Сыновья - Перл С. Бак

удовольствия и как будто он принуждал себя выполнять все это, как неприятную работу. Когда Ван Тигр спросил воспитателя, каковы успехи его сына, тот ответил нерешительно:

– Я не могу сказать, чтобы он учился плохо, потому что он все делает довольно хорошо, и делает именно то, что ему велят, но никогда не идет дальше этого. Кажется, что у него ни к чему нет охоты.

Этот ответ очень встревожил Вана Тигра, так как ему и раньше казалось, что сын его не способен сильно и искренно гневаться, – он никогда не сердился, в нем не было ни ненависти, ни каких бы то ни было желаний: он только делал серьезно и терпеливо все, что должен был сделать. А Ван Тигр знал, что воин должен быть не таков; нет, воин должен быть силен духом и гневен, предприимчив и горяч, и Ван Тигр раздумывал печально, как ему изменить своего сына. Как-то днем он сидел во дворе, глядя, как сын его стреляет в цель под руководством учителя, и хотя мальчик стоял спокойно, быстро поднимал руку и не колеблясь твердо нажимал на курок, когда раздавалась команда, однако Вану Тигру казалось, что сын его делает это скрепя сердце, и на нежном лице мальчика было такое выражение, как будто он пересиливает себя, чтобы делать то, что нужно, – так ему ненавистно все это. Тогда Ван Тигр подозвал мальчика и сказал ему:

– Сын, вкладывай в дело свое сердце, если хочешь угодить мне!

Тогда мальчик быстро взглянул на отца, опустив руку с дымящимся в ней пистолетом; глаза его приняли странное выражение, и он открыл рот, словно собираясь заговорить. Но перед ним сидел Ван Тигр, который не мог выглядеть кротким, даже если бы захотел этого: брови у него были черные и густые, и рот, обросший жесткой черной бородой, казался угрюмым даже помимо его воли, и мальчик отвернулся, вздохнул слегка и сказал покорно:

– Да, отец.

Тогда Ван Тигр со смутной болью взглянул на сына, и, хотя при его суровой и жестокой внешности сердце у него было мягкое, он не умел говорить сердечно. Помолчав немного, он вздохнул и смотрел молча, пока урок не закончился. Тогда мальчик нерешительно взглянул на отца и спросил:

– Отец, можно мне идти?

И Ван Тигр вспомнил, что сын его часто уходит один, и это бывало не раз, – он убегал один потихоньку, и Ван Тигр не знал куда, – знал только, что телохранитель, которого он приставил к сыну, без сомнения следует за ним повсюду. Но в этот день Ван Тигр посмотрел на сына, в душе задавая себе вопрос, не ходит ли мальчик в такие места, куда ему не следует ходить. Он видел, что сын его больше не ребенок, и, уязвленный внезапной ревностью, Ван Тигр спросил самым мягким голосом:

– Куда ты идешь, сын мой?

Мальчик в нерешимости повесил голову и наконец боязливо ответил:

– Никуда, отец, мне просто нравится выходить за городские ворота и гулять в поле.

Если бы мальчик сказал, что он идет в какое-нибудь непристойное место, Ван Тигр не был бы так поражен, а теперь он спросил в изумлении:

– Что ж там любопытного для воина?

Мальчик опустил глаза и, перебирая пальцами тонкий кожаный пояс, сказал тихим голосом и покорно, как всегда:

– Ничего, только там тихо и хорошо, теперь цветут плодовые деревья, и мне нравится иной раз поговорить с крестьянином и узнать, как он обрабатывает землю.

Ван Тигр был в совершенном изумлении и не знал, что ему делать с сыном; он бормотал про себя, что удивительный у него сын для военачальника, с юных лет ненавидевшего крестьянскую работу, и вдруг он крикнул гораздо сердитей, чем хотел, потому что был огорчен, сам не зная причины:

– Делай что хочешь, что мне до этого?

И он сидел мрачный, потому что сын его быстро ускользнул, как выпущенная на волю птица.

Ван Тигр все сидел, предаваясь скорбным размышлениям, и сам не знал, почему сердцу его так больно. Наконец он овладел собой и, успокаивая себя, говорил, что должен быть доволен таким сыном, что сын его не повеса и делает, что ему велят, и на этот раз Ван Тигр отогнал от себя черные мысли.

За последние годы ходили слухи о том, что повсюду нарастает великое недовольство и назревает война, и лазутчики Вана Тигра приносили известия о том, что юноши и девушки в школах на Юге готовятся к войне, и о том, что простые крестьяне в деревнях готовятся к войне; все это было неслыханное дело, потому что войну ведут военачальники, и простого народа она вовсе не касается. Но когда Ван Тигр в изумлении спросил, почему они воюют и ради какого дела, лазутчики не могли ему ответить, и Ван Тигр сказал себе, что, должно быть, в какой-нибудь школе ученики недовольны учителем, а что касается простого народа, то, может быть, какой-нибудь правитель слишком плох, и население больше не хочет его терпеть и восстает, чтобы убить его и тем положить конец своим мучениям.

Но до тех пор, пока он не увидит, какова будет новая война и чью сторону ему принять, Ван Тигр не выступал в поход со своим войском. Нет, он берег свою казну на новые орудия войны, какие ему хотелось достать. Не просил он о помощи и брата, Вана Купца, так как теперь у Вана Тигра была своя гавань в устьи реки, принадлежавшей ему, теперь он сам нанимал корабли и свободно ввозил оружие из чужих стран. Если стоящие выше и знали об этом, они молчали, так как он был генерал и их сторонник, и каждое ружье, которое он имел, должно было помочь им в будущей войне, а война была неизбежна, потому что мир не может длиться вечно.

Такими путями Ван Тигр укреплял свои силы, выжидая время, а сын его все рос и наконец достиг четырнадцати лет.

И все эти пятнадцать лет, и даже больше того, Ван Тигр был важным военачальником, он во многом был счастлив и, самое главное, в том, что в его землях не было большого голода. Голод бывал то в одном, то в другом месте, так уж должно быть, и иначе быть не может под этими жестокими небесами, но ни разу не было голода во всей его области, и если в одном округе голодали, ему не нужно было теснить народ, стоило только повысить налоги в другом округе, где люди были сыты или, по крайней мере, голодали