Посторожишь моего сторожа? - Даяна Р. Шеман

приговор. Вы не знали? Будете знать. Однако в ваших силах сделать так, чтобы последние дни его жизни не были мучительными. От вас зависит, будут ли к нему применяться особые средства воздействия или он будет ждать приговора в одиночной камере, и никто к нему не прикоснется.

— Что вы хотите от меня? — сухо спросила она.

— Я предупреждаю вас: отказ отвечать на мои вопросы грозит вашему мужу большими… неприятностями. Если меня не удовлетворят ваши ответы, нам придется воспользоваться дубинками и, возможно, шваброй. Встать!

Она вскочила с кресла. Рассказанные Альбертом ужасы всплыли в ее утомленном мозгу. Кровавые отпечатки на стенах, внутренности на полу, веревка, привязанная к люстре, лопнувшие стекла, петля на шее, мертвая Катя, Катя в гробу, раны на ее ногах, волосы, в которых запутались грязь и песок…

— Сесть!

Она покорно села. Не может такого быть, это не произошло с ней, светлое утро раскололось, картина лежит на дне реки, разве она успела закончить ее?

— Встать!.. Сесть!.. Встать!..

Приказы сыпались много раз, но она не считала — разум разучился считать.

— Сесть!.. Это ваш муж убил Альму Хазер, свою первую жену?

— Он ее не убивал! — выпалила Мария.

— Не врать! Кто ее убил, если не он?

— Никто ее не убивал.

— Значит, это вы ее убили? Так? Если не он, то вы?.. Так и запишем.

— Я ее не убивала.

Но он уже писал в блокноте.

— Кто выписал вам разрешение?

— Что? Какое разрешение?!

— Разрешение на брак! Кто вам его выписал? Вы должны были получить бумагу, которая свидетельствует, что у вас нет еврейской крови. Кому вы заплатили?

— У меня нет еврейской крови!

— Возможно, нет. Но вы же знаете, что не можете это доказать. Вы иностранка, у нас нет записей о ваших родственниках.

— Ошибаетесь. Сведения хранятся в архиве, который был вывезен из моей страны… там есть данные о моих родственниках. Я… никто не усомнился в моей справке.

— Кто хранит эти записи и выписал вам разрешение? Фамилию и место жительства! Не заставляйте меня напоминать.

Пересилив себя, она ответила. Во рту появился привкус крови — она и не заметила, что прикусила себе щеку.

— У вашей сестры была такая же справка? — спросил он записывая.

— Она ее не получала. Но в ней тоже нет еврейской крови.

— Вы уверены? Мне сказали, что вы единокровные сестры, матери у вас разные. Что вы знаете о ее матери?

— Какое это имеет отношение, если она мертва? — выпалила Мария.

— Ваш гость и старый приятель имел с ней некоторые сношения.

Так вот, чего он добивается! Чтобы она наговорила всякой чуши об Альберте!

— Мне ничего об этом неизвестно, — поспешно ответила она, — спросите лучше моего гостя, я не лезу в чужие отношения.

— И о его отношениях с Аппелем ничего не знаете? Напоминаю… Вы знаете, что Аппель увлекается мужчинами?

— Знаю! И что с того? Все знают!

— И Альберт? На чем, получается, выстроена их… дружба?

Мария открыла рот, чтобы возразить, но вовремя прикусила язык. Не хватало из-за Альберта попасть в большие неприятности! Но какова мразь, как выворачивает наизнанку факты! Послушать его, так у них рассадник порока, сплошь изменники, гомосексуалисты, евреи и несанкционированные маньяки!

— Вы не можете не знать, что Аппель раньше был вражеским журналистом. Что могло быть общего у сына партийного идеолога и журналиста-предателя?

— Вы… только что сказали, что… Альберт спал с моей сестрой. — Все же стоило обороняться. — Как же он мог спать с Аппелем?

— А есть личности, которых интересуют оба пола.

Возразить было нечего. Но она сказала:

— Аппель давно служит партии. У него много заслуг, он пишет речи первым лицам…

— Возможно, партия в нем ошиблась. А кузен Альберта, Альбрехт… вы много о нем знаете?

— Почти ничего.

— Но он бывает у вас в доме! Вы слышали от него… странные религиозные… тезисы?

— Слышала, — мрачно ответила Мария. Кого-кого, а Альбрехта она спасать не собиралась.

— Альбрехт многих пытался обратить в свою веру?

— Я слышала, он говорил о своих религиозных… вкусах.

— Они кажутся вам странными?

— Это меня не касается.

— Между тем известно, что Альбрехт занимается пропагандой своей религии в своей части. Его радикальная вера беспокоит сослуживцев, на него жалуются.

— Мне казалось, его религия вполне идет в ногу с партией, — ответила Мария.

— Ничто, что не признано партией, не может идти с ней в ногу. Также жалуются на его садистские наклонности. Вы об этом что-то знаете?

— Да, ему нравится мучить людей. Он мучил кого-то из сослуживцев?

— Нет. Однако… солдат партии не может быть… его обязанность — безразличие к виновным, а не удовольствие от их пыток.

— Неужели это имеет значение? — устало спросила Мария. — Если результат один и тот же, зачем вам знать, что испытывает исполнитель?

— Таков устав партии. Своей жестокостью, несдержанностью в садистских удовольствиях ваш гость подрывает свое достоинство и достоинство партии. Вы не согласны?

Мария отмолчалась. Логика партии ускользала от нее. Если даже Альбрехт, великолепный исполнитель воли партии, но с маленьким психологическим недостатком, признавался хозяевами бракованным, то что говорить об остальных? Сейчас спросят о Петере Кроле и Софи, решила она и слабо улыбнулась, воображая, сколько мерзостей можно наговорить о доносчике. Его бы она утопила с наслаждением, достойным маньяка Альбрехта. Но о Кроле и Софи ее не спросили. Человек перестал писать и спрятал блокнот.

— Вы у себя собрали вражеский клубок, — заявил он с пустыми глазами. — Заговор, мужеложество, убийство, в котором не хотите признаваться, купленные справки о чистоте крови… Кто может ручаться, что в заговоре не участвовали все обитатели и гости этого дома?

— Не знаю.

— Если хотите, чтобы ваш муж умер без лишних повреждений, подумайте. Вспоминайте, что знаете об остальных. Я буду ждать вас в столице, вам передадут, в какой кабинет обратиться.

— Что с моим мужем? — перебила его Мария. Она обессилила, а с этим прошел и страх, она слишком устала, чтобы бояться.

— Мы увезем его. Собирайте вещи в тюрьму.

И, потрепав ее по щеке, как ребенка, он вышел.

Мария кое-как встала, но немедленно села обратно. В голове у нее шумело, мысли разбегались. С оставшейся силой она ударила себя по лицу и от резкой боли вспомнила, что нет времени рассиживаться, а нужно действовать. Ей не выбраться, они нашли, как держать ее, и заставлять говорить, свидетельствовать против старых знакомых, только бы обеспечить мужу безболезненное ожидание смерти. Дитер, провалиться тебе, зачем я вышла за тебя замуж? К чему были жертвы? К чему была смерть Альмы — чтобы его жизнь закончилась на виселице, а ей доносить, пока она