Мор Йокаи - Сыновья человека с каменным сердцем

Газета сообщала о казни бывшего правительственного комиссара Эугена Барадлаи. То было вполне достоверное официальное сообщение.

Эдит не знала Эугена. Того, настоящего. И все же почувствовала острую сердечную боль за него: ведь то был один из братьев Барадлаи.

Но плакать о нем она не посмела. Такие слезы считались преступлением, в законе существовали параграфы, запрещавшие выражать хотя бы малейшее сочувствие крамольникам.

Обворожительная фурия, широко раскрыв огромные сверкающие глаза, раздвинув в улы'бке пунцовые губы над рядом прекрасных белоснежных зубов, прошипела своей родственнице прямо в ухо:

– Одного я уже сжила со свету!

И так ударила по воздуху стиснутым кулаком, словно сжимала в нем невидимый кинжал, отравленное острие которого способно настичь жертву на любом расстоянии.

– Этот уже мертв. Я убила его! – воскликнула она и, не разжимая кулака, ударила себя в грудь, в прекрасную грудь, которая могла бы стать вместилищем всех блаженств рая.

Потом схватила Эдит за плечи и, впившись ей в глаза сверкающим от злобного торжества взором, воскликнула:

– Дочь священника овдовела, очередь, за следующим! Теперь это будет твой возлюбленный!

В довершение жестокости она преподнесла Эдит сверток с отрезом черного крепа.

– Вот, возьми себе! Это – для твоего траурного платья.

И Эдит поблагодарила ее за подарок.

…Если бы Альфонсина только знала, кого она сжила со света! Человека, которого осыпала в былые дни поцелуями, кто любил ее больше всех и продолжал любить до смертного часа, кто простил ей даже тогда, когда знакомый почерк подсказал ему, чья рука уготовила ему могилу.

В день разыгравшейся мигрени

Облеченный неограниченной властью наместник был подвержен приступам сильной головной боли. Этот недуг поразил его во время осады Брешии.[153] Когда он вступал в захваченный город, какой-то монах дважды выстрелил из окна ему в голову» Но промахнулся.

В отместку генерал приказал казнить самых почетных граждан Брешии, соорудив из их трупов настоящую гекатомбу.

Однако с головой у него, видимо, не все обстояло благополучно. С этого дня его постоянно мучила ужасающая мигрень. Пульсирующая боль была так сильна, что казалось, будто все предназначенные им для чужих голов пули жалили его собственную.

В такие часы к этому влиятельному мужу было страшно подходить. Неистовая боль заставляла его злиться даже на самых приближенных людей, даже на любимцев. Он у каждого находил недостатки, всех в чем-то подозревал, никого не щадил.

Ведь не щадит же неведомый демон его собственную голову, подвергая могущественного вельможу мучительной пытке! Демон этот обручем стягивает ему лоб, словно навинчивая на него «испанскую диадему>, молотками стучит в висках, погружает его голову в раскаленное адское пекло, окрашивает огнем лежащий перед его глазами мир.

Тщетно в такую пору обивают люди пороги его канцелярии, моля о помиловании, напрасно пытаясь объяснить ему истину. Разве его собственный мучитель щадит? Разве существует радикальное средство, чтобы исцелить его самого от нестерпимых мук?

И вот от такого изверга зависели человеческие судьбы; он чинил расправу над побежденной нацией!

Однажды поздним вечером, во время очередного приступа мигрени, измученный вельможа сидел в одиночестве в своем кабинете и в десятый раз швырял на пол еще одно бесполезное лекарство.

Заходить к нему в такую пору никто не смел. Он выгонял даже врачей, виновных в том, что они не в силах были излечить его недуг.

Лечь в постель было невозможно: в лежачем положении боль становилась и вовсе невыносимой. Поэтому он или сидел, или расхаживал взад и вперед по комнате.

Однако камердинер все же отважился войти на цыпочках в кабинет.

– В чем дело? – с яростью потревоженного тигра рявкнул на него могущественный сановник.

– Там желают поговорить с вашим высокопревосходительством.

– Гони в шею!

– Какая-то женщина…

– К черту всех женщин с их воплями! Я не желаю сегодня видеть их плаксивых физиономий! Вышвырни всех, кто лезет ко мне клянчить. Не приму ни одной бабы.

– Но эта дама – баронесса Альфонсина Планкенхорст, – осмелился заметить камердинер.

– Ну и сидела бы себе в преисподней! Ночь – не время, для приема посетителей. Как видно, баронесса Альфонсина привыкла к ночным визитам.

– У нее, как она говорит. неотложное дело к вашему высокопревосходительству. Она заявила, что если вы даже едва дышите, все равно ей надо срочно побеседовать с вами.

– Дама с норовом, что и говорить. Хорошо, впусти ее! Ведь это не женщина, а сущий дьявол.

Вельможа, с обвязанной платком головой, опустился в кресло и в таком виде стал ждать посетительницу.

Вошла одетая в дорожный костюм Альфонсина и плотно притворила за собой дверь.

– Прошу вас, баронесса, изложите покороче то, что вы имеете сообщить: голова у меня просто раскалывается.

– Скажу в двух словах, господин фельдмаршал. Сегодня я узнала, что вас смещают с поста наместника Венгрии.

– Ах!..

Для больного человека известие это прозвучало как пушечный выстрел. Оно пронзило ему мозг.

– Смещают? Почему?

– Хотят положить конец строгостям, которые вы до сих пор применяли, разъяснить миру, что суровые репрессии – вовсе не следствие ошибочной политики правительства, а лишь результат излишнего усердия определенного лица.

Больной прижал ладони к вискам, словно голова его разрывалась.

– Послезавтра будет введен новый режим, к правлению призовут других деятелей. Смертная казнь отменяется, подсудимых станут подвергать только лишению свободы.

– Крайне признателен вам за это известие, баронесса. Весьма благодарен!

– Я поспешила к вам, чтобы заблаговременно вас оповестить. Завтра утром вы получите уведомление об освобождении от занимаемого поста. Но еще остается целая ночь, когда вы можете действовать.

– Не премину это сделать. Клянусь!

– Ведь вы знаете, какой обет связывает нас обоих. Это – обет мщения! Мы должны увидеть униженными, раздавленными тех людей, что напали на нас, подняли на смех, устроили заговор с целью нас разорить. Нужно беспощадно истреблять это отродье! Оставшись в живых» они снова поднимут голову, снова начнут огрызаться. Мы отомстим за благородную кровь, пролившуюся на этой проклятой земле. Я обожаю вас за то, что вы творили суд и расправу и воздали им полной мерой!

– Да, но и вы оказали мне немалое содействие. Лучшего сыска не имел ни один министр. Какой великолепной осведомительницей вы были для меня! Ухитрялись собирать любые сведения, добывали все направленные против властей сатирические песенки» а они – самый великий грех, исключающий всякое прощение. Мы еще можем простить нанесенную рану, но пасквиль – никогда. Вы необыкновенно искусно разжигали страсти! Воистину просто необходимо, чтобы вокруг солнца вращались существа, подобные вам! Заслоняя солнечный свет и бросая на землю тень, они льют яд на раны и вынашивают такие планы мщения, которые никогда не смогут зародиться в мозгу мужчины! Женщины, в которых вселился сам бес!

– Вы льстите мне, фельдмаршал. Я горжусь те, что сама вынашивала замыслы мести.

– И хорошо, что существует полупомешанный человек, терзаемый адскими приступами мигрени, который, когда в голове его кипит вся кровь мозг плавится, как в огненном котле, способен отдать приказ пристрелить собственного брата! Хорошо, что имеется такой человек приводивший в исполнение ваши планы. Сейчас он именно в таком состоянии духа. Все вокруг него плавает в море крови. И пылающая голова жаждет этого кровавого моря. К утру пытка может пройти, и к утру кончится его неограниченная власть. Что же я должен предпринять в оставшееся время, прекрасная дама, ангел красоты?

– Решительные меры! В настоящий момент у стоглавой гидры – одна шея. Она зажата у вас в руке. Стоит вам стиснуть руку, и все будет кончено. Пусть летит тогда с оливковой ветвью голубь божьей благодати, у вампира – крылья быстрее.

– Стало быть, надо торопиться? Использовать оставшееся время? Так оно и будет. Сейчас десять часов вечера, курьер раньше десяти утра не прибудет. В нашем распоряжении полдня. Вернее, не полдня, а целая ночь. Для многих это будет последняя ночь, не так ли, мадемуазель?

Наместник позвонил.

– Пришлите моего адъютанта.

Вызванный явился.

– Немедленно отправляйтесь к полковнику, к главному военному судье. Передайте ему мой приказ: сегодня к полуночи, никак не позже, все военные трибуналы должны подготовить находящиеся у них в производстве дела. Пусть тотчас же приступят к их рассмотрению. К трем часам утра все приговоры должны быть у меня, а к пяти часам все подсудимые должны быть собраны, чтобы выслушать эти приговоры. Гарнизону – находиться под ружьем. Выполняй приказ.

Когда адъютант удалился, всемогущий сановник обратился к Альфонсине: