастный: подобно Джорджу, почти все они болели морской болезнью, растеряв всю свою воинственность.

Но ведь капитан короля Польского, как его там, тоже был солдатом фортуны, и фортуна отнюдь не повернулась к нему задом, судя по дорогому его оружию и платью!.. Фортуна ласкова к немногим, но каждый солдат убежден в душе, что станет ее избранником.

— Кто у вас за старшего? — зычно спросил капитан. Вперед шагнул гигант Дуглас. Питер Лермонт смерил его взглядом, кивнул.

— Как зовут? — спросил он коротко.

— Дуглас, — рокотнул великан. — Джеймс Дуглас. И не притворяйся, Лермонт, что ты не знаешь меня.

Наемники переглянулись — все знали о вражде этих двух кланов.

Питер Лермонт умудрился свысока кинуть взгляд на торчавшую перед ним башню, хотя он был ростом намного ниже этого Дугласа.

— Список! — произнес он повелительно, протягивая руку.

Дуглас не спеша и словно нехотя стал рыться в карманах, достал наконец и сунул Лермонту список команды.

Питер Лермонт небрежно пробежал список глазами, и вдруг брови его взметнулись.

— Джордж Лермонт, подойди сюда!

Джордж, пунцовея, вышел вперед на заплетающихся ногах.

Питер Лермонт впился в него взглядом. До чего же похож он на брата!..

— Сын Эндрю Лермонта? — бесстрастным тоном спросил главный капитан.

— Да… — чуть слышно сказал в ответ Джордж. Ведь врать он не умел.

— Следуй за мной, племянничек! А вы, — он перевел властный взор на наемников, — завтра поплывете со мной в Варшаву. Здесь на берег сходить не разрешаю. Карантин по случаю черной оспы.

Дуглас молча проводил его хмурым взглядом.

— Будь я проклят! — пробурчал он. — Чтобы Лермонт распоряжался Дугласом — такого еще не бывало! Клянусь победой сэра Джеймса Дугласа над маврами, это не к добру!..

Сэр Джеймс Дуглас любил клясться семьюдесятью битвами своего самого славного предка и тезки главного стража Пограничья при великом Роберте Брюсе; и его пятьюдесятью семью победами и тридцатью поражениями, почти столь же славными, как и победы.