Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

каждого мало-мальски приличного здания толклись нищие. У многих оборванцев на груди болтались деревянные таблички, испещрённые призывами жертвовать деньги на восстановление того или иного храма, той или иной доисторической развалины, будь это древняя пагода или безымянный мост в горах. Где точно находятся объекты жертвенной благотворительности, никто не мог толком ответить, а если начинали объяснять, то подозрительно мудрёно: от Горы Сгнившего Топорища десять ли на север, перед камнем Утренней звезды, в ущелье Синих Птиц. Собиратели пожертвований подобострастно кланялись и слащаво улыбались. Кто улыбается, тому и верят.

Хочешь не хочешь, расщедришься.

Проходя мимо начальной школы, он заметил ватагу мальчишек, которые делали бумажные фигуры европейцев и тут же отрывали им конечности. Плевали в ненавистные рожи и втаптывали в грязь. Они призывали на головы "белых чертей" тридцать три несчастья, проклинали интервентов так, как это делали в Китае с незапамятных времён. Прибегали к мистике. Вокруг них толпились сочувствующие. Так устроены люди. У каждого зрелища — свои зеваки. Торговать ли будут, учить пению, казнить ли, миловать, всегда найдётся тот, кто станет продавать свои глаза, не повышая цену. Что выпало из-под хвоста коня, оценят птицы. Зеваки те же птицы. С двух сторон дверного проёма школы к стене были прибиты деревянные доски, с вырезанными на них благими изречениями в виде парных надписей и с одинаковым числом знаков. Рядом шелестели бумажные свитки с пожеланием добра и всяческого благоденствия.

— Он ещё не пришёл? — спросил Попова сорванец с бумажным чучелом "индили" и шмыгнул носом, подтягивая каплю.

— Кто? — не понял Попов.

— Тот, кого ждут, — глаза мальчишки превратились в щёлки. — Судья мёртвых: Янь-ван.

— Думаю, нет, — как можно убедительнее, ответил Попов и взъерошил его волосы. — Он всё ещё томится под землёй.

Мальчишка радостно заулыбался и наподдал чучело ногой.

— Я так и знал!

Во дворе ветхой мазанки, облупленной дождём и градом, сидел сухощавый старик и колотил в широкий медный таз. Он сумасшедше громко хохотал, слёзно стенал, извещая соседей о том, что у него умерла жена, и они могут прийти помочь ему проститься с ней.

— На крыльях осени к нам прилетела смерть!

Ветер гнал по небу облака, похожие на продранную кисею. Срывался дождь.

Попов поёжился, поднял воротник куртки. Огонь одолевает дерево, а вода — огонь. Он должен стать водой. Каплей, долбящей камень. «Если знаешь противника и знаешь себя, — говорил ему учитель, — сражайся хоть сто раз, опасности не будет». Попов уже довольно много знал о «короле нищих», но, чтобы правильно оценить противника, его надо знать, как самого себя, а для этого необходимо время и дополнительная информация, верные сведения, а их, как раз, и не было. «Если знаешь себя, а его не знаешь, один раз победишь, другой раз нет — потерпишь поражение».

Свернув за угол, он прошёл мимо угрюмого тюремного замка Нань-со, и сразу отметил, что одно из зданий подверглось срочной перестройке. Главный вход, находившийся ранее с западной стороны и ведший прямо на второй этаж, был заложен кирпичом, замазан штукатуркой, фундамент с нижним подвалом имел множество узких бойниц. Парадные кованые двери располагались теперь с восточной стороны. Перед тюрьмой торчали жёлтые щиты — жёлтый цвет — символ императорской власти, на которых наклеивались важные объявления. Попов прочёл самое свежее. В нём сообщалось о том, что "белые варвары" просят пощады и отступают к Тяньцзиню. "Да воссияет Звезда долголетия над головой богдыхана!" "Хвала и честь полководцу Сэн Вану!" "Зелёный Дракон и Белый Тигр стоят на страже Поднебесной!"

— «Совсем хорошо», — иронично подумал Попов и, зная лживость правительственных заявлений, пришёл к выводу, что войска союзников намерены идти к Пекину и штурмовать его при первой же возможности.

Неподалёку от тюрьмы несколько солдат пекинского гарнизона ловили в канале водяных крыс; сдирали с них шкуру и жарили на шомполах. В бедных кварталах не брезговали и такой дичью.

Переходя на другую сторону канала по горбатому мосту и удаляясь от тюрьмы Нань-со, он поглубже засунул руки в карманы и подумал, что учат не только добрым делам — и злое требует науки. Не зря мошенники и воры стремятся в тюрьмы. Там они слывут за мудрецов, их уважают. — Там говорят, что жизнь — театр, сцена обмана: если ты честен, прикинься лжецом, если ты лжив, изображай простака. Находишься близко, показывай, что мысли твои далеко. Если смел, не бойся показаться трусом. Не зря тюрьму Нань-со прозвали "академией".

Он прошёл по парковой аллее, присел на скамью: никакой слежки за собой не обнаружил и двинулся дальше. Кому чего не надо, тот того и не получит. Достойные люди живут без лишних знаний, руководствуясь сердцем. Устоит сердце, устоит судьба.

Когда подошёл к лавке старьёвщика, ветер пригнал с моря хлёсткий дождь. Даль заволокло серым туманом.

— Уф! — сказал Попов, переступая порог и прикрывая за собой дверь. — Светопреставление.

Торговец Ахметка, скуластый татарин в пёстрой тюбетейке, сухо ответил на приветствие и погрузился в чтение старинной книги. На его кривой шее алел свежий рубец — кто-то, видно, полоснул по горлу острой сталью. Дерзкие грабители, смекалистые аферисты, нахальные и лживые пройдохи, спившиеся чиновники и расточительные сынки известных богатеев — кто только не заглядывал к татарину Ахметке: и в его лавку, и в его глаза. Одни сбывали старинные вещи, другие — покупали. У всех старых вещей есть одно объединяющее свойство: они кажутся или ненужными, или необычайными. У Ахметки можно было приобрести штоф водки, настоянной на кедровых орехах ещё при Чингисхане, неизвестно каким образом и чудом сохранившийся в отвалах столетий; заговорную траву юй — душистый лук с зелёными цветами, засушенную самим Хуанди — Жёлтым Предком, и даже шёлковую шляпу с отворотами легендарного кудесника Го Пу, автора "Книги Захоронений", несколько страниц которой были выставлены на продажу: лежали под стеклом.

Попов примерил на себя жёлтый халат мятежного царедворца Ван Ши Чуна, чёрный пояс Янь Хуэя — любимого ученика Конфуция, шёлковую шляпу с отворотами. Приценился к нефритовому браслету какого-то военачальника эпохи Борющихся Царств, вернул понравившиеся вещи татарину — уж больно высока цена! и попросил найти одежду с черно-белыми полями.

— Мне нужно платье мага, — небрежно уточнил Попов. — Времён императора Цинь Шихуана.

— О! — изумлённо повертел головой старьёвщик и, не дожидаясь ответа, полез в кованый сундук, открывшийся с весёлым мелодичным звоном. Покопавшись в его тряпичном содержимом, он вытащил бумажный свёрток.

— Взгляните, это платье мудреца Сюй Ши.