Cага о Бельфлёрах - Джойс Кэрол Оутс

Но откуда они взялись, в таком несметном количестве? Плодясь, как кролики, как тля? Судя по всему, все они вышли из чрева одной женщины, жившей при поселке на лесозаготовках и беззастенчиво называвшей себя «стряпухой». Она жила в разных бараках, с разными мужчинами. Переходила из лагеря в лагерь, из Пэ-де-Сабль в Контракёр, из Маунт-Киттери ближе к бескрайним сосновым лесам к востоку от Маунт-Чаттарой — в зависимости от времени года; она перемещалась во главе группы из двух-трех скво, нескольких белых женщин и одной девочки-идиотки, бесформенно жирной, которая сосала большой палец и большую часть времени хныкала, прерываясь, только если ела или была с мужчиной. Откуда именно явилась эта вереница шлюх с букетом болезней: привела ли их в горные поселки лесорубов сама Варрел (которая обращалась с ними сурово, но без жестокости) или они встретились там случайно и решил и сколотить «команду» из соображений безопасности, — не знал никто. Как-то раз самая молодая и красивая скво, напившись кукурузным виски до потери сознания, попыталась заколоть ножом бригадира лагеря Пэ-де-Сабль и довела бы дело до конца, если бы его дружки не оттащили ее; но, как правило, Варрел держала своих девочек в узде. Она была высокой, с расплывшимся телом, с покладистым характером, лицо у нее было некрасивое, но приятное, а нос, похоже, был когда-то сломан. Ей было немного за тридцать, ее слоновьи ноги были сплошь покрыты сетью варикозных вен, но болтали, что когда-то она была Невероятно хороша собой… по крайней мере, в глазах мужчин этого края, которые месяцами не видели женщин. Она ругалась, как мужчина, была остра на язык, откровенна, любила пошутить и никогда не плакала. И никогда ни о чем не жалела.

У нее родился сын, Рубен. Потом еще один. И еще, и еще, с промежутками в несколько лет. Она покинула лагерь лесорубов и стала жить с мужчиной; потом снова бродила из города в город, живя у своих детей, если те соглашались приютить ее. В конце концов, по слухам, она спилась и умерла — а ведь была еще далеко не старухой, ей было примерно под шестьдесят. Но в этой части света у женщины век короткий. (Джермейн, жена Луиса, вспоминала, что однажды видела, как эта старая Варрел — омерзительное существо — мочилась прямо на улице в Бушкилз-Ферри. Ужасное зрелище! Какой стыд, у всех на глазах! Джермейн тогда ухватила свою дочь Арлетт за руку и велела ускорить шаг и не оглядываться, но, конечно, своенравная девчонка оглянулась и даже захихикала, мол, вот гадость-то.)

Всем было известно, задолго до того линчевания, что у Варрелов зуб на Жан-Пьера — они считали, что он надул их при покупке какого-то земельного участка. (Жан-Пьер купил его у них. За наличные. Конечно, это была не огромная сумма, но большего они и не ждали и были, положа руку на сердце, благодарны за полученное.) Но они завидовали ему, как позже его сыну Луису и как любому относительно преуспевающему человеку в округе — то есть всем, кто не был по уши в долгах или не тянул из последних сил пару ссуд. Если кто-то из Варрелов и делал попытку занять видное положение в городе, как, например, Силас, вошедший в долю гостиницы «Белая антилопа», то предприятие непременно терпело крах или, еще не успев застраховаться, гибло от огня, или просто потихоньку умирало, в чем никого нельзя было обвинить. Девушка, вышедшая за родственника мирового судьи, вскоре вместе с мужем покинула здешние места; они купили участок в Орегоне, и больше о них никто никогда не слышал. Майрон, служивший в милиции штата, по слухам, начал быстро делать карьеру — дорос до старшего лейтенанта, потом до капитана или майора, — но в один прекрасный день он вернулся домой разжалованный, с кривым, напоминающим червяка, шрамом на правой щеке, с выходным пособием в тридцать пять долларов и безо всяких объяснений. Время от времени он нанимался работником на фермы, часто работая бок о бок с индейским юношей Шарлем Ксавье, которого сразу невзлюбил. Индеец, и чтобы с таким имечком! Да еще делает вид, что принял католичество, подумать только! Для белого работать наравне с краснолицым полукровкой, считали Варрелы, было оскорблением.

Шарль Ксавье был невысок для своего возраста, и считалось, что он немного отстает в развитии (он был сиротой — его, новорожденного, нашли, завернутого в какие-то тряпки, на одной из улочек Форт-Ханны морозным мартовским утром); однако его некрупные, но крепкие плечи и руки были отлично развиты, и он мог работать в поле или саду часами напролет, ни на что ни жалуясь. Его ценили как хорошего работника, но не особенно любили — даже жены фермеров, по привычке жалевшие его (как никак, сирота, да еще христианин), потому что из-за его слишком узкого подбородка, черных нависающих бровей и угрюмой молчаливости создавалось впечатление — возможно, ошибочное, — что он враждебно настроен даже к дружелюбным белым.

В день открытия Великого канала (который на протяжении нескольких миль пролегал параллельно широкой, бурной Нотоге), когда в деревнях и городах вовсю звонили колокола, в небо запускали фейерверки и шутихи, а со стен старых фортов стреляли пушки, вдруг загорелась — очевидно, неслучайно — башня с кукурузным силосом, принадлежавшая фермеру по имени Икинс, который жил у заброшенной Военной дороги; а поскольку все пожарные-добровольцы отправились на празднование по поводу открытия канала и находились далеко, то огонь разбушевался в полную силу, амбар по соседству тоже занялся и сгорел дотла. Во всем обвинили индейцев, потому что у Икинса был конфликт с молотильщиками, все из индейцев, которых он недавно нанял, но был вынужден уволить (они начали работать как следует, но вскоре утратили и энергию и прилежание); но индейцы, именно эти индейцы, исчезли.

Потом, совсем в другом месте, ближе к озеру, загорелся сеновал, принадлежавший зятю бывшего работорговца Рейбина, и снова обвинили индейцев. Шарль Ксавье, который в это время бежал по грязной центральной улице деревни, хотя и принадлежал, или считалось, что принадлежал, к племени, считавшемуся «союзным» (несмотря на свою малочисленность, в последней войне онондоганы сражались на стороне местных войск против британцев), был немедленно схвачен группой мужчин и приведен в «Белую антилопу», где его стали допрашивать о пожаре, произошедшем два часа назад. Чем сильнее мальчика накрывал страх, тем больше возбуждались и выходили из себя его дознаватели; чем