Тума - Захар Прилепин
Тума читать книгу онлайн
Просторы Дикого поля – место, где вчерашний охотник на людей обращается в пленника. Здесь лоб в лоб встречаются противоборствующие племена и враждующие верования. Здесь в одном человеке сливаются воедино крови народов, насмерть противостоящих друг другу.
…Так является на свет тума – русский метис, чьё имя однажды прозвучит во всех пределах земли и станет песней и мифом.
Время действия – XVII век. Место действия – казачий Дон, Россия и её кровоточащие украйны, Крым и Соловецкий монастырь… Среди персонажей – братья Разины Степан, Иван и Фрол и отец их Тимофей, царские бояре и османские беи, будущий патриарх Никон, атаманы Войска Донского, есаулы и казаки: самые яркие люди своей эпохи.
Перед вами книга, где прошлое становится явью: это больше, чем легенда, – это правда. Читатель без труда узнает каждого персонажа как своего близкого и поймёт ту жизнь как свою: здесь описаны наши предки, переживавшие те же самые страсти, что переживаем сегодня мы.
…В этом эпическом, написанном на восьми языках, изумляющего масштаба романе можно запропасть, как в самых любимых книгах юности.
– А маливался я в той церкви, – вдруг сказал Степан, но Антоний снова не ответил.
– Царь, заслышав святого Филиппа, исполнился ярости, и вскричал: «Какое тебе, монаху, дело до наших царских дел? Ты царским делам моим обязан быть верен!» – Степан качал головой, удивлённый; Антоний же всё более вдохновлялся своей повестью. – Святой же отвечал: «По избранию Священного собора и по вашему изволению я – пастырь Христовой церкви. И с тобою, царь, я нынче только в том, что должно делать ради благочестия. Дела же твои не благочестивы, а бояре твои – сатаной обуянны».
Антоний положил ладони себе на ноги. Пальцы его непрестанно мяли колени.
– Царь закричал Филиппу: «Молчи!». Святой же произнёс: «Наше молчание грех на душу твою кладёт. Нашим молчанием гибель и твоя, и наша устлана будет! Ибо когда кто из корабельщиков ошибётся – невеликое зло приносит, а когда омрачается кормщик – всему кораблю гибель несёт! А подвиг же нашедшу, не подобает ослабеть!»
Антоний утерял дыхание.
Несколько раз пытался вдохнуть, укрощая постигшее его волнение.
– Подвиг нашедшу, не подобает ослабеть… – повторил Степан.
На паперти гуляли сквозняки.
– В тот день скорбный свершал блаженный митрополит Филипп Божественную литургию, – начал шёпотом Антоний; лицо его заметно побледнело, а безвольные усы с бородкою будто покрылись слабой изморозью. – И пришёл царь к церковной службе, весь разодет в чёрное. И с ним охвостье его боярское – тоже всё в чёрном, и в чёрных высоких колпаках. И царь трижды подходил к Филиппу и благословения просил; святитель же ничего ему на то не отвечал.
– Царю… – прошептал Степан, покусывая нижнюю губу.
– И возопили бояре, сверкая глазами и хрипя в злобе, словно бы с похмелия: «Святой владыка! Царь Иван Васильевич явился к твоей святости, требует, чтобы ты благословил его». Блаженный же Филипп им тоже не ответил, а прошёл к царю и говорил ему без боязней: «С тех пор, как солнце начало сиять на небе, не слыхано, чтобы благочестивый царь сам свою державу ввергал в смуту. Мы приносим жертву Господу, а за стенами храма безвинно льётся кровь христианская, и напрасно умирают». Царь же, услышав сие, взъярился пуще прежнего, и в обиды жуткие впал, и выбежал вон. И с тех пор на любое слово, сказанное ему поперёк, кричал неизменно: «Всё это Филькины грамоты!». Филькой своего митрополита он звал, как холопа.
Пальцы Антония мелко дрожали, цепляясь за колени. Веснушки его побледнели, растворившись в белой коже.
– И стал царь размышлять, как бы лишить сана святого митрополита Филиппа. Беспричинно его свергнуть не хотел: оттого, что любил митрополита народ, и народ взбунтовался бы, прознав о том. И порешил царь Иоанн послать людей своих бесчестных сюда, в монастырь Соловецкий, и разузнать о блаженном Филиппе, каковы были его прежние лета. И явились сюда люди те. И били, и пытали тут богоносных честных старцев. И многие раны им нанесли, тщетно приказывая несуразное на святого лгать. А те – не лгали, и муки претерпевали. И разыскали они одного человека согласного на лжесвидетельство, – игумена Паисия. Игумену же Паисию посулили сан епископа, и тем привлекли к своему умыслу. И так, собрав зловонное сонмище и сплетя навет неправедный, изострили языки свои, словно змеиные. И поставили пред царем лжесвидетелей, и, ослеплённые грехолюбием, лживые грамотки свои положили. И, те грамотки прочтя, повелел царь блаженного Филиппа изгнать из церкви. Блаженный же Филипп открыто глаголил в те дни: «У татар и тех – есть закон, есть правда, а в Руси нет больше правды». И возложили на святого одеяние иноческое, много раз латаное и драное, и погнали его из церкви как злодея. И посадили его на злосмрадную повозку, и повезли прочь, оскорбляя его самыми ничтожными словесами. И бросили его в зловонную темницу, и ноги его забили в колоду со всем усердием…
Степан ощутил, что дрожь Антония передалась ему. Он едва смирял себя, чтоб не затрястись.
– И оскорбляли его гнусно! И железные цепи тяжкие возложили на шею доброго страдальца! И десницу святого стянули оковами железными… – звонко шептал Антоний, глядя куда-то наверх, и глаза его, казалось, закатываются. – Ко всему тому ещё и гладом начали морить! Не ведали они, что он в том непобедим, потому как с младых лет привык принимать яства раз в седмицу. И сослали блаженного Филиппа в Тверскую землю. Да гнев свой царь не умерил тем. Досады клокотали в нём, изводя его. И год спустя послал Грозный царь своего приспешника Малюту Скуратова, велев… задушить святого Филиппа!
Последнее Антоний произнёс скороговоркой, словно бы сам себе ужаснувшись.
Степан огляделся по сторонам:
– Нешто правда?
Антоний сдавил виски и долго сидел так, успокаиваясь.
– …подушкой задушил, – ссутулившись, устало ответил он, и снова начал гладить колени.
На руках понемногу проступали веснушки.
Он шмыгнул носом и покусал хилый верхний ус.
– А я вот не могу раз в седмицу исть, – вдруг поделился Антоний. – Каждый день, и с утра, и к вечеру извожусь. И сейчас сжевал бы чего.
– Подожди, Антоний, – просительно прервал Степан. – Я отдам тебе нынче и треску, и квас. И кусок ситника остался с воскресенья. Ты поведай ещё мне. А нашему государю тот Иоанн кем приходится?
– Кем в грамотках пишется, тем и приходится. Нашему государю Алексею Михайловичу – дед он, – сказал Антоний, поднимаясь.
– Да погодь же! – Степан поймал поднявшегося с лавки Антония за рясу. – А что Новгород твой? Как устоял без защитника своего Филиппа? Пострадали людишки ваши за своеволие, как некому стало за них слово замолвить?
– Великий Новгород царь Иоанн имал с воинством многим. И терзал так, будто не руськие люди обитали там, а поганые. Будто и не Новгород то, а османов град Азов, про коий ты сказывал. И кровушка христианская журчала по улицам. И насмерть забиты были и девки, и детки, и все старики со старухами.
– И доныне пепелище там?
Антоний мягко снял Степанову руку с рукава своей рясы.
– Отчего ж? Люди ж, как трава… Из золы повыползли – заново возвели град.
…вороны здесь были чёрные, с отливом в синь, не пугливые.
