Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

и бросились наперехват. За спиной раздались выстрелы. Лошадь споткнулась, упала. Павел кувыркнулся через голову. Больно ударился коленом. Вскочил на ноги, выхватил саблю. Зуавы бежали к нему, выставив штыки. Но вдруг они встали, как вкопанные.

– На руку! Вперёд! – раздалось за спиной.

Мимо в атаку, обтекая Павла, двинулись шеренги Якутского полка. Французы дали залп, тут же стали отступать.

– Ваше благородие! – Один из солдат держал под уздцы его лошадь.

– Спасибо! – поблагодарил Павел, вновь взобрался в седло. Лошадь хромала, но пошла.

Павел спустился в Килен-балку. Со стороны Чоргуня, там, где стоял корпус Горчакова гремела канонада. Генерал Липранди начал отвлекающую атаку. Павел проскакал по Инкерманскому мосту, затем в гору. Меньшиков в окружении свиты стоял на возвышенности и наблюдал за боем в оптическую трубу. С ним рядом на высоких красивых конях находились великие князья.

– От генерала Данненберга! – отрапортовал Павел.

– Докладывайте, – разрешил Меньшиков.

– Захвачены две английские батареи. Необходимо подкрепление.

– Спасибо! – холодно поблагодарил Меньшиков и продолжал смотреть в подзорную трубу.

– Ваша светлость, подкрепление…., – напомнил Павел.

– Поручик, вы сделали своё дело, – холодно оборвал его главнокомандующий.

Примчался адъютант от генерала Липранди, доложил, что со стороны Чоргуня идёт артиллерийская перестрелка. Генерал Липранди просит разрешения атаковать позиции на Сапун-горе.

– Зачем он у меня спрашивает? – возмутился Меньшиков. – У него есть свой начальник, пусть князь Горчаков и решает.

– Александр Сергеевич, – несмело обратился к нему великий князь Михаил. – Так вы отправите резерв генералу Данненбергу?

Меньшиков передал подзорную трубу адъютанту Панаеву.

– Я съезжу сам, посмотрю, как у него идут дела, а вы оставайтесь на месте, господа. Панаев, Кречен – за мной.

Они начали спускаться к мосту.

– Александр Сергеевич, – окликнул Меншикова Панаев.– Великие князья едут за нами.

– Чёрт! – Князь резко обернулся. – Панаев, задержите их. Не хватало ещё за их головы отвечать. Навязались мне на шею!

Навстречу шли солдаты, помогая раненым. Их становилось все больше и больше.

– В чем дело? – спросил Меньшиков у первого попавшегося офицера.

– Приказано отступать, ваша светлость, – мрачно ответил тот.

Князь заметил генерала Данненберга на взмыленной, уставшей лошади. Сам генерал едва держался в седле. Беспокойно оглядывался назад, как будто что-то потерял.

– Вы велели отступать? – строго спросил его Меньшиков.

– Так точно, – спокойно ответил генерал.

– Но нам нельзя отступать!

– Простите, ваша светлость, я употребил все усилия, чтобы люди дрались, как львы. Однако Чоргунский отряд не поддержал нас. Солдаты утомлены. Полки расстроены, артиллерия без зарядов…. Я вынужден отдать приказ об отступлении.

– Тогда прикажите остановиться здесь. Перестройте полки и вновь идите в атаку.

– Ваша светлость, я, конечно, могу выполнить ваш приказ и вновь послать солдат в атаку, но тогда мы лишимся всего корпуса. К тому же, выбыли из строя все генералы и командующие полками.

– Неужели возглавить некому? Ведите сами наступление.

– Повторяю: в корпусе большие потери, – твердил Данненберг. – Впрочем, если вы считаете возможным продолжить наступление, то снимите с меня обязанности командующего и приказывайте сами.

– Хорош вояка! – процедил сквозь зубы Меньшиков. – Где генерал Сойманов?

– Убит!

– Генерал Павлов?

– Тяжело ранен.

– И вы ещё называете себя боевым генералом? – возмутился Меньшиков. – Немедленно остановите ваших солдат!

– Но что вы от меня хотите? – воскликнул в отчаянье Данненберг. – Я не могу их остановить.

– Уже ничего не хочу. Вы проиграли сражение.

Подлетел вестовой.

– Генерал Тимофеев с четырьмя батальонами двинулись на вылазку из Севастополя к Рудольфовой горе.

– Возвращайте их немедленно! – потребовал Меньшиков.

К часу дня началось всеобщее отступление. Полковник Дельвиг повёл Владимирский и Суздальский полки прикрывать отходившие войска. Произошла заминка с артиллерией. Прислугу почти всю выбило. Много лошадей погибло. Приходилось на руках тащить орудия по узкой сапёрной дороге. Артиллерийский обоз растянулся чуть ли не на версту от устья Килен-балки до Георгиевской балки. Французские стрелки спустились и попытались захватить наши пушки. Полковник Тотлебен, находившийся в свите главнокомандующего, заметил зуавов, тут же собрал несколько отступавших рот и сам повёл их в бой. Зуавов отогнали. Сапёры и прибывшие из Севастополя матросы стали помогать вывозить орудийные сцепки, оставшиеся без лошадей. Французы сделали попытку подобраться с лёгкими полевыми пушками и осыпать наши отступающие части гранатами. Но со стороны бухты заговорили пароходы. Особенно точно бил «Владимир». Разрывной снаряд накрыл одну из французских пушек, перебив половину прислуги, и разнёс лафет.

***

Павел набрёл на офицеров, сидевших кучкой у обочины. Некоторые были легко ранены, в изодранных шинелях, в крови, кое-как перебинтованные.

– Кречен, вы целы? – спросил один из них с перевязанной головой.

– Бог уберёг. А у вас что?

– Пуля по виску ударила вскользь. Фельдшер сказал, только кожу изодрала. Видите как, тоже свезло на этот раз.

– Господа, надо как-то солдат своих собрать, – предложил кто-то.

– Да погодите вы, Семёнов, – недовольно оборвали его. – Дайте хоть покурить спокойно.

– Дело проиграно, господа, – с сожалением сказал пожилой капитан с разодранной полой шинели и измятой фуражной шапке. – Так хорошо начали – и на тебе! Ведь захватили же батарею. Поднажать чуть-чуть….

– Мой полк не привык действовать в горной местности, – сказал другой капитан, будто пытался оправдываться. Он нервно затягивался дымом из трубки. Его руки дрожали. – Все учения на равнинах проходили. Мы горы сроду не видывали.

– Надо было батальонами наступать, а не ротными колоннами. И не останавливаться! – сетовал другой офицер, стягивая левый сапог. Показал остальным голенище, разрезанное осколком бомбы. – Вон, что! Тоже свезло – ногу не задело.

– Чего теперь уж об этом толковать, – махнул рукой капитан в разодранной шинели. – Солдат у нас никчёмный, я вам скажу, господа. Не умеет воевать.

– А мы, умеем? – усмехнулся Семёнов. – Я с четверть века служу. Ни разу в бою не был. Сегодня первое сражение для меня. Никогда не слыхивал, как ядра гудят у тебя над ухом…. И я считал себя военным. А тут граната рядом упала, взорвалась, меня всего кровью обдало от товарища моего…. И стою, как дурак, ничего не соображаю.

– Многие из нас смотрятся героями в мирное время, – усмехнулся высокий, молодой поручик. – На парадах блистают. Усища отпустили, бакенбарды, глядят из-под лобья грозно, будто Наполеоны….. А спроси у них: были они в деле, пороху нюхали?

– Наука эта немудрённая: стоять под ядрами и умирать, – возразил ему пожилой капитан. – Читал я про подвиги Суворова, Ермолова, Багратиона и многих других наших славных полководцев, но ни как не мог понять, в чём же их подвиг? Ну, велят солдатам идти в бой – идут. Ну, убьют – знать судьба. Теперь же, когда я испытал на собственной шкуре все эти боевые удовольствия, понимаю и ценю наших отцов и дедов.

– А почему нас Чоргунский отряд не поддержал? – подозрительно спросил пожилой капитан. –