А. Глинкин - Дипломатия Симона Боливара

Однако по различным причинам отъезд затягивался, и теперь, когда самое трудное осталось позади, можно было найти время для знакомства с Лондоном, величайшим в то время городом мира, насчитывавшим больше жителей, чем вся Венесуэла. И здесь помощь Миранды была неоценимой.

Лондон восхищал и кружил голову. Однако Боливар не был праздным туристом. Его привлекало в первую очередь все то, что могло быть полезным для Венесуэлы, которой необходимо было сделать скачок из средневековья в цивилизацию.

Огромный интерес Боливара вызывала уникальность английского политического опыта. Он стремился постичь суть политических институтов Британии.

Англия не имела конституции или билля о правах, который защищал бы ее граждан. Парламент был формой правления аристократической земельно-буржуазной олигархии. Правом голоса пользовались лишь крупные собственники. Но страна быстро развивалась, уверенно продвигаясь к зениту своего экономического могущества и международного влияния. Величие Англии как государства, приходил к выводу Боливар, проистекало не из ее природных богатств, которые незначительны, не из исключительной предприимчивости англичан, хотя они умеют «делать деньги», и не из небывалой храбрости английских солдат, а из эффективности ее общественных и политических институтов. Изучение английской системы оказало большое влияние на формирование воззрений Боливара по вопросам государственного и конституционного устройства. Он являлся решительным противником слепого подражания или копирования чужих учреждений, будь то Англии, США или Франции, и был убежден в уникальности условий и исторического опыта испанской Америки. Формы государственного устройства должны основываться на этих факторах. И тем не менее во многих проектах Боливара можно заметить английские «следы».

Боливара интересовала не только «вершина пирамиды». С увлечением он знакомился с различными сторонами английского образа жизни, психологией, общественным поведением и мировоззрением англичан. Его «туристский» маршрут включал Лондонскую ратушу, Королевскую академию наук, Английский банк, Королевскую биржу, астрономическую обсерваторию в Гринвиче, Королевский госпиталь, приют ветеранов военно-морского флота. Запись в книге регистрации Британского музея свидетельствует о том, что Боливар посетил его библиотеку и собрание редких рукописей. Он присутствовал на лекции Дж. Ланкастера, в которой известный педагог разъяснял свой метод, и посетил «Борроу скул», где ученики проходили курс взаимного обучения. И эта крупица английского опыта не была забыта Боливаром. Двенадцать лет спустя, будучи президентом Великой Колумбии, он пригласил Ланкастера, для того чтобы основать под Каракасом первую в Южной Америке школу, работавшую по методу взаимного обучения.

В конце августа 1810 года Боливар и его коллеги получили извещение английского министерства иностранных дел: восемнадцатипушечный корвет «Сафайр» готов принять их на борт. Тогда же в лондонских газетах был опубликован полный текст декрета, изданного Регентским советом 1 августа 1810 г., о блокаде всех венесуэльских портов и запрещении другим колониям в Америке поддерживать отношения с венесуэльскими мятежниками. Безрассудный шаг союзника вызвал негодующую реакцию в Лондоне. Посланцы Каракаса решили отложить отъезд и использовать сложившуюся политическую обстановку в интересах закрепления договоренностей с Англией. Они попросили о новой встрече с маркизом Уэлсли, чтобы, как сообщал Боливар в послании к Россио, «получить подтверждение обещаний, которые были нам даны от имени короля Великобритании».[56]

Последний раунд переговоров в Асплей-хаус состоялся 9 сентября 1810 г. Уэлсли заявил посланцам Венесуэлы, что блокада — безрассудный односторонний акт Кадиса. Англия не одобряет этот шаг и не признает блокаду. Поэтому английской таможне не отдано указаний задерживать торговые корабли, направляющиеся в Каракас. Боливар более отчетливо, чем раньше, увидел, что за фасадом англо-испанского союза скрываются серьезные противоречия, которые неизбежно выйдут наружу, как только изменится военная обстановка в Европе. В сообщении, направленном Россио в Каракас, он писал: «У этого правительства просматриваются очень благоприятные для нас подходы».

Миссия в Лондон была завершена. 22 сентября 1810 г. Боливар поднялся по трапу на корвет «Сафайр», который взял курс к берегам Венесуэлы. Лопес-Мендес и Бельо остались в Лондоне для поддержания связей с правительством Англии.

Дипломатическая миссия Боливара в Лондон получила противоречивые оценки современников и историков последующих поколений. Немало исследователей считали, что она провалилась и истраченные ею денежные средства были выброшены на ветер. Даже такой неизменный защитник Боливара, как венесуэльский историк В. Лекуна, обронил фразу о том, что «на данный момент практический результат миссии был равен нулю».[57] Бежавший из фашистской Германии в США немецкий историк Герхард Масур, автор одной из лучших биографий Боливара на английском языке, пришел к заключению, что «ни Испания, ни Венесуэла не получили ровным счетом ничего от миссии Боливара, выигрыш достался Англии… Британская дипломатия умело использовала Боливара в своих целях».[58] Вместе с тем известный венесуэльский дипломат Армандо Рохас и историк Кристобаль Мендоса, опубликовавший все документы, связанные с миссией Боливара в Лондон, считают ее вполне успешной29. На чьей же стороне истина?

Если подходить с точки зрения осуществления конкретных внешнеполитических задач, возложенных на миссию Боливара, она действительно завершилась неудачей. Сент-джеймсский кабинет отказался признать Верховную правительственную хунту Венесуэлы. Уэлсли отклонил настойчивые попытки посланцев Каракаса получить официальный ответ в письменной форме на обращения и ноты венесуэльского правительства, считая, что это явилось бы актом его признания де-факто. Не удалось также закупить в Англии оружие и боеприпасы. Ценность союза с Испанией для борьбы против главного английского противника — наполеоновской Франции в тот момент перевесила все другие соображения и возможные выгоды от активных отношений с Южной Америкой, поднявшейся на борьбу за независимость.

Однако можно ли в оценке ограничиваться только конкретными, непосредственными результатами? Попробуем взглянуть на вопрос шире и обратимся прежде всего к документам. Как Миранда, так и Боливар сообщали в Каракас об успехе миссии. В протокольной записи, например, утверждалось: «Приезд дипломатических эмиссаров и их переговоры с лордом Уэлсли… изменили образ мыслей и действий британского правительства». Кто осмелится утверждать, что два таких выдающихся исторических деятеля, как Миранда и Боливар, страдали не столь уж редкой среди дипломатов слабостью сообщать в центр только то, что там хотят услышать? Тем более, что их оценки подтверждены лондонскими газетами «Таймс» и «Морнинг кроникл». По их сообщениям, посланцы Каракаса возвращались на родину, удовлетворенные результатами переговоров. В газетных комментариях подчеркивались открывшиеся возможности взаимовыгодной торговли и отмечалось намерение Англии не вмешиваться во внутренние дела испанских владений в Америке, в их взаимоотношения с метрополией, придерживаться политики строгого нейтралитета в этих вопросах, развивая дружественные отношения с обеими сторонами. Отклики английской печати — своего рода «моментальный снимок» непосредственной реакции, вызванной миссией Боливара в общественном мнении и правительственных кругах Великобритании.

Главным осязаемым результатом дипломатической миссии Боливара явился прорыв в Европу — установление канала постоянной связи с крупнейшей западной державой, игравшей важнейшую роль в мировой политике, потенциальным союзником латиноамериканских наций, обретавших независимость. Это имело историческое значение. Следует напомнить, что абсолютные монархи континентальной Европы считали испано-американских патриотов мятежниками, закрывали перед ними свои границы, арестовывали и высылали за пределы территорий своих стран их дипломатических эмиссаров.

Значение дипломатической миссии Боливара далеко выходит за рамки ее конкретных достижений. Дипломатический опыт, приобретенный им за время пребывания в Англии, послужил отправным моментом для разработки внешнеполитической стратегии, отвечающей интересам окончательной победы над Испанией. Конечно, формирование внешнеполитических воззрений Освободителя не единовременный акт, а весьма длительный процесс. Концепция дипломатии национального освобождения сложилась как законченная система взглядов Боливара только в 20-х годах на основе опыта многолетней войны с Испанией и государственного руководства республикой Великая Колумбия. Но первые кирпичи в фундамент этой концепции закладывались в Лондоне. Сальседо-Бастардо отмечал, что «по своей значимости два месяца пребывания в Лондоне несравнимы ни с каким другим двухмесячным периодом в жизни Боливара».[59] В этом высказывании можно усмотреть полемическое преувеличение, но по существу оно верно.