Персидский гамбит. Полководцы и дипломаты - Владимир Виленович Шигин

* * *

Итак, Ермолова ждала Персия. Зная, как реагируют восточные люди на внешний блеск, роскошь, Ермолов постарался, чтобы появиться в Персии с максимальной пышностью. Историки признают, что из всех русских посольств, когда‑либо отправленных в Персию, посольство Ермолова было самым блестящим и самым затратным. Впрочем, дело того стоило!

После напутственного молебна в Сионском соборе посольство покинуло Тифлис 17 апреля 1817 года. Правой рукой Ермолова в этой нелегкой поездке стал капитан Николай Муравьев. Это был весьма грамотный, храбрый и опытный офицер, окончивший в свое время училище колонновожатых (так именовали офицеров, изучающих местность, где проходили боевые действия, а затем ведших по ней колонны войск), отличавшийся блестящими знаниями в математике, топографии и прекрасно сам изготовлявший карты. В юности Муравьев баловался масонством и дружил со многими будущими декабристами, но потом их пути разошлись. Войну 1812 года Муравьев прошел от начала до конца, участвовав в сражениях при Бородино, Тарутине, Вязьме и Березине. Затем отличился в заграничном походе, участвуя в битвах при Лютцене, Бауцене, Дрездене, Кульме, Лейпциге, Фер-Шампенуазе и Париже. С войны Муравьев вернулся, имея три боевых ордена и отличный послужной список. Затем служил обер-квартирмейстером при гвардейской кавалерийской дивизии и в Гвардейском генеральном штабе. На Кавказ Муравьев попал в 1816 году одновременно с Ермоловым, по протекции последнего, т. к. оба были хорошо знакомы еще с 1812 года. Муравьев был прикомандирован к штабу и от наместника сразу же был послан им для осмотра российско-персидской границы. Докладом о результатах поездки тот остался весьма доволен. Поэтому, когда Ермолов принялся за список членов будущего посольства, первым он занес туда именно Муравьева. В посольстве такой грамотный и опытный офицер был просто необходим.

Едва миссия добралась до Эривани, там разнесся слух, что русский наместник следует в Тегеран с целой армией. Удивленный Ермолов записал в своем дневнике: «Глупому персидскому легковерию казалось возможным, что я везу скрытых в ящиках солдат, которые могут овладеть городом. Невидимые мои легионы состояли из двадцати четырех человек пехоты и стольких же казаков, а регулярная конница вся заключалась в одном драгунском унтер‑офицере, который присматривал за единственной моей верховой лошадью. Вот все силы, которые приводили в трепет пограничные провинции Персидской монархии. Казалось, что и в некоторых чиновниках гордость и притворство не скрыли страха, издавна вселенного в них русскими».

В Нахичевани Ермолов остановился у хана Келб-Али Кенгерли. Старец, которому некогда выколол глаза безжалостный Ага-Мохаммед‑хан, принял Ермолова с большим радушием.

В Тавризе Ермолов провел переговоры с Аббасом-Мирзой, причем не без нюансов. Следует сказать, что среди обычаев придворного персидского этикета самым унизительным для европейцев было обязательное снимание сапог и надевание красных чулок, без которых ни один из подданных и гостей шаха не мог являться ко двору. Англичане уже давно беспрекословно надевали чулки, но Ермолов делать это отказался наотрез:

– Ишь, чего захотели, чтобы русский генерал перед ними босяком выглядел! Не хочет, поворачиваем обратно!

Аббас‑Мирза не желал нарушать этикета, но чтобы не обидеть и Ермолова, решился на компромисс – принять русского посла не во дворце, а перед ним, и не на коврах (которые не мог попирать ни один сапог!), а на каменном помосте.

Аудиенция назначена была ровно в полдень. Ермолов приехал ко дворцу на богато убранном коне. В конце двора, под палаточным навесом, стоял Аббас‑Мирза, одетый без всякой роскоши, только за шалевым поясом сверкал осыпанный алмазами кинжал.

За Аббасом-Мирзой держали его знамя – на белом полотнище лев, озаренный восходящим солнцем, а на навершие древка – серебряная кисть правой руки с растопыренными пальцами.

За спиной принца стоял начальник регулярной пехоты (эмир‑низама) Мамед‑хан, одетый в европейский мундир с эполетами и треуголкой на голове.

Свидание продолжалось час. Принц и посол говорили о чем угодно, но не о большой политике, как и принято при первой встрече на Востоке. За аудиенцией следовали празднества в честь посольства и смотр войскам. Персидская конница вызвала одобрение Ермолова, но артиллерия показалась ему никудышней, впрочем, принцу он ее похвалил. Зачем же зря расстраивать человека!

После смотра Ермолов был приглашен принцем на чай и шербет. Его приняли в саду, в беседке, из которой открывался вид на город и окрестности. Посольская свита была с ним, и это обстоятельство было неприятно Аббасу‑Мирзе. Дело в том, что по закону своей земли он не мог есть и пить в присутствии неверных. Исключение он хотел сделать для одного Ермолова, а не для его многочисленной свиты. Пришлось лишь смотреть, как русские пьют его чай и уплетают его шербет. Так Ермолов преподал Аббасу-Мирзе второй урок. А затем сразу же последовал и третий, когда принц, простившись, хотел выехать из сада один, Ермолов дал знак ординарцу, тот быстро подвел ему коня, и посол выехал стремя в стремя с принцем как равный ему. Аббас-Мирза нервничал, но хитрый наместник делал вид, что все произошло вроде как случайно.

Пока ждали решение шаха о приеме посольства. Ермолов объявил сопровождавшим его офицерам:

– Вы тут на красоты не слишком глазейте, а изучайте укрепления Тавриза и подходы к нему. Как знать, может, скоро вам его штурмовать!

А вскоре пришло письмо от шаха, что тот готов принять русского посла в своей летней резиденции Султаниэ, и Ермолов засобирался в неблизкий путь.

Однако до отъезда генерал сумел еще раз уязвить Аббаса-Мирзу. Тот пригласил Ермолова на загородную прогулку. Но генерал ответил приехавшему каймакану (помощнику визиря):

– Весьма сожалею, но у меня что-то после общения на заднем дворе дворца разболелись глаза, и я не смогу исполнить желание принца!

Каймакан был в ужасе и принялся доказывать, что до Ермолова все посланники обязательно надевали на ноги красные чулки.

– Пусть они хоть онучи надевают, я в сравнение с другими идти не намерен! Да и вообще ступайте, сударь, я устал!

На следующее утро откланиваться принцу отправился только советник посольства. В городе, где готовились к торжественным проводам, поднялась суматоха, но с восходом солнца Ермолова уже в Тавризе не было.

* * *

В Тегеран посольство ехало древним караванным путем. Миновали Султанийскую долину с ее роскошными садами. 28 мая Ермолов остановился в замке Уджан, что значит «Царская Роза». Проводник, закатывая глаза, сообщил, что на постройку и обустройства замка было потрачено более тридцати тысяч червонцев. Осмотрев аляповатые батальные картины, где персы побеждают русских, и обшарпанные стены, Ермолов лишь хмыкнул:

– Оказывается, не только у нас воруют!

Через месяц посольство прибыло в урочище Саман‑архи, лежащее верстах в десяти от Султаниэ,