Серена - Рон Рэш

воображение, силясь представить, чем можно было бы усовершенствовать эту картину семейной идиллии, здесь и сейчас. И не смог придумать ничего лучше, кроме как оставить их с Сереной наедине.

В семь часов две кухарки накрыли на стол, расставив сервиз из тонкого фарфора фабрики Споуда и разложив серебряные столовые приборы и льняные салфетки. Затем прислужницы вернулись с тележкой, груженной плетеными корзинами с намасленными галетами и серебряными блюдами с говядиной, а также разнокалиберными хрустальными чашами мануфактуры «Стойбен», наполненными картофелем, морковью и кабачками, джемами и соусами на любой вкус.

Трапеза была в разгаре, когда на пороге показался Кэмпбелл, прежде щелкавший арифмометром в переднем помещении конторы.

– Мне нужно знать, намерены ли вы с миссис Пембертон соблюсти условие заключенного с Билдедом пари, – сказал Кэмпбелл. – Для начисления зарплат.

– А что нам мешает? – спросил Пембертон.

– У него жена и трое детей.

Эти слова были произнесены спокойно, без малейшего колебания, и лицо Кэмпбелла осталось непроницаемым. Уже не в первый раз Пембертон подумал, что предпочел бы не садиться с этим человеком за покерный стол.

– Тем лучше, – уронила Серена. – Это послужит хорошим уроком для остальных работников.

– Но он останется бригадиром? – уточнил Кэмпбелл.

– Да, в течение следующих двух недель, – ответила Серена, глядя при этом не на него, а на мужа.

– А после?

– Будет уволен, – сообщил Пембертон управляющему. – Хороший урок следует закрепить.

Кэмпбелл кивнул и вернулся в контору, прикрыв за собой дверь. Дробный перестук рычажков арифмометра возобновился.

Бьюкенен, казалось, собирался что-то сказать, но в последний миг избрал молчание.

– Какие-то возражения, Бьюкенен? – спросил Пембертон.

– Ни малейших, – после короткой паузы ответил тот. – Меня ваше пари не касается.

– А вы заметили, как Кэмпбелл постарался оказать на вас влияние, Пембертон? – вмешался доктор Чейни. – Но при этом не напрямую. Он по-своему весьма неглуп в этом отношении, не находите?

– О да, – согласился Пембертон. – Сложись обстоятельства иначе, Кэмпбелл вполне мог бы учиться в Гарварде. И, в отличие от меня, возможно, получил бы диплом.

– Однако именно опыт, обретенный в бостонских тавернах, не позволил тебе пасть от ножа Эйба Хармона, – заметил Уилки.

– Что верно, то верно, – признал Пембертон, – хотя год занятий фехтованием в Гарварде тоже внес свой вклад.

Подняв руку к лицу мужа, Серена провела указательным пальцем по тонкому светлому шраму у него на скуле.

– Фехтвунде[12] всегда к лицу мужчинам, – негромко заметила она.

Кухарки вернулись, неся малину и сливки. Рядом с блюдцем Уилки одна из них поставила стакан с водой, бутылочки с горькими настоями и железистыми тониками, жестянку с серными пастилками – зелья для чувствительного желудка Уилки и его утомленной крови. Разлив по чашкам кофе, обе удалились.

– И все же вы женщина явно образованная, миссис Пембертон, – сказал Уилки. – Ваш муж упоминал о вашей чрезвычайной начитанности в областях искусства и философии.

– Отец приглашал в наш лагерь репетиторов. Все они были англичанами с оксфордским образованием.

– Что объясняет слегка британскую каденцию вашей речи, – одобрительно заметил Уилки.

– И, конечно, некоторую холодность тона, – помешивая сливки в своем кофе, добавил доктор Чейни, – которую лишь человек непросвещенный мог бы принять за нехватку сочувствия ко всем окружающим, включая и представителей собственной семьи.

Уилки раздраженно повел носом.

– Так думать довольно жестоко, – заявил он. – Одной скудостью познаний возникновение подобных мыслей не оправдать.

– Ну разумеется… – протянул доктор Чейни, в задумчивости округляя пухлые губы. – Я ведь не имел счастья обучаться у британских наставников.

– Ваш отец, по-видимому, был человеком выдающихся достоинств, – сменил тему Уилки, переводя взгляд на Серену. – Мне было бы приятно узнать о нем побольше.

– Но зачем? – словно бы удивившись, произнесла Серена. – Мой отец умер и никому из нас уже не принесет пользы.

Глава 3

Стоило Рейчел Хармон выйти со двора, как прохладная трава сразу увлажнила росой подол ее платья, смочив босые ноги и лодыжки. Завернутого в одеяльце Джейкоба Рейчел держала на согнутой левой руке, в правой была холщовая сумка. Малыш так подрос всего за шесть недель! Черты его тоже преобразились: волосы стали не только гуще, но и темнее, а голубые с рождения глаза сделались теперь каштаново-карими. Рейчел даже не подозревала, что цвет радужек у младенца способен так сильно меняться, и это обеспокоило ее, напомнив о глазах, в последний раз виденных на станции. Бросив взгляд в конец дороги, где стоял фермерский дом вдовы Дженкинс, девушка увидела поднимавшийся от крыши дымок; он подсказал Рейчел, что старуха успела проснуться и уже хлопочет. Тем временем ребенок заерзал в одеяльце, которым она укутала его от утренней свежести.

– Животик у тебя не пустой, а пеленки свежие, – шепнула ему Рейчел, – так что незачем и капризничать.

Поплотнее подоткнув одеяльце, Рейчел легонько провела указательным пальцем по деснам малыша, и Джейкоб тут же сомкнул губы на нехитрой пустышке. Пока он сосал кончик ее пальца, Рейчел задалась вопросом, когда же у ее младенца появятся первые зубки, и еще раз напомнила себе уточнить это у вдовы.

Дорожка, по которой шагала Рейчел, начала плавно сворачивать к реке. На соцветиях трав, росших по обочинам, бисерными россыпями висели капли еще не подсохшей росы. В центре большой паутины, растянутой между парой зонтиков дикой моркови, затаился черно-желтый строитель; Рейчел вспомнились вдруг отцовские слова: если в узелках паутины разглядишь свои инициалы, это верный признак скорой смерти. Побоявшись внимательно изучать паутину, девушка вскинула глаза – убедиться, что над пиком Клингмана к западу не собираются тучи. Затем поднялась на крыльцо дома вдовы и постучала.

– Не заперто! – крикнула изнутри старуха, и Рейчел вошла. Хижину наполнял жирный запах тающего на сковородке сала, а по углам клубился дымок. Вдова Дженкинс неторопливо приподнялась с придвинутого к печи кресла с плетеной спинкой.

– Дай-ка побаюкать твоего мальца.

Чуть присев, Рейчел поставила сумку на пол, перехватила закутанного ребенка поудобнее и обеими руками протянула ей.

– Он с самого утра какой-то беспокойный, – пожаловалась Рейчел. – Может, зубки режутся?

– Дитя мое, дождись сперва, пока ему не исполнится хотя бы полгодика, – улыбнулась вдова Дженкинс. – Виноваты либо колика, либо сыпь. Ну, или пыльца полыни… Много сыщется причин, чтобы испортить настроение такому малютке, но зубы тут точно ни при чем.

Подняв Джейкоба перед собой, вдова заглянула в лицо малышу. Из-за сильных очков в проволочной оправе глаза пожилой женщины показались Рейчел выпученными, готовыми выскочить из глазниц.

– Ведь твердила я твоему отцу, чтоб не терял времени да женился. И сейчас была бы у тебя мать, да только он не послушал… – сказала гостье вдова Дженкинс. – А если бы послушал, ты тоже узнала