Остров фарисеев. Фриленды - Джон Голсуорси

Они вернулись домой к вечеру, изнемогая от усталости. В этот вечер фермеры и их жены, проклиная весь свет, сами доили коров, чистили лошадей и выполняли остальные необходимые работы. А наутро батраки, во главе с Гонтом и черноволосым великаном по фамилии Телли, снова выставили свое требование. Управляющий послал телеграмму Маллорингу. Днем его ответ: «Не уступайте ни в чем» – был сообщен Гонту, который спокойно ответил:

– Да я ничего другого от него и не ждал. Поблагодарите, пожалуйста, сэра Джералда. Мы выражаем ему свою признательность…

Ночью пошел дождь. Недда, проснувшись, услышала, как тяжелые капли стучат по жимолости и клематису, нависшим над ее открытым окном. Порывы ветра доносили запах прохладной листвы, и ей расхотелось спать. Она встала, накинула халат и подошла к окну, чтобы погрузить голову в эту ванну душистой влаги. Ночь была темная – все небо покрылось тучами, и все же за ними угадывался слабый отсвет луны. Листья фруктовых деревьев тоже вступили в общий хор и нежно шуршали под дождевыми каплями, время от времени слышался громкий шелест и словно тяжкий вздох; где-то ни с того ни с сего прокричал петух. Звезд не было. Повсюду смыкалась мягкая как бархат мгла.

«Мир украшен живыми существами, – подумала Недда. – Деревья, цветы, травы, насекомые и мы, люди, – все это единая ткань жизни, одевающая мир. Я понимаю дядю Тода! Хоть бы дождь шел до тех пор, пока им не придется отослать этих штрейкбрехеров назад в город, – ведь сено все равно будет испорчено и не из-за чего будет спорить!» Вдруг сердце у нее забилось. Стукнула калитка. По дорожке двигалось что-то еще более темное, чем темнота. Испугавшись, но в то же время готовая кинуться в бой, она высунулась из окна и стала вглядываться вниз. Оттуда донесся легкий скрип. Открылось окно! Недда бросилась к двери. Но она не заперла ее и не позвала на помощь, потому что у нее сразу же мелькнула мысль: «А вдруг это он? Уходил, чтобы совершить какой-нибудь безумный поступок, как тогда Трайст!» Если это так, он поднимется наверх и по дороге к себе пройдет мимо ее комнаты. Она, затаив дыхание, чуть приоткрыла дверь. Сначала ничего не было слышно. Может, ей почудилось? А может, кто-то бесшумно шарит в комнате внизу? Но кто же придет красть у дяди Тода, когда все знают, что у него нет ничего ценного? Потом послышались тихие шаги: кто-то, сняв башмаки, украдкой поднимался по лестнице! У нее снова мелькнула мысль: «Что мне делать, если это не он?» А потом: «А что мне делать, если это он?»

Недда в отчаянии распахнула дверь, прижав руки к тому месту, откуда сердце у нее ушло в пятки, но догадалась, что это Дирек, еще прежде, чем он шепнул:

– Недда!

Схватив его за рукав, она втащила его в свою комнату и закрыла дверь. Он был мокрый насквозь: с него просто текло, – такой мокрый, что, нечаянно прикоснувшись к нему, она сразу почувствовала влагу сквозь тонкий халатик.

– Где ты был? Что ты делал? О, Дирек!

В полутьме она различала овал его лица, его зубы и белки глаз.

– Перерезал веревки их палаток под дождем! Ура!

У нее сразу отлегло от сердца; она даже ахнула от облегчения и прижалась лбом к его куртке. Потом его мокрые руки сомкнулись вокруг нее, его мокрая одежда прильнула к ее халатику, и они закружились в дикой, воинственной пляске. Затем он внезапно остановился, упал на колени, прижался к ней лицом и прошептал:

– Какая я скотина, какая я скотина! Всю тебя вымочил! Бедненькая ты моя!

Недда нагнулась, и ее волосы упали на его мокрую голову, руки задрожали на его плечах; ей казалось, что ее сердце вот-вот растает совсем, – так ей хотелось его высушить, согреть своим телом. В ответ он крепко ее обнял, и его мокрые ладони скользнули по ее спине, потом, отпрянув, он прошептал:

– Ах, Недда, Недда… И выбежал из комнаты, как темный призрак. Забыв, что и она промокла с головы до ног, Недда так и осталась стоять с зажмуренными глазами, полуоткрыв губы и покачиваясь как пьяная; потом, обхватив себя руками, замерла…

Утром, когда она спустилась к завтраку, ни Дирека, ни дяди Тода не было дома, а Кэрстин что-то писала, сидя за бюро. Шейла сумрачно с ней поздоровалась и тут же ушла. Недда быстро выпила кофе, съела яйцо и кусок хлеба с медом; у нее было очень тяжело на сердце. На столе лежала развернутая газета, и, лениво проглядывая ее, она наткнулась на следующую заметку:

«Беспорядки, помешавшие уборке сена в вустерширском имении сэра Джералда Маллоринга, вынужденного вызвать штрейкбрехеров, до сих пор не прекращаются. В этих краях действует чья-то безответственная, злая воля. Трудно понять и причину недавно совершенного там поджога, и теперешний взрыв недовольства. Известно, что экономическое положение батраков в этом имении скорее выше, чем ниже среднего».

Она сразу же подумала: «Злая воля! Какая мерзость!» Значит, никому не известна истинная подоплека всего этого дела, никто не знает о выселении Трайста и о выселении, грозящем Гонту. Не знают, что все это носит глубоко принципиальный характер и что беспорядки начались в знак протеста против мелочной тирании помещиков во всей стране? Во имя свободы! Во имя того, чтобы с человеком не обращались так, будто у него нет ни своего ума, ни души, – неужели люди этого так и не узнают? Если им позволено будет думать, что Дирек просто-напросто любит устраивать смуту, это будет ужасно! Кто-то должен об этом написать, чтобы люди знали правду. Но кто? Отец? Папа решит, что это слишком близко его касается, тут ведь замешаны его родственники. Мистер Каскот! В его доме живет Уилмет Гонт. Да-да! Ведь мистер Каскот сказал ей, что всегда будет рад ей помочь. А почему бы нет? И мысль, что наконец-то и она принесет какую-то пользу, привела ее в восторг. Если она попросит у Шейлы велосипед, то успеет на девятичасовой лондонский поезд, увидится с мистером Каскотом, заставит его что-то сделать, а может быть, даже привезет его сюда! Она проверила содержимое своего кошелька. Да, денег у нее хватит. Пока она ничего никому не скажет – ведь мистер Каскот может отказаться. В глубине души Недда верила, что, если какая-нибудь настоящая газета встанет на сторону батраков, положение