Отрадное - Владимир Дмитриевич Авдошин

А себе я взяла третью часть. Себе – в Видном. Матерясь на московских чванливых чиновниц – грубые, нахальные, завистливые – я заставила себя купить квартиру в Видном, чтобы затвориться одной. Я уж старуха, мне 65 – о ужас! У меня эмоциональное выгорание. Я ничего не могу. У меня плохо со здоровьем и даже нет возможности с подругами встретиться. Жду, когда молодые дадут внучку ненадолго. Надолго меня не хватает. Я понемногу буду учить её русскому языку и русской литературе. И не надо бросать её на меня и заниматься своими молодежными проектами.

Федя укоренился, не сдается. Приятно смотреть. У него мой характер. Я тоже такая была. Уж если что решила – добивалась. Всё-таки Россия для него во многом чужая страна, и расхлябанность здесь будет наказуема. Женщина-то ему нужна. Случайная потянет не в ту сторону, а жена будет прислушиваться к его работе.

Но как я ни старалась переломить его на европейское представление о мужчине, всё-таки латиноамериканец в Феде победил. Развелся, стервец, со своей украинкой. Ну и что ж, что у них отделение от России? Ты решил, где жить, пусть и она решает, где жить. Она в России решила жить – так пусть тебе не указывает, солидаризуешься ты с мнением её родины или нет.

Ей нужна была в России солидарность с Украиной, а он не хотел в это интеллектуально ввязываться. Вот и распались, как говорят сейчас. Это раньше говорили – развелись. Украинка вызвала мать воспитывать ребенка, так как он ничего не дает жене. По-латиноамерикански.

Я в бешенстве, я кричу – везите внучку ко мне, в Видное, я буду сидеть! Живите по-европейски! Чтоб жена работала, чтоб муж работал, деньги в общую копилку. Не будете же вечно в однокомнатной жить!

Но никто меня не слушает. Все живут латиноамериканской колонией «на выезде» и чихали на русскую мать. С «Мерседеса» ушел, в той квартире, которую я купила, жить не стал. И я близка к тому, что и знать их не хочу. Да! Раз не по-моему – и знать не хочу! Мерзавцы!

Моя сущность образовалась здесь. И я не позволю никому, даже сыну, чтобы её, русскую и европейскую сущность, меняли. Я буду драться за неё. Я что-нибудь да придумаю. Я так этого не оставлю. Я обязательно что-нибудь придумаю. Оставляют меня одну в Видном – «нам далеко ехать, мы лучше Анечку в садик сдадим».

Как я любила и люблю море, бабочек, когда круглый год тепло. А здесь один июль теплый, а остальное – не спрашивай. Пальто, шубы. Надоело. База русского человека непересоздаваема. На том стою и не допущу изменений её в своей внучке.

6. Кандидатская Киры

Мы так любили нашу перестройку. Мы отдали ей столько сил. Мы надеялись, хоть теперь будет справедливый строй в России. Но получили потерю работы. Правда, коллектив заплатил всем, кто на то время ещё был активным членом коллектива, тогдашнюю цену. Пенсионеров, конечно, успели вывести, что я считаю незаслуженно. Они держали всю советскую детскую литературу, ну да ладно. Речь о том, что дальше было.

А был такой прекрасный писатель Андрей Платонов и был такой смешной-смешной латиноамериканский внучок у меня. И мне хотелось в его классе и для него самого рассказать про этого писателя так, чтобы это была кандидатская диссертация. И была хорошая учительница, которая умудрилась выучить всех моих детей – Баринова Инна Валентиновна. И Габриэля-внучка учила.

В её классе я всё это и расположила. Идея была такая: защититься и уйти в пединститут. И по-честному защититься. Перед тремя столпами: писатель, старший товарищ-педагог и внучок.

Однако время было новое, незнакомое. В столичном пединституте меня тут же надули. Слямзили внаглую мои лекции и, пообещав защиту кандидатской, пытались на пять лет всучить секретарскую работу. Ну, муж вступился. Сказал, что это надувательство и, видимо, надо искать другое место. С готовым материалом, четырьмя детьми и уже двумя внуками секретарство как нагрузку не потянуть.

В столичном педе я еще раз убедилась, что русскому истовому человеку деньги застят всё. Это был элитный педагогический вуз, опекаемый лично Лужковым, и чтобы тут остаться и защититься, нужно было заработать все это особым чинопочитанием. Сначала поработай на престиж начальницы, а потом свой потянешь.

Страшась, я пошла в федеральный пединститут – нищий, с большими научными светилами. Кафедру там возглавляла необыкновенный человек – Ольга Вадимовна Сосновская. Как это говорится? Апостол веры в профессию.

Она, будучи завом, ни одной перспективной личности не оставляла без кандидатской. Отдавала всю душу и силы работе и сотрудникам. И, как позже выяснилось, ну да, куда от этого деться женщине, – своему внучонку Вадику, которого ей отфутболивал женатый сын. Ей приходилось сидеть с ним самой.

Ольга Вадимовна очень поддержала меня. Мы оговорили рабочий план защиты моей кандидатской, а заодно я познакомилась с прекрасным стилистом Тахер-заде, совершенно влюбленным в классическую русскую литературу и её язык. Он дружески помогал мне вычитывать работу.

По наивности я думала – теперь-то все проблемы решены. Занимайся научным предметом – и кандидатская у тебя в руках. Оказалось – нет. Новое время подарило научному обществу сволочизм безудержного плагиата. За деньги можно было не только быстро защититься соискателю кандидатской, но и увидеть, что все те столпы науки, которыми я восхищалась и работы которых были безупречны, вдруг быстро перешли на чистоган и даже не подразумевали, что я действительно буду писать эту работу, читать этого автора и заниматься восприятием этого автора детьми. Они просто не хотели видеть настоящую работу, а хотели видеть то количество денег, которые сейчас положено им дать за прочтение, и из-за этого мурыжили меня с моей действительной работой, называя ее незрелой, чуть ли не фиктивной и измочалили меня совершенно. И всё такие знаменитые личности. Ну хоть бы Напраслину взять. На нее я даже подумать не могла. Я пришла с коробкой конфет, а она крутила перед моими носом пустым фантиком и повторяла одну и ту же фразу: «А откуда вы знаете, что мне надо? Это я вам, может быть, конфетку дам».

После такой сцены со знаменитостью, восьмой раз подавая свою работу на прочтение её приспешнику Вальцову, восьмой раз писавшему: «Работа не вычищена», я стала искать других референтов. Ездила в Петербург, ездила в Тверь, дозревая, что теперь – всё на продажу. Даже