Великая Скифия - Полупуднев Виталий Максимович

Херемон был возмущен черной неблагодарностью раба, которого он кормил и которому доверял. Такие мысли распаляли душу старого грека, и он воспылал лютой злобой к своему телохранителю.

– О олимпийцы! – сетовал он, хватаясь за голову. – Как я теперь выйду на улицу? Любой водонос или каменщик будет кричать мне вдогонку обидные слова, а женщины будут тыкать в меня пальцами!

Старик схватил клюку, намереваясь пойти в судилище города, и завертел головой. Он хотел позвать своего всегдашнего провожатого Будина, но вспомнил, что его нет, плюнул в сердцах и даже изругался.

Один, шатаясь как пьяный, он не шел, но почти бежал по опустевшим улицам города, встречаясь лишь с группами воинов, несущих на плечах раненых товарищей.

Из ниши каменного забора какой-то голодающий протянул ему руку за подаянием, но старик ударил по руке палкой.

«Эка расплодилось в Херсонесе нищих, – в сердцах подумал он. – Неплохо, если их немного поубавится!»

6

Будина сначала привязали к каменному столбу в подземелье храма Аида, где находилось страшное судилище города, о котором не только рабы, но и свободные говорили лишь шепотом, опасливо поглядывая вокруг.

– Скажи, – вкрадчиво спросил Морд, приблизив свое уродливое лицо к лицу раба, – знаешь ли ты, кто поджег городские склады?

– Не знаю. Ни в каких тайных замыслах не участвовал. Служил господину честно.

Вопрос был повторен несколько раз – с тем же результатом.

– Начинайте! – коротко приказал Морд двум дюжим надсмотрщикам, державшим наготове сыромятные бичи.

Пока Будина хлестали по голой спине бичами, Морд сам вложил в раскаленную жаровню железный прут. При слабом свете глиняных ламп было видно, как спина Будина, вначале белая, стала темнеть и покрываться бурыми пятнами.

– Стой!

Палачи остановились. Морд осмотрел и ощупал бичи. Один оказался более в крови, другой менее. Он строго взглянул на одного из палачей и пожевал губами. Тот задрожал.

– Господин, – стал он оправдываться, – Агафирс бил по мягким частям, его бич лучше врезался…

– Смотри, раб! – негромко, но внушительно прохрипел тюремщик. – Меня так же трудно обмануть, как и самого Зевса!

Теперь Будина привязали к столбу спиной. Морд схватил клещами раскаленный прут и поднес его к лицу несчастного. Красный отблеск осветил искаженное страданиями лицо и глаза, широко открытые от боли и ужаса.

– Будешь говорить?

Но Будин только застонал. Что он мог сказать? Правда, в голову ему упорно лез случай, когда он застал Ханака подслушивающим у дверей. Но рабы любопытны и суют свой нос повсюду. Будин решил терпеть и не ставить под подозрение Ханака. Одна мысль о том, что юношу будут допрашивать и пытать в этом жутком подземелье, пугала и страшила его.

Подошел Херемон. Его сморщенное личико дергалось, как у помешанного, мутные глаза мигали и слезились более обычного.

Херемону хотелось показать здесь свое ретивое отношение к обязанностям гражданина и то, что он совсем не привязан к подлому рабу и не жалеет его. Жалость к рабу – одна из постыднейших слабостей в глазах рабовладельца.

– Почему запираешься? – завизжал он. – Ты опозорил своего хозяина, обманул его! Ты предал священный полис, кормивший тебя!

В неистовстве он поднял посох и ударил его окованным концом в грудь Будина. Но, несмотря на ярость, он не нашел в своем хилом теле достаточно сил и не смог пронзить могучую грудь раба, хотя несколько раз повторил удар.

Изувеченного узника бросили в темницу на кучу гнилой соломы. Крысы, привлеченные запахом свежей крови, нахально шмыгали вокруг. Их противный писк показался Будину схожим с визгливым голосом Херемона.

А в голове плыли ослепительно яркие образы далекой Гелонии, ее нескончаемые леса, прозрачные реки и те родные, до боли милые сердцу места, где проведено утро жизни. И тут же стоял безумный лик Херемона, брызгающего слюной. Этому человеку отданы годы забот, за которые он отплатил ненавистью и ударами костыля. Раны горели. Озноб проникал в кости.

За что?..

В маленькое окошечко сверху падал слабый свет. Мигала звездочка. Ночной холод тяжелым бесшумным водопадом валился на коченеющее тело.

В окне мелькнули багровые вспышки. В красноватом полусвете стали видны каменные стены тюрьмы, покрытые инеем, и тяжелые железные кольца с обрывками ржавых цепей.

С улицы донеслись шум и человеческие голоса. Красные отсветы разгорались. Звездочка в окне погасла. Вместо нее замелькали огненные мухи и потянулись пряди алого дыма. Опять что-то горит!.. Может, скифы ворвались в город?.. Надежда кольнула сердце.

Шли минуты. Зарево полыхало. Кто-то кричал:

– Воды давайте, воды!

Будин закрыл глаза. Сколько пролежал – не смог потом определить. Очнулся от стука за дверью. Почувствовал, что продрог до костей.

За дверью топали ногами, глухо ругались, стучали о пол древками копий. Узник хотел приподняться, но лишь застонал. О, если бы это оказались скифы!.. Они принесли бы свободу!..

Дверь распахнулась. На пороге появились гоплиты с факелами в руках.

– Жив еще, скотина? – грубо спросил один, ударив узника ногой.

– Стонет, значит не издох!

Его схватили за руки и волоком потащили к выходу, опять туда, где стояли орудия пытки.

Здесь пылали факелы, освещая толпу магистратов, стоящих на возвышении. На первом плане выделялись Миний, Дамасикл, Агела. Ниже шумели и жестикулировали вооруженные стражники. Среди них виднелось птичье личико Херемона. Гоплиты тащили связанных людей. Звучно раздавались брань и удары древками копий, вперемежку с воплями и стонами истязуемых.

– Вот преступник!.. Он пойман мною на улице с мешком, полным тряпок, смоченных земляным маслом! Это он только что поджег здание гимнасия!.. Он же, наверно, и хлебные склады поджигал!

Это кричал Бабон, волоча по полу окровавленного человека и на ходу обрабатывая его ножнами меча по чему попало. Человек ревел от боли, падал, но его поднимали ударами.

Схваченных рабов вводили в круг вооруженных граждан у самой трибуны и здесь избивали.

Яростные выкрики и брань гоплитов, удары, стоны и нечеловеческий рев избиваемых сливались в адскую музыку, от которой кровь стыла в жилах. Будин почувствовал, как у него волосы на голове встают дыбом. В ужасе оглядевшись вокруг, он узнал многих рабов в лицо. Тут были Фракиец, портовый носильщик, молодой метельщик улиц Дандарий, уборщик нечистот Гениох и много других.

Миний размахивал длинными руками и руководил расправой.

– Говори!.. Говори!.. – кричал он озверело на Фракийца. – Кто велел тебе делать поджоги? Кто залил закрома с пшеницей земляным маслом? Кто поджег их?.. Говори правду, если хочешь умереть спокойно!

Фракиец раскрывал рот, из которого вылетали хриплые звуки пополам с брызгами крови. Все зубы у раба были выбиты. Будину вспомнилось, каким веселым он знал этого красивого и сильного парня.

– Поставить его на гвозди!

Притащили доску, утыканную острыми гвоздями.

Раб завыл дико, по-собачьи. Брызгая кровавой слюной, заговорил быстро, но неразборчиво. Несколько раз произнес чье-то имя, но так невнятно, что Миний дал сигнал к пытке, надеясь заставить его говорить яснее. Раб сплюнул сгустки крови и, показывая на Дамасикла, упомянул Ханака. Все насторожились. Морд подскочил к несчастному, схватил его костлявой рукой за грудь.

– Ханак? – спросил он. – Ты говоришь, что тебя научил делать поджоги Ханак?.. Или еще кто?.. Говори!

Раб отрицательно покачал головой, продолжая свои невнятные показания. Но опухший, размозженный язык плохо слушался. Он опять назвал имя Ханака и показал рукой в сторону Дамасикла, потом на свой окровавленный рот.

Общий шум утих. Все взоры устремились к маститому и благообразному секретарю полиса.

– Немедленно идите в дом секретаря, схватите изменника!.. От него мы услышим всю правду! – прогремел голос Миния.

Гоплиты кинулись выполнять приказание.

– Ага!.. Ага!.. – раздался высокий, словно плачущий голос Херемона. Старик, задыхаясь от волнения, выскочил вперед и протянул иссохшие руки к Дамасиклу. – Ты слышишь, Дамасикл!.. Не я один прозевал измену своего раба!.. Ты показал на моего Будина, а своего прикрыл! Ты баловал изменника, кормил его булками и одевал в лучшие ткани! А он тайно готовил полису гибель! Ты ради своего порока держал предателя около себя, не скрывал от него тайн полиса!.. Теперь понятно, как и от кого узнали скифы наши секреты! От любимца твоего!.. Ты, Дамасикл, прикрывал врага полиса!.. Горе!.. Горе!..