Эптон Синклер - Широки врата

Темнота нашла его среди гор между Гвадалахарой и Куэнки. Здесь шел дождь, и было очень холодно, дорога скользкая и опасная, и была необходима крайняя осторожность. Ланни уже сталкивался с одним несчастным случаем, и теперь он столкнулся с другим снова. Какой-то автомобиль столкнул крестьянскую телегу и уехал, не оказав помощи. На обочине дороги сидела семья, женщина с ребенком на руках, с нею ютились трое других детей, мужчина стоял на проезжей части, протягивая руки словно в молитве. Телега загораживала дорогу, так что Ланни пришлось остановиться. Он вышел из машины, думая помочь мужчине установить телегу в вертикальное положение, но обнаружил, что осел сломал ногу. Ребенок был выброшен из телеги и может быть ранен. Там сидела семья, мокнувшая под дождем и с перспективой замёрзнуть до рассвета.

Ланни сказал: «Хорошо, я возьму вас, если вы хотите ехать». Мучительное решение, над которым они плакали. Здесь было все, что они имели в этом мире, а ведь все украдут. Телега! Не может ли сеньор буксировать телегу? Нет, сеньор не мог, и он вернулся в машину и сказал: «Adíos» Тогда женщина начала плакать. Жизнь ее малыша может быть поставлена на карту. Она забралась на заднее сиденье с ее ребенком. На другую сторону Ланни сложил чемоданы поверх картин. Остальные дети вскарабкались рядом с матерью. А что собирается делать отец? Оставаться со своей телегой и вещами? Кто бы мог помочь ему переместить их? Кто бы мог одолжить осла в такие времена? И как он мог потом найти свою семью? Санта Мадонна, что делать бедному labriego?

Ланни сказал «Adíos» еще раз, тогда человек нагнулся вперед и сел на сиденье рядом с водителем, уткнувшись лицом в свои руки, и затрясаясь в рыданиях. С этими драгоценными вещами он мог начать жизнь заново, но без них он стал нищим! Ланни подумал о несчастном осле и вытащил свой пистолет. Крестьянин был ошарашен. Он никогда не слышал о такой идее. Чтобы управлять borrico, да, конечно, но жалеть borrico, что безумные иностранные понятия! Ланни сказал: «Можете ли вы на нём ездить? Нет. Хорошо, тогда, почему удивляетесь тому, что я делаю?» Он пустил пулю в мозг бедного существа. Женщина закричала, дети сжались, и они боялись его ещё долгое время.

Ланни поехал со своим дополнительным грузом, помня предупреждение Рауля о бензине. Но он знал, что Рауль сделал бы то же самое, если бы он был здесь. Автомобиль был полон неприятных запахов, labriegos пахли достаточно плохо в сухую погоду и на открытом воздухе, но если намочить их и поместить в крошечное пространство, запах становится чем-то ужасным. Все они дрожали от холода, поэтому он не мог открыть другое окно. Они продолжали стонать и всхлипывать, рассказывая Ланни вещи, которые он мог понять только наполовину, из-за их старомодных слов и оборотов, которые он никогда не слышал. Но у них были то, что не нуждалось в наименовании, испанские pulgas. И эти активные маленькие существа открыли для себя новое пастбище, и оно должно быть особенно сочным. Ланни был в муках. Но он сказал себе, что это была война.

Он думал выгрузить пассажиров в Куэнке. Но, «Кто будет заботиться о нас, сеньор?» — спросили они, и что он мог ответить? Он знал, что в этом древнем городе было семь ворот и собор с известными решетками, но есть ли там государственная больница? Он не знал, и не было никакого способа узнать это после полуночи. Этот несчастный человеческий груз знал, что они безнадежно утратили свои вещи, и теперь у них была только одна мысль, как убраться как можно дальше от войны. Кто мог знать, когда ужасные мавры появятся в Куэнке? Снаружи была тёмная ночь, было холодно и мокро, но в этой машине было тепло, как никогда не было, они никогда не мечтали о таких подушках или таком безопасном и быстром движении. — «Пожалуйста, сеньор, возьмете нас туда, куда вы едете!»

Так Ланни вёз их весь путь до Валенсии. Там было тепло и светило солнце. Он купил еду и молоко для детей, дал родителям деньги и разместил их в общественном парке, уже переполненном беженцами. Страдание любит компанию, и, вероятно, правительство позаботится о них всех. Они поблагодарили его, и он поблагодарил их в ответ, потому что они говорили свободно и рассказали ему много об испанских крестьянах. У них была тяжелая жизнь и теперь их ожидает ещё худшее, но все же они оставались любезными, и думали, что Señor americano, который управлял самоходной колесницей, оборудованной магическими голосами из Мадрида, Барселоны и Севильи, должен, безусловно, быть по крайней мере, двоюродным братом Святого семейства.

Ланни поехал в штаб армии и доложил приятному офицеру, что он видел в Мадриде, и получил разрешение на пересечение границы, а также помощь в получении последней заправки бензина. Затем он посетил придорожную аптеку и купил немного порошка, чтобы защитить себя от pulgas и piojos. Он щедро посыпал этим свою машину, себя и свою одежду. Кроме того, он открыл окно и пусть свежий бриз Средиземноморья выдует запах милосердия из его небесной колесницы.

А радио рассказало ему, что армии Франко начали свою тотальную атаку на линию реки Мансанарес. Поворачивая ручку настройки, можно было услышать, что мосты были взорваны, и что Интернациональная бригада твердо оборонялась, или же, что Националисты сметали все перед собой. «Националисты» был термин, который был выбран Франко для своих мавров и Иностранного легиона, подкрепленных итальянской и немецкой артиллерией, самолетами и танками. Или, возможно, это было название, которое капиталистическая пресса за рубежом придумала для него. Во всяком случае, он требовал, чтобы все корреспонденты использовали этот термин, и угрожал тяжелым наказанием тем, кто называл его войска «мятежниками», или чьи газеты могли бы вставить это слово в депеши своего корреспондента.

Прослушивание гражданской войны в эфире и находиться в аудитории, а не на сцене, было гораздо приятнее. Ланни подъехал к границе и вновь въехал во Францию. В Перпиньяне он отправился в отель и принял ванну с карболовой мылом. Потом послал телеграммы своей матери и Рику, и ещё один сеньору Сандовалю, сообщая, что высылает чек по почте. Он и Труди договорились, что он не будет посылать телеграмм, поэтому он написал ей записку, сказав, что с ним всё хорошо и успешно, но устал после тысячи километров езды без сна.

Он спал, и всю ночь ему снилось, что он слышит десяток гроз сразу. Утром он тщательно осмотрел свою одежду и сам ещё раз вымылся с мылом. Потом позавтракал, первый раз по-настоящему с тех пор, как покинул Париж. Затем он быстро организовал проявку и распечатку своей плёнки. И имея перед собой все фотографии, он послал ночную телеграмму своему отцу, в таком иносказании:

«Ваш друг, страдающий ожирением, желавший получить лицензию на патенты, их украл, как я и предсказывал. наблюдал его воровство в действии получил полный набор фотографий, включая номер двигателя. Направляю всё заказной почтой дубликаты храню ожидаю комиссии вспомни предыдущий запрос я его получу Бьенвеню. Ланни».

Глава двадцать седьмая. К могиле пыльной[163]

Ланни проявил бы бездушие, если бы находясь рядом со своей матерью, не посетил бы её и не рассказал бы ей о своих приключениях. Кроме того, он хотел забрать свои деловые заметки, и Золтан хотел пару работ Дэтаза, чтобы показать их клиенту. Так Ланни приехал в Бьенвеню, и первое, что он сделал, он отправил всю свою одежду в химчистку, поставил тазик с формальдегидом на пол своего автомобиля и запер его там на всю ночь. Бьюти была в ужасе от его энтомологических злоключений и была ими взволнована гораздо больше, чем бомбами и снарядами. «Nom de dieu!» — воскликнула она. — «Не вздумай рассказать кому-нибудь об этом!» Тот факт, что испанские крестьяне жили с блохами, клопами и вшами всю жизнь, казалась ей определенным доказательством тщетности попыток поднять их по социальной шкале общества. Это должно заставить Ланни отказаться от своих тревожных розовых представлений раз и навсегда.

«Слушай, старушка», — сказал он, — «не думаешь ли ты, что если бы им платили достаточно хорошо, чтобы они могли купить инсектициды, то они могли бы быть рады сделать то, что ты и я всегда делаем?»

Так мать и сын опять вступили в спор. Кто был виноват в войне на Пиренейском полуострове, и кто должен выиграть? Бьюти согласилась с отцом своего сына, что вмешательство Альфи в этот беспорядок представлял отъявленный ужас. Бьюти слышала рассказы о безобразиях от своих светских друзей, и её не убедило, когда Ланни сказал: «Нет, дорогая, в Испании не сгорела ни одна монахиня, просто их лишили права обучать испанских детей суевериям». Максимум, что он мог добиться своими аргументами, это заставить ее вернуться к своей прежней позиции, что война есть зло, и что она была против нее всегда и везде. «Хорошо», — сказал он. — «Скажи это генералу Франко, который вторгается в Испанию с армией, состоящей почти полностью из иностранцев».