Граф Брюль - Юзеф Игнаций Крашевский

не приходил, опять возвращался к своим прерванным мыслям. Несколько раз взор его падал на часы, стоящие на камине, так как обремененный столь многими обязанностями, он должен был считаться с временем так же, как считался с людьми и деньгами.

Лицо его, несмотря на труд и волнения, не потеряло свежести и блеска глаз. Это был человек, обещавший надолго сохраниться и имеющий более надежды, чем воспоминаний.

Внутри дома стали отворяться двери. Брюль прислушался; шаги приближались: тихая, осторожная походка позволяла догадываться, что она принадлежала человеку, который обыкновенно ходил к другим, но к которому эти другие никогда не ходили.

— Это он, — прошептал Брюль и приподнялся в кресле, — да, это он.

Послышался легкий, почтительный стук в двери, как будто кто-то ударил мягкими пальцами по бархатной портьере.

Брюль тихо сказал: «Herein»[12], и двери отворились и снова заперлись, не издав ни малейшего звука. В них стоял человек из категории тех, что можно встретить только при дворах, так как они как будто родятся придворными, и хотя колыбель их стояла в конюшне, гроб, наверное, будет стоять во дворце.

Он был высокого роста, силен, ловок, гибок, как клоун; но осанка его была ничто в сравнении с лицом. При первом взгляде на этом лице ничего нельзя было прочитать. Черты без выражения, холодное лицо, общее, весьма обыкновенное, что-то ни красивое, ни дурное, но останавливающее на себе внимание.

Под морщинами, которые исчезали, когда он молчал, были припрятаны все пружины, приводящие в движение лицо. Он стоял у двери спокойно, до того сжав губы, что их почти не было видно, и покорно ждал, когда к нему обратятся.

По костюму нельзя было судить о его положении в свете. Он не был роскошен и не бросался в глаза. Темное платье, стальные пуговицы, камзол скромный, вышитый, остальной костюм тоже черный; на башмаках пряжки, крытые лаком и почти невидимые, сбоку шпага со стальным эфесом, на голове парик, который был надет как неизбежная необходимость и потому казался скорее официальным, чем изящным. Под мышкой он держал черную шляпу без галуна; одна рука была обтянута перчаткой, и даже батистовые манжеты он забыл обшить кружевами.

Брюль, увидав вошедшего, быстро поднялся, как бы отброшенный пружиной, и, пройдясь по комнате, сказал:

— Ганс, у меня только полчаса свободного времени, и я призвал тебя для серьезного разговора. Отвори, пожалуйста, двери и взгляни, нет ли кого в передней.

Послушный Ганс, имя которого было Христиан, а фамилия Геннике, тихо отворил двери, окинул глазами переднюю и дал знак рукой, что они одни.

— Ты знаешь, вероятно, — начал Брюль, — что вчера его величество изволило назначить меня директором акциза и вице-директором податей.

— Я пришел именно с тем, чтобы вас поздравить, — отвечал Геннике, кланяясь.

— Право, не с чем поздравлять, — прервал его Брюль, принимая на себя вид человека недовольного и озабоченного. — Это опять новое бремя на мои слабые плечи.

— Которые, однако, не согнутся под ним, — заметил, кланяясь, стоящий у двери.

— Ганс, — обратился к нему Брюль, — все дело в двух словах: хочешь ли ты присягнуть мне, что будешь верен и послушен? Хочешь ли вместе со мной рисковать сломать себе шею? Отвечай…

— Вдвоем мы никогда не сломим ее, — с тихой и холодной улыбкой шепнул Геннике и покачал головой.

— Посильнее нас ломали.

— Да, но они были менее ловки, чем мы. Сила и могущество — это нуль, если не уметь пользоваться ими. А мы, я вас уверяю, сумеем. Я согласен, но с условием, чтобы у меня ничем не были связаны руки.

— Помни только, — холодно заметил Брюль, — что это не пустые слова, но клятва.

С какой-то злой иронической улыбкой Геннике поднял руку с двумя пальцами кверху и сказал:

— Клянусь… но чем, хозяин и государь мой?

— Перед Богом, — отвечал Брюль, набожно наклонив голову и сложив руки на груди. — Геннике, ты знаешь, что я искренно набожен, и никаких шуток…

— Ваше превосходительство, я ни над кем и ни над чем никогда не шучу. Шутки — вещи дорогие, многие заплатили за них жизнью.

— Если ты пойдешь со мной, — прибавил Брюль, — я в свою очередь обещаю дать тебе власть, значение и богатство…

— Особенно последнее, — прервал Геннике, — так как в нем заключается все остальное… Богатство…

— Ты забыл, вероятно, о судьбе того, кто, несмотря на свое богатство, очутился в Кенигштейне?

— А знаете ли вы почему? — спросил стоящий у дверей.

— Немилость государя — немилость Бога.

— Нет не то, а пренебрежение туфлей. Умный человек должен поставить на алтаре туфлю и на нее молиться. Женщины все делают.

— Однако же и сами падают; а Козель? Козель в Стольфене.

— А кто подставил ногу Козель? — спросил Геннике. — Присмотритесь получше — и увидите прелестную ножку госпожи Денгофер и маленькую туфельку, под которой сидел великий король.

Брюль помолчал и вздохнул.

— Ваше превосходительство, вы начинаете новую жизнь. Вы ни на минуту не должны забывать, что женщина….

— Я сам помню это, — сердито отвечал Брюль. — Итак, Геннике, ты со мной?

— На жизнь и на смерть! Я человек незначительный, но во мне много опытности; поверьте мне, ум мой, воспитавшийся и созревший в передних, не хуже того, который в залах подается на серебряных подносах. Перед вами мне незачем скрываться, и для вас это не тайна; Геннике, которого вы видите перед собой, вышел из дрянной скорлупы, которая лежит где-то, разбитая в Цейтце. Долго я перед другими, как лакей, отворял двери, и наконец они открылись передо мной. Первое мое испытание было на акцизе в Люцене.

— Поэтому-то в деле акциза и податей ты мне и нужен. Король требует денег, а государство истощено; стонут, плачут, жалуются.

— Зачем же их слушать, — холодно возразил Геннике, — они никогда не довольны и вечно будут пищать? Их нужно прижать, как лимон, чтобы выжать сок.

— Но чем и как?..

— Есть над чем задуматься, но мы найдем средства.

— Будут жаловаться.

— Кому? — расхохотался Геннике. — Разве нельзя загородить все дороги саблями, а тех, кто слишком громко выразят свое недовольство, разве мы не можем, ради спокойствия нашего государя, посадить в Кенигштейн, отправить в Зоненштейн или заключить в Плейзенбург?

— Да, это правда, — задумчиво