Закат раздрая. Часть 2. Юрий Данилович (1281 – 1325) - Сергей Брацио

и не выгодно ему,

Что даровал Великий Камень109

Отдать в ордынскую суму.

Взглянуть хоть в вековые дали,

Особый уговор держали

Князья всегда с ним, сотни лет.

И Новгород ответил: «Нет!».

Взъярился князь!.. В припадке гнева

Нахалов, смевших возражать,

Велел в железо взять, и смело

Вбежала ближних воев рать:

«Схватить князьков и хлопов этих!

Зорить Торжок, и в каждой клети

Изъять, что ценного найдешь!».

И начался в Торжке грабёж.

Влетали во дворы тверские,

Ворот не видя и дверей.

Всё, что нашли, то и тащили.

Хозяин против? Значит, бей!

В телеги, мая разорённых,

Коней впрягали уведённых,

Грузили взятым от души,

Чтоб сбыть за сущие гроши.

Людей, не глядя родословных,

Тащили в Тверь или в Сарай,

Продать в неволю поголовно.

Бояр в холопы? Да пускай!

Торжок разграблен, жалок, мрачен,

Наместник в Новгород назначен.

Всем, кто союзничал с Москвой,

Отмстил великий князь Тверской110!

Первый московский

Весна в степи. Нет больше дива,

Чем буйноцветие равнин.

Яла́н111 к чужанинам ревнивый,

Но Юрья принял. Птичий клин

Над степью проголосно вывел

В счастливом и родном мотиве

Напевы песни затяжной,

Летя на Русь, летя домой.

1

В Сарае пыль и духотища,

В степи пока весны закон.

В ковыльных волнах живо рыща,

Узбек притворно удручён:

«Любуешься, коназ, цветами?

Батыры смелые верхами

Оленя загоняют нам,

А ты глядишь по сторонам?».

Но Юрий и сказать боится,

Почто не люб весенний рай,

Из-за чего души частица

Вернуться требует в Сарай.

Туда, где пыль, навоз и крики,

Где он, хоть гость, но не великий,

Где запах, хоть топор повесь,

И знати неумытой спесь.

Там надо кланяться, таиться,

Но в чистоте дворцовых зал

Он встретил… юную девицу,

Пред взглядом чьим не устоял,

Что яро кровь взбурлила в жилах,

Покоя Юрия лишила.

Который день тревожен князь,

К любимой мысленно стремясь.

Стан тонок, смех приятен, звонок,

Глаза под бархатом ресниц,

При ней краснел, словно ребёнок

Наш князь, обычно светлолиц.

Ни непристойна, ни жестока,

И тем пленила дочь Востока,

Умела, не нарушив стать,

Лишь взглядом негу обещать.

Зазноба Юрия встречала,

Порой приветливо смеясь,

Не отвращаясь от зерцала:

«Где же ты был, Алтын-коназ112?».

Сама то лик прекрасный пудрит,

То чешет шёлковые кудри.

А князь молчал, в полы врастя,

Пред ней робея, как дитя.

Но Юрий знал, что мил Конча́ке,

Так звали юную красу,

И в тайне помышлял о браке,

Но всё же князь, и новизну

Не примут, встанут вкруговую:

Не можно в жёны взять любую.

Москва такую не простит,

Коль род её для князя — стыд.

Сегодня ж князь особо грустен,

Узнал кому она родня.

С такой домой конечно пустят,

Но душу страхом леденя,

Проведал, в смерть как будто глянул,

Сестра Кончака Узбек-хану!

Узнает как ордынский царь,

Замучит пытками, как встарь.

В Сарай вернулся грустным Юрий.

На сердце стон. Дела худы.

Уж солнце, край степи целуя,

Отда́лось ночи. Кавгады́й

В танцующем жаровни свете

Приятеля с восторгом встретил:

«Входи, коназ. Мой дом — твой дом!

Пусть жизнь нас радует добром».

Кто Кавгадый? Сановник хана,

Ордынский при Узбеке князь.

Днём служит хану беспрестанно,

В ночи́ без меры веселясь.

На том сдружились словно браты,

Ни раз с лицом от пира мятым,

Князь Юрий убредал домой

Из юрты, где разгул шальной.

Да, хмель нельзя по новой вере.

Попробуй тут не согреши!

Но ночью, с русским — кто ж проверит?

И веселились от души:

Смех, песни, окорок бараний,

Для безграничных возлияний

С вином кувшины непусты,

Танцовщиц голы животы.

И много сладостных мечтаний,

В грядущее смотря всерьёз,

Заката лики их багряней

От сладости приятных грёз:

Как будто Юрий князь Великий,

А Кавгадый там гость. И крики

Кругом за здравие друзей,

А вин заморских — только пей.

К нему-то с сердцем наизнанку

Явился князь. Тогда взашей

Из юрты вытолкнув служанку,

Диада значимых мужей,

Как отроки в безусый возраст,

Когда стыда преграда стёрлась,

Держа бурдюк наизготовь,

Болтали долго про любовь.

В разгар приятственной беседы,

Взбежав и грохнувшись к ногам,

Раба, в косынке наспех вздетой,

Сказала, волю дав слезам:

Узбек вслед первого намаза

К себе ждёт русского коназа,

Вскипевший злобою взрывной,

Про флирт проведавши с сестрой.

Что ж, понял тут московский князь,