Ричард Третий и Генрих Восьмой глазами Шекспира - Александра Маринина

все понимаем! – уверенно заявляет Сын Кларенса. – Нам добрый дядя Глостер все рассказал и объяснил. Это плохая злая королева наговорила королю про нашего папу, а король послушался и отправил папу в тюрьму. Дядя Глостер так плакал, когда рассказывал! Ему так жалко было папу! Он меня обнимал, целовал и обещал любить как собственного сына.

Герцогиня хорошо знает цену своему младшему сыну Ричарду и не обольщается.

– Ложь всегда прикрывается лаской, а порок притворяется добродетелью, – вздыхает она. – Ричард – мой позор, не пойму только, в кого он такой уродился. Уж точно не в меня.

Мальчик удивляется:

– Бабушка, ты хочешь сказать, что наш дядя говорит неправду?

– Да, мальчик мой.

– Я тебе не верю.

За сценой раздается шум, входит королева Елизавета с распущенными волосами; за нею Риверс и Дорсет, то есть брат и старший сын от первого брака.

Королева в исступлении рвет на себе волосы и с рыданиями сообщает, что король Эдуард Четвертый скончался. Герцогиня выражает соболезнования и описывает свои страдания:

Королева Елизавета

– Я тоже скорблю, ведь Эдуард не только твой муж, он – мой сын. Какая горестная у меня судьба!

Сначала я оплакивала мужа, но у меня оставались сыновья, и теперь двое из троих мертвы. Остался только один, на которого глаза б мои не глядели! Ты овдовела, но у тебя остались дети, они тебя утешат, а у меня после потери мужа судьба отняла то, что меня поддерживало, две мои подпорки: Эдуарда и Джорджа.

Твои страдания, Елизавета, практически ничто по сравнению с моими.

Интересно, это так принято было в те времена – сразу «включать бухгалтера» и начинать оценивать баллами чувства и подсчитывать, у кого чего больше или меньше? Кстати, еще одно любопытное наблюдение: у Сесилии Невилл и Ричарда Йоркского было ведь четыре сына, а не три. И нам об этом неоднократно напоминали на протяжении всего первого акта пьесы.

Куда в стенаниях герцогини подевался Эдмунд Йорк, граф Ретленд, чья голова красовалась на воротах Йорка вместе с головой его отца? Почему Сесилия вспоминает о том, как оплакивала мужа, но не говорит ни слова о сыне?

– Тетя Елизавета, – говорит Сын Кларенса, – вы о нашем папе не плакали, вот и мы теперь не будем плакать о вашем муже.

Господи, дети, оказывается, тоже считать умеют! «Сдачи не надо!» Брату вторит девочка:

– Вы нас не пожалели, когда мы стали сиротами, а сейчас вы стали вдовой, и мы вас тоже жалеть не будем.

Сын Кларенса

Не плакали вы, тетя, об отце, —

И вам мы нынче плакать не поможем.

Дочь Кларенса

Осталось неоплаканным сиротство, —

Пусть будет неоплаканным вдовство.

Жестокий век! Жестокие сердца!

Елизавета в долгу не остается:

– Мне не нужна помощь, чтобы оплакать мужа, у меня слез достаточно, чтобы весь мир затопить в память о моем любимом Эдуарде.

– А в память о нашем папе? – требовательно спрашивают дети хором.

– А о моих двух сыновьях? – вторит им герцогиня.

В последующей короткой перепалке выясняется, что крыть Елизавете совершенно нечем, ведь каждое слово, подтверждающее ее страдания, с полным правом применимо и к герцогине, и к малышам. Королева потеряла человека, бывшего ей опорой? – Они тоже. Королева пережила внезапную смерть близкого? – Они тоже. В целом этот разговор очень напоминает спор на тему «у кого длиннее» и, с учетом трагических обстоятельств, выглядит более чем странно и неуместно. Окончательный баланс подводит герцогиня Йоркская:

– Хуже всех мне. Ты, Елизавета, потеряла только мужа, а мой Джордж для тебя никто. Дети потеряли отца, но по своему дядюшке Эдуарду они не убиваются. Каждый из вас плачет по кому-то одному, и только одна я страдаю по двоим сыновьям.

Маркиз Дорсет пытается утешить Сесилию, называет ее «любезной бабушкой» (что вполне справедливо, ведь король Эдуард считает пасынков членами своей семьи), Риверс же старается поддержать сестру и заставить ее не убиваться, а думать о насущном:

– Подумай о сыне: его нужно как можно скорее привезти в Лондон и короновать. Ты оплачешь Эдуарда, похоронишь его, а потом будешь радоваться, глядя на сынишку, взошедшего на престол.

В этот момент входят Глостер, Бекингем, Стенли, Гастингс и Ретклиф.

С первыми четырьмя вы уже познакомились, а кто такой Ретклиф? Ричард Ретклиф (Рэтклифф) – рыцарь, благодаря дружбе с Ричардом Глостером ставший одним из богатейших землевладельцев Англии. Его дядя был при Эдуарде Четвертом не кем-нибудь, а управляющим королевским двором (типа управделами президента). Помните Уильяма Кетсби, который приглашал наших персонажей пройти к королю для серьезного разговора? Вот они, Кетсби (Кейтсби) и Ретклиф (Рэтклифф), были самыми надежными и близкими товарищами Ричарда Глостера, пользовались его покровительством, всеми благами, разбогатели просто неприлично, но взамен выполняли для него всякие темные поручения и решали «нехорошие» задачи. Оба погибли в битве при Босуорте (она у нас будет в конце пьесы) и отметились еще в одном хитром деле, о котором мы поговорим чуть позже.

Итак, все вышеперечисленные персонажи выходят на сцену. Глостер выражает соболезнования Елизавете, называя ее сестрой (а он ведь в первом акте именно это и обещал, помните?), и матери, а также просит у герцогини благословения. Герцогиня благословляет сына, как положено, однако Ричарда этим не обмануть, он отлично знает, как мать в действительности к нему относится, поэтому бросает в сторону:

Аминь. И умереть мне добрым старцем, —

Конец всех материнских пожеланий.

Как герцогиня это пропустила?

Бекингем призывает присутствующих «утешиться взаимною любовью» и вспомнить о принце Уэльском, сыне короля, которого надлежит привезти из Ладлоу и подготовить к коронации в Лондоне. Почему принц в Ладлоу? Потому что так принято. Ладлоу – королевская резиденция в Уэльсе, и принцу Уэльскому надлежит как можно с более раннего возраста жить там и учиться управлять доверенным ему краем.

Бекингем предлагает послать за принцем небольшую свиту.

– Почему же небольшую? – удивляется Энтони Вудвилл, граф Риверс.

Его удивление понятно: принца предстоит переправить из Уэльса в Лондон, путь неблизкий, а дороги полны опасности. Все же речь идет не о простом смертном, купце каком-нибудь или ремесленнике, а о короле, каковым маленький Эдуард Йоркский стал с момента оглашения факта смерти его отца. Но у Бекингема есть резонное объяснение: чем больше народу в свите – тем выше риск возникновения конфликтов внутри группы сопровождения, а сейчас, когда прежний король умер, а новый еще совсем дитя, страна пребывает в неустойчивом положении. Риверс соглашается, считая такой подход