Искупить кровью! - Роман Романович Кожухаров

Всю эту предысторию Теренчук как-то разом выложил Аникину после ста граммов водки, пока тот помогал тащить в расположение продукты. По мнению Теренчука, «це и стало» причиной того, что командир роты майор Углищев вдруг назначил рецидивиста Крагина главным по ротной разведке и прикомандировал того вместе со всей «пальцы веером» разведгруппой к третьему взводу. Создал, так сказать, взводному головную боль на ровном месте. «Зробил подлянку», – подытожил, как отрезал, сержант.

Особо о довоенных лагерных заслугах Крагина замкомвзвода не распространялся. Аникин с первых дней пребывания в роте догадался, что о собственном прошлом тут болтать не принято, а уж тем более расспрашивать. Кому припрет, у костра, да после ста граммов водки, сам разоткровенничается. Единственное, о чем помянул Теренчук, так это то, что за Крагой, среди прочих «заслуг», есть «мокрое» и что двое – Гуцик и Бесфамильный – прибыли вместе с ним по этапу и уже тогда у него, как выразился замкомвзвода, «в холуях ходили».

Номинально Крагин подчинялся ротному, а довольствие на себя и подельников получал в третьем взводе. Отсюда и пошло противостояние взводного и Краги. Теперь один отправлен в госпиталь, а другой – на тот свет. Что ж, при отправке с передовой выбор пунктов назначения не богат.

IV

Аникин вдруг вспомнил про еще один путь. Тот самый, который и привел его в штрафную роту. Плен, бегство, возвращение к своим, потом Смерш… Воспоминания особого энтузиазма не прибавили. Да и то, что он видел вокруг, не особо радовало.

Настроение у всех было подавленное. Давило даже не то, что погибли товарищи, а что все это – смерть товарищей и кровавый пот – оказалось зря. Вечером, уже после разгрома артиллерийских расчетов, штрафники вернулись на свои утренние позиции, покинув растерзанные немецкие траншеи. Ротный получил соответствующий приказ от командования дивизии «ввиду перегруппировки сил и невозможности удержаться на новом рубеже». Еще, чего доброго, прикажут в обратном направлении реку форсировать.

– Какого черта, если… – опять завел пластинку Деркач.

– Какого черта?.. – вопросом оборвал его Андрей. – А такого, что Колобов погиб, а ты выжил, сидишь тут и жрешь шоколад и нос от коньяка воротишь… Так что не ной и не скули, а радуйся…

– Верно Андрей говорит, – поддержал Бесфамильный. – Такие, как ты, Деркач, везде скулят – что в окопе, что на лесоповале. Посмотрел бы я, как ты в лагере заголосил бы…

Лобанов улыбнулся и кивнул на Иванчикова.

– Бери пример вот с Саранки. Пока вы тут лясы точите, он времени зря не теряет. Колбасу уминает со скоростью пулемета…

Саранка, захмелев после первых же глотков, даже не отреагировал на внимание к его персоне, вперемешку с колбасой набивая рот шоколадом.

– Ничего, Саранка пулеметные скорости заслужил… – одобрительно проговорил Аникин, разливая по котелкам вторую бутылку коньяка.

– Одно беспокоит… – отозвался Бесфамильный. – Как бы не повторилась история с тушенкой, но уже в другом варианте.

Дружный смех огласил позиции, вызвав волну замечаний и реплик.

– Ага, в шоколадном!..

– Ха-ха… Будет у тебя, Саранка, жизнь в шоколаде!..

Андрей сам был не в силах сдержать смех. Сколько уже раз он убеждался в том, насколько скоротечны на фронте скорбь и прочие унылые эмоции. Потеря товарища, отзываясь болью, одновременно означала еще одно: если ты чувствуешь эту боль, значит, ты жив. Смерть и так ходила вокруг да около, кружила над головами. Мысли о ней отогнать было невозможно, но заводить разговоры на эту тему считалось последним делом. Подсознательно пытаясь отгонять, всеми силами цеплялись за малейшие поводы жить и из любой заунывной темы, так или иначе, все равно обращались к шуткам и воспоминаниям о мирной жизни.

– Ну, что… будем…

– Будем…

– Слышали, усатовских к деревне переводят? – сказал вдруг Лобанов, принимаясь за шоколад. – Во Владимирском, говорят, девки есть…

– Откуда ты все знаешь, Лобасик? – удивленно поинтересовался Аникин. Казалось, никаким тяготам и лишениям окопной жизни не по зубам неунывающий характер Лобанова. В самой беспросветной ситуации он так или иначе находил что-то жизнеутверждающее. Девки, которых, по словам Лобанова, на гражданке у него было пруд пруди, были излюбленной темой его разговоров.

– Известно, откуда. Цыганская почта… Яшка, пулеметчик у Усатого, родом из-под Уржума. Короче, наши, вятские…

– Из третьего взвода? – примирительно уточнил Деркач.

– Ага… Так он уже познакомился с одной, самоходом два раза у ней был. Пять км туда, пять обратно… Ядреная, говорит, аж трещит на ней одевка…

– Видать, он одевку-то с нее дюже быстро снимает. Вот она и трещит… – заметил под общий хохот Бесфамильный.

– Вот бы нас тоже… в деревню… – мечтательно произнес Саранка, чем вызвал новую волну смеха.

– Сам ты деревня, Саранка… – охая от смеха, шептал Лобанов. – Кто же штрафников в деревню переведет. Нам и близко к населенным пунктам подходить нельзя. Установка такая. С самого верху.

Неожиданно в августовских сумерках из-за поворота траншеи возник силуэт парторга.

– Что за веселье? – спросил капитан каким-то усталым, отсутствующим голосом.

Солдаты попытались подняться, но парторг прервал их движение:

– Сидите, сидите. Набегались сегодня… Так по какому поводу смех?

– Да вот, Саранка… требует, чтобы роту в деревню перевели. До зарезу ему, понимаешь, девки понадобились!.. – убрав улыбку, отозвался Лобанов.

Парторг, сосредоточенный на каких-то своих думках, оперся на бруствер.

– Смотри, какое у нас пополнение боевое!.. – добродушно произнес он вдруг. – Винтовку об фашиста расколошматил, пулеметный расчет с Аникиным ликвидировал и снова в бой рвется…

Парторг имел в виду «СВТ», прикладом которой Саранка саданул по черепу во время рукопашной немца. Оказалось, что удар вышел у Иванчикова приличным, да только башка у немца была крепче чугунной, и приклад раскололся.

– Давайте, товарищ капитан, помяните Колобова…

Аникин протянул Теренчуку котелок с коньяком. Тот принял его и на секунду замер.

– Подполковника Колобова… – Произнеся, парторг осушил котелок одним залпом.

– Долго совещались, товарищ капитан, – дипломатично заметил Бесфамильный.

Капитан испытующе посмотрел на него так, что тот первым отвел взгляд.

– А ты, Бесфамильный, и время засек, небось? А не зря у тебя на каждой руке по три пары часов…

– Я ниче, товарищ капитан… – жалко проблеял Бесфамильный. – Так это ж трофейные…

– Ну хватит… Ситуация не сахар… сами видите, – сурово произнес парторг и вдруг, улыбнувшись, добавил: – Ну, не считая, что у всех у вас рты шоколадом набиты…

Замечание капитана тут же вызвало оживление. В роте парторга уважали за справедливость, и острое слово, и за то, что он частенько вступался за штрафников перед ротным.

– Аникин!

– Я, товарищ капитан…

– Примешь команду взводом. Приказ майора Углищева. Видно уж, суждено вашему взводу в «самых штрафных» числиться… Ясен приказ, командир?

– Так точно…

– Ну вот… – Сбавив