Царский угодник - Валерий Дмитриевич Поволяев

– Да вы мне это уже предлагали. Я ответил: не хочу!

– Почему?

– Мне и без высоких постов неплохо живется. Зачем мне этот хомут? – Юсупов не выдержал, тихо рассмеялся: слово «хомут» было не из его лексикона.

– Чего смеешься? – насторожился Распутин. – Думаешь, я не смогу сделать тебя министром? Напрасно. Я все смогу! Что пожелаю, то и сделаю. – Распутин резко рубанул рукой воздух, будто императорскую печать поставил, лицо его сделалось злым.

– Да какой из меня министр, вы подумайте, Григорий Ефимович. – Юсупов вновь засмеялся. – Гораздо лучше, если я буду помогать вам. Скрытно, если хотите, исподтишка. Вот на это я готов, а быть министром – нет.

Стать своим человеком у Распутина, но так, чтобы об этом не было ничего известно ни Муне Головиной, ни Вырубовой, ни Симановичу, – вот цель, которую преследовал Юсупов. Сделаться этаким секретным другом… Он широко, открыто улыбнулся «старцу».

– Хорошая у тебя улыбка, – заметил Распутин, колкость исчезла из его взгляда. – А что? Пожалуй, ты и прав. Вообще-то у меня не принято отказываться. Да и люди ко мне приходят за тем, чтобы соглашаться, а не отказываться. Меня все время просят что-либо устроить – одно, второе, третье… Совсем запурхался. – Он покрутил около виска пальцем. – Иной раз земля из-под ног уползает, падаю.

– И как же вам удается все устраивать?

– Как-как, – проворчал Распутин. – Очень просто. Записочками. Одному министру записочка, другому, третьему, каждому по записочке – так дело и движется. Не отказывает, замечу, Феликс, никто.

– И все министры вас слушают?

Распутин удивленно глянул на князя.

– Все. А как меня можно не слушать? Ведь многих из них я к портфелю приспособил. А если кто-нибудь пойдет против, то я ему не завидую. – Распутин сжал сухой, крепкий кулак, показал его Юсупову: – Вот у меня где все эти министеры. – Слово «министеры» он произнес с особым смаком. – Сам премьер – и тот не смеет мне поперек дороги становиться. Недавно подослал мне одного деятеля с пятьюдесятью тысячами в кармане, хотел одного своего министра сместить. Сам, значит, пачкаться не хочет, хочет, чтобы я…

– И как же вы? – спросил Юсупов.

– Не взялся. Не нужно смещать того министра, он сидит на своем месте. Так что… – Распутин повертел кулак перед собой. – Вот они у меня где! – Он засмеялся, прикрыл рукой рот – стеснялся показывать Юсупову порченые зубы. – Ты сам посуди, Феликс. Царица у меня друг? Друг. Поэтому как мне не повиноваться, а? Иначе… – Он вновь с интересом оглядел свой жилистый, с крупными выступающими костяшками кулак. – Иначе так могу зажать, что кишки вылезут. Да с вашим братом, с аристократом, Феликс, только так и надо. Другого языка вы не признаете.

Распутин неожиданно жестко и по-щучьи хищно улыбнулся, отвел затвердевший взгляд в сторону. Юсупов тоже посмотрел туда, стараясь понять, что там видит Распутин. Ничего. Стена, покрытая обоями. Простенький рисунок, гладкая фактура.

– А бабы ваши, аристократки, они хуже мужиков, – продолжал свою речь Распутин. – С баб и надо начинать вселенскую порку аристократов. Я вот иногда вожу всяких разных… барынь, графинь-графунь, прочую шелупонь с длинными волосами в баню и усмиряю их там, и усмиряю… Раздеваю догола, так, чтобы сиськи на живот свисали, и приказываю: «Мой меня, простого мужика!»

– И что же?

– Моют, – довольно ответил Распутин. – А куда они денутся? – Распутин вяло махнул рукой, усмехнулся в бороду. – Но если кто отказывается, так я тут же начинаю изгонять беса. И кричит иная баба, вертится, визжит, а не убегает… Значит, нравится, – произнес «старец» довольно. – Вся аристократическая гордыня мигом соскакивает. Вот так мы, милок, и приобщаемся к высшему свету.

Юсупов почувствовал, что внутри у него начинает медленно каменеть сердце, возникает там что-то гадливое, скользкое, холодное, упрямо ползет вверх, клейким пузырем закупоривает горло; Распутин, заметив, что у Юсупова изменилось, побледнело лицо, продолжил:

– Я тебе сейчас вина налью. Вино – это самое первое лекарство. И главное – оно от всех болезней, от всего помогает, хотя ни в каких аптеках не приготовляется. Настоящее Божье средство, и душе и телу придает крепость. – Он замолчал, лицо у него потеплело – видать, вспомнил что-то приятное. – А ты напрасно, милок, избегаешь Бадмаева. У него лекарства какие хочешь есть, на все случаи жизни, и, признаюсь, даже лучше вина. Вот это настоящий доктор – Бадмаев, не то что разные там Боткины с Деревянками. Эти-от пишут лишь всякую непонятную дрянь на бумажках разными непонятными буквами, думают, что больной от их писанины поправится, а ему становится все хуже и хуже. У Бадмаева же все средства природные, в лесах да в горах добыты, Господом Богом в землю посажены – значит, благодать Божья в них сокрыта. Вот. А теперь сделай милость, выпей хорошего вина. – Распутин взял бутылку марсалы, стоящую на столе.

Юсупову бросились в глаза черные скобочки грязи, застрявшие у старца под ногтями, он отвернулся к окну.

– Нет-нет, спасибо. Вина не хочу.

Часто разговор заходил о наследнике, об Алексее, который больше, чем кто бы то ни было, нуждался в лекарствах. Распутин, хмыкая, сообщал князю по «секрету», что те лекарства, которые прописывает придворный врач Боткин, «царицка» сыну не дает, дает только то, что велит ей Распутин.

– А я худого Алешке никогда не пожелаю. И не сделаю. Что я ему даю? Чай, например, заставляю пить.

– Обыкновенный?

– Какой же еще? Самый что ни есть…

Распутин говорил что-то еще, но Юсупов слушал «старца» уже вполуха, в висках у него раздавался далекий глухой звон – он, кажется, окончательно понял, что собирается сделать этот развеселый, вызывающий улыбку своей речью и повадками мужик – сместить царя с трона и на его место посадить немку эту, Альхен, Александру Федоровну… Взгляд Юсупова был чист, ясен, доброжелателен, на лице его ничего не отразилось.

– Вы сказали как-то, Григорий Ефимович, что хотели бы сделать меня своим помощником, – тихо и спокойно, почти бесцветно проговорил Юсупов.

– Ну!

– Так вот, в министры я не согласен, не мое это дело – быть министром, а вот помощником я быть смогу.

– Любо! – по-казацки коротко одобрил решение Феликса Распутин.

– Я согласен вам помогать, но для этого мне надо знать, что необходимо делать, что вы надумали. Например, вы говорили, что все будет по-новому, а как по-новому, что по-новому, с кем по-новому – я не знаю.

Распутин, отвернувшись от князя, задумчиво сцепил пальцы – он размышлял, стоит ли посвящать Феликса Юсупова в свои планы или надо еще немного подождать, потом нервно походил по комнате, задержался около князя, трезво и тяжело глянул ему в глаза.

– Простому мужику надоело воевать, – медленно и веско, продолжая в упор смотреть на Юсупова, произнес он, – крови пролито много; очень даже много, а все без толку. Разве не пора кончать эту канитель, а, Феликс?