Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи

опять оставляешь огонь рядом с соломой. Плавать научится, а живот снова нагуляет...

— Ну нет! Этот смирный, как телок. Потом, я приказала Дао приглядывать за ними. Так что от меня ничто не укроется. Но уж раз заговорили об этом, хочу посоветоваться с тобой.

— О чем? Уж не в зятья ли ты его выбрала?

— Зачем же торопиться?

— Ты что, совсем рехнулась! Сын нищего! Да он сандалии за ней носить не достоин!

— Ты сначала выслушай... Я уже и так и этак прикидывала. В нашем районе только семья Дака да губернатора нам ровня. Семья Дака осточертела, а что до семьи Ви, то те вроде хотят породниться с нами. Фат на днях снова приходил в гости. Но я его знаю. Гуляка и развратник! У него уже не меньше десятка любовниц было и ребенок в Ханое... И к Нгует у него никаких чувств нет. Ему нужны только деньги. За нашу дочь он меньше ста мау не возьмет. А не заткнуть рот, так поднесет тебе свинью с отрезанными ушами[50]. Позора не оберешься! Да и губернаторша нам этого никогда не простит. Всю жизнь будем терпеть от них унижение. С какой стати отдавать ни с того ни с сего и землю и деньги шалопаю, который все прокутит! И у дочери жизни не будет, и самим рта не дадут раскрыть. Вот я и решила: не отдавать Нгует ни к Дакам, ни к Ви...

— Но не за этого же голодранца! Есть и другие, — прервал ее Кхань. — Поезжай в Ханой, там можно найти девочке приличного мужа.

— У тебя все это просто, как ладонь перевернуть! Я уже присматривалась. Но пойми наконец, что наша дочь — товарец с брачком, а во-вторых, не такая уж она красавица. Так что не легко, совсем не легко найти ей мужа.

— Но с какой стати ты приплела сюда Донга?

— Что значит приплела! Просто подумала о нем. Парнишка смирный, умный, учится, пожалуй, лучше всех в уезде. Знаешь ли ты, что он перескочил через три класса и сдал экзамены на бакалавра? Я думаю, с ним надо быть поласковей, может, даже помочь чем-нибудь. С такими способностями он уже на будущий год сдаст на вторую степень. А там, глядишь, года через три и высшее образование. Если выдать за него Нгует, он лет через пять станет начальником уезда. Нгует к тому времени будет всего двадцать два. В двадцать два года — жена уездного начальника! Не так уж плохо! К тому же парень из бедной семьи, с ним можно и не церемониться. Что ни скажешь — все сделает, что ни дашь — всем будет доволен. И от нас власть не уйдет, и дочь будет хорошо пристроена. Опять же и Нгует и земля при нас останутся. Вот как я думаю!

Кхань улыбнулся.

— Ну что ж, тебе трудно возразить. Боюсь только, слишком далеко ты загадываешь. Заваришь кашу, а потом выяснится, что все было напрасно.

— Я забочусь о счастье дочери и не хочу ее выдать за кого попало. Подыщется кто другой — приличный и с положением, — я его не упущу, не беспокойся! Ну, а Донг пусть пока остается репетитором. Потом понемногу станем помогать деньгами. Если и не выдадим за него, все равно будет нам обязан. Одним врагом на селе будет меньше. А в такое смутное время каждый человек дорог.

— А с Тыонгом что надумала? Ведь если не отдадим Нгует за Фата, они не согласятся отдать Тяу за Тыонга.

— И об этом уже подумала. Они хотят получить нашу землю, вот и соглашаются отдать Тяу за Тыонга. Тяу недурна и уже среднюю школу заканчивает, смогла бы вести наши приходо-расходные книги. Приданого за ней большого не жди, от силы три-четыре мау да несколько лангов[51] золота. Вот я и решила, женим Тыонга на Тяу, а там выдадим и Нгует за Донга. Обидятся — объясним: Нгует, мол, не согласилась, когда узнала, что у Фата есть ребенок. Ничего с ними не сделается! Ну, как тебе нравится мой план?

— На словах получается, а вот как на деле?

— И на деле получится!

Супруги замолчали. Повернувшись спиной друг к другу, каждый думал о своем. Перед глазами Кханя неотступно стояла молодая жена Куанг Лоя...

X

Кхань сидел за чашкой утреннего кофе и просматривал газету. И тут в глаза ему бросились строки, обведенные траурной рамкой. «Господин Чан Ван Лой (Куанг Лой), 52 лет, предприниматель, хорошо известный в деловых кругах Хайфона и Ханоя. Редакция выражает соболезнование семье покойного». Депутату стало как-то не по себе. Только вчера этот Лой сидел у него в гостиной, разговаривал... Совсем еще не старый был мужчина... Интересно, сколько у него осталось детей? Кхань быстро пробежал объявление. Похороны состоятся в десять часов утра... в Хай-зыонге, в доме номер... по улице... Супруга покойного, госпожа... дети... сын... сын... дочь... сын... дочь... сын... Да! Семь душ, старшая замужем. Откуда у него их столько! И вот теперь вся эта орава осталась нищей и должна идти с протянутой рукой на улицу! Умер в Хай-зыонге? Скорее всего перевезли туда уже потом. В извещении не упоминалась вторая жена из Хайфона. Видно, она только числилась женой, а официально не была зарегистрирована с ним... Депутат взглянул на часы. Пожалуй, если выехать сейчас, он успеет.

Он должен отдать последний долг покойному. Кхань позвонил в колокольчик и вызвал свою машину.

Возле невзрачного одноэтажного дома, служившего одновременно и конторой по продаже спиртных напитков, стоял катафалк, запряженный двумя лошадьми. У дверей толпились нищие и ребятишки: кто пришел из любопытства, а кто в надежде получить милостыню или подработать на похоронах.

Кто бы мог подумать, что от всего имущества Куанг Лоя останется в конце концов только этот дом! Но даже и он скоро перестанет быть собственностью семьи. Через несколько дней кредиторы подадут в суд, Куанг Лоя объявят банкротом и все пойдет с молотка. А семью просто выгонят на улицу.

Из дома неслись траурные звуки флейт. Дверь с улицы вела в гостиную. Там все было убрано, оставили только алтарь, над которым вились клубы дыма от благовоний. Сквозь дым на собравшихся смотрел из застекленной рамки портрет покойного. У гроба на полу сидела вдова с распущенными волосами в белой одежде. Белый траурный колпак скрывал половину лица.

Человек тридцать родственников и знакомых, пришедших